МУЗЕЙ И ВОЙНА: СУДЬБЫ ЛЮДЕЙ, КОЛЛЕКЦИЙ ЗДАНИЙ
Сборник докладов всероссийской научно-практической конференции 4—6 апреля 2016 г.
ИЛЬИНА ЕЛЕНА ВАСИЛЬЕВНА
Заместитель директора по научной работе Нижнетагильский музей изобразительных искусств
Исследования о влиянии войны на человеческие судьбы в последние годы стали актуальными. В пытливом, говоря словами Б. Окуджавы, «выдергивании по нитке» из минувшего чьих-то жизненных историй видится попытка найти ответы на многие вопросы современности.
Судьба москвича Евгения Леонтьевича Кронмана, которого называли «восходящей звездой искусствоведения», оказалась связанной не со столицей, а с провинциальным промышленным городом Нижний Тагил. А его личный «миг между прошлым и будущим» – жизнь – была, как и судьба большинства из тех, кому довелось жить в 1930 – 1950-е, наполнена многими драматическими событиями. Война и репрессии оказались переплетены так, что говорить нужно в целом о Времени и о Судьбе.
Сведений о жизни и творчестве Е.Л. Кронмана сохранилось немного, но все же по материалам различных архивов и воспоминаний можно собрать осколки разрушен-ной временем и людьми «повести» о человеке.
Евгений Кронман родился 7 апреля 1907 года в городе Белостоке Гродненской губернии в Западной Белоруссии. Небогатая еврейская семья относилась к мещанскому сословию, отец был мелким служащим, мать – учительницей, других сведений не сохранилось. В 1914 году из-за начавшейся Первой мировой войны семья переезжает на родину отца в Нижний Новгород, а в 1920 году – в Москву. Незаурядные способности и интерес к искусству позволили Е. Кронману в 1925 году поступить в 1-й Московский государственный университет на отделение теории и истории искусств историко-этнологического факультета1. Студентам2 давались фундаментальные знания в области истории, философии, археологии, искусства3 и др.
Трудно сказать, у кого из педагогов учился Кронман, но его знания были многогранными. Двадцатые годы – одни из сложнейших для культуры и образования десятилетий в истории ХХ века: идет постоянный перестроечный процесс, несколько раз реорганизуется МГУ, кардинально меняется стратегия ГТГ4, в 1924 году закрывается старейший в стране Румянцевский музей, в 1926 году – Цветковская галерея, в 1929 году – музей И.С. Остроухова, в Москве проходит огромное количество выставок объединений «Искусство движения», «Маковец», «Бытие», АХРР, ВХУТЕМАСА-ВХУТЕИНА и др. Водоворот событий, без сомнения, отвечает характеру и исканиям насмешливого юноши с живым умом.
Материальное положение семьи, по-видимому, было незавидным, поскольку в 1926 году студент первого курса Е. Кронман становится сотрудником Музея этнографии и искусств при университете5. Но уже в 1927 году по неизвестной причине он оказывается на юге, где работает в Керченском историко-археологическом музее.
В 1928 году возвращается в Москву, продолжает учиться и работает в Музее искусств и быта XVIII века, а в 1929 году по окончании университета вновь обнаруживается в Керчи. Причины этих переездов неизвестны, но создается ощущение некоторой нервозности, лихорадочности.
Ответ неожиданно приходит из материалов статьи «Реабилитирован в 2000-м. Из следственного дела Варлама Шаламова»6, из которой становится известно о донесениях на писателя информатора И., сделанных уже в мае 1957 года, но рассказывающих о событиях конца 1928 – начала 1929 года. Речь идет о работе «оппозиционеров с литературного отделения» (а также – искусствоведческого и физико-математического) 1-го МГУ,«попытке» организации Шаламовым печатания листовок оппозиционного содержания и его знакомстве с рядом студентов, среди которых упоминается и имя Евгения Кронмана7.
Становится ясно, что с 1929 года он находится на заметке у органов НКВД и, возможно, его отъезды в Керчь были связаны с происходившими в Москве арестами8.
На юге Е. Кронман живет не более года, в 1930 году возвращается в Москву, где у него начинается лучший период жизни: ему всего 23 года, он принят на работу в Государственный музей нового западного искусства, где работает под руководством знаменитого искусствоведа Б.Н. Терновца.
Молодой специалист пришел на работу в тот момент, когда уже произошло реальное объединение коллекций С.И. Щукина и И.А. Морозова и их размещение на бывшей Пречистенке, а ныне Кропоткинской улице9. Но в то же время Кронман попал в обстановку, когда «все больше проводили идейно выверенные выставки, а буржуазное искусство все больше убирали в запасники; тогда же впервые картины из Москвы стали попадать в Эрмитаж» и продаваться за границу10.
И все же у него есть возможность работать с произведениями Э.Мане, О. Ренуара, Э.Дега, К.Моне, В.ван Гога, П.Гогена, К.Писарро, А.Тулуз-Лотрека, П. Сезанна, А.Матисса, П.Пикассо, О.Родена и др. Е. Кронмана приглашают на работу редактором научного отдела изобразительного искусства Большой советской энциклопедии, он становится членом редакционного совета (до 1936 года).
В 1931 году Евгений Леонтьевич направлен от музея в аспирантуру (окончил в 1934 или в 1935 году). Молодой искусствовед востребован, его энергия и широкие знания позволяют совмещать учебу и работу сразу в нескольких учреждениях. С 1931 года он преподает в только что созданном Институте новых языков11 историю русского искусства, тогда же ему предложена должность помощника научного редактора БСЭ, где он ведет большую теоретическую работу.
Е. Кронман пишет статьи в отдел «Искусство», сотрудничает с ИЗОГИЗ, печатает статьи в журналах «Искусство», «Творчество», «Марксистско-ленинское искусствознание», в газете «Советское искусство» и т.д.
В середине 1930-х годов над музеем начинают сгущаться тучи, ряд сотрудников уволены, среди них – Е.Л. Кронман. Вскоре он устроился на работу в журнал «Творчество». Это был последний свободный год его жизни. 10 февраля 1936 года Евгений Кронман арестован.
Далее все, как у многих, прошедших мясорубку НКВД: почти пять месяцев тюрьмы, испытания допросами, побоями, длительной голодовкой. Пыток он не выдержал. Признал связь с троцкистами и 15 июня был приговорен особым отделом НКВД к пяти годам исправительно-трудовых лагерей12. Двадцатидевятилетний Евгений Кронман этапирован в Воркуту13, где был чернорабочим и геологоразведчиком на предприятиях Воркутстроя НКВД. Маленький, жилистый, он сумел там выжить только благодаря тому, что держал себя в хорошей физической форме14.
Спустя пять лет – в 1941 году – срок ссылки закончился. Жить в столице Кронману было запрещено, и он обращается в Комитет по делам искусств с просьбой направить его на работу по основной специальности – искусствоведом, и в июне 1941 года (вероятно, получает направление) оформляется на временную работу экскурсоводом по выставке произведений московских художников, которая экспонируется в Крыму15. Казалось, жизнь возвращается на круги своя…
В июне 1941 года начинается Великая Отечественная война. Кронман находится в Ялте. В июле он получает документы о своей реабилитации перед советским правительством16 и вскоре – повестку в армию, где зачислен рядовым в инженерные войска Южного фронта17. Известно, что поражения первого года войны были одними из самых тяжелых и кровопролитных. Кронман попал в состав Южного фронта – важного формирования РККА18, отвечавшего за сдерживание войск на Румынской границе в первый месяц войны, в момент тотальных поражений и сплошных отступлений советской армии. Инженерные войска были внедрены в рамках перевооружения РККАв тридцатых годах под непосредственным руководством генерала Д.М. Карбышева, входили в состав стрелковых кавалерийских и танковых полков и дивизий, но подчинялись только командующему армии.
Сферой деятельности инженерных войск была разведка местности и подготовка путей, маскировка войск и устройство дорог, мостов, различных средств для преодоления препятствий. В эту группу войск старались зачислять людей, имеющих образование и опыт, видимо, поэтому Кронман и попал в особые части. В летних боях 1941 года инженерные войска активно использовались и как подвижные отряды заграждений. В 34 года Евгений Кронман оказался в мясорубке отступлений. Вместе с другими участвовал в прикрытии отхода войск и создании сплошных препятствий для продвижения фашистской армии, в тяжелых боях19.
Южная армия несла серьезные потери. Кронман все это время находился в соединениях, которые прикрывали район Керчи и Северного Кавказа, где шли тяжелые бои. В декабре 1941 года началась одна из самых крупных операций – Керченская, продолжавшаяся до мая 1942 года20, в ходе которой весной Евгений Кронман был контужен, но остался в строю. Вторичную тяжелую контузию в голову он получил в развернувшихся следом боях за Северный Кавказ и попал в госпиталь, а затем и в команду выздоравливающих.
Именно на этот период падает новая волна репрессий в Советском Союзе. Неразбериха первых месяцев войны, сталинский приказ об уничтожении всего на оставляемых территориях21, переход советских солдат на сторону врага22, голод породили панические настроения и, как следствие, приказ от 16 октября 1942 года, по которому «все военнослужащие, осужденные военным трибуналом за воинские и другие преступления… определялись в штрафные части»23.
Официально Евгений Кронман был «демобилизован» из команды выздоравливающих, на деле – отправлен (в документах – «мобилизован») по приказу НКВД на каторжные работы. Трудно сказать, почему его выслали в тыл, а не отправили, как многих других, в штрафные части на заградительные бои. Но в любом случае это дало ему шанс выжить.
Кронман едет «для работы в оборонной промышленности» на юг Западной Сибири, в Кузбасс, где работает на шахте № 4 «Молотовуголь» комбината «Кузбассуголь» в качестве моториста подземной авиации и горнорабочего. В победном 1945 году Евгений Кронман был освобожден (в документах значится – «демобилизован») по требованию Комитета по делам искусств24 и даже награжден медалью «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг». Неизвестно, кто ходатайствовал за искусствоведа, вероятно, московские знакомые, неравнодушные к судьбе того, кого называли «восходящей звездой искусствоведения».
Путь в Москву и Ленинград, однако, ему опять запрещен. Комитетом по делам искусств Кронман направлен на работу в Молотовскую художественную галерею, где работает старшим научным сотрудником, а затем – заведующим отделом западноевропейского искусства25.
Десять лет Кронман был как искусствовед насильно отлучен от любимого дела. Думается, работая в галерее, он был счастлив. Несомненно, Е.Л. Кронман был серьезным исследователем, хорошо знавшим и русское, и западноевропейское искусство. Он составляет каталог-путеводитель по экспозициям галереи, пишет статьи, преподает в педагогическом институте и в школе драматического театра, вступает в члены Молотовского Союза советских художников. Но в 1948 году неожиданно увольняется «по собственному желанию» и лишается жилья26.
Кронман лихорадочно ищет работу: читает лекции в городском лекционном бюро, преподает в хореографическом училище и пединституте, работает в Союзе художников, где создает студию «Художник»27, входит в состав худсовета. Все это не может устраивать умного, думающего человека и, поскольку искусствоведами всей страны тогда распоряжался Наркомат культуры, Кронман едет в Москву с просьбой направить его на работу. Там при случайной встрече с тагильским скульптором М.П. Крамским он узнает, что в художественно-промышленном училище28 нет преподавателя истории искусств, а в городе нет искусствоведов, в то время как недавно был открыт художественный музей29.
Кронман переезжает в Нижний Тагил, где остается навсегда. С 8 марта 1949 года он принят служителем залов в Нижнетагильский музей изобразительных искусств, примерно в это же время начинает читать историю искусств в Уральском художественно-промышленном училище30.
А дальше вновь начинается нервотрепка: несколько лет Кронмана то принимают на работу в училище и музей, то увольняют, давая работать всего по несколько месяцев. Сведения из отчета директора УХПУ за 1948-1949 годы все объясняют: «Временно был принят преподаватель искусствоведения Кронман. Свое дело знает хорошо, закончил университет, но комитет по делам искусства на мой запрос ответил в приеме его на работу воздержаться и я его от работы освободил»31.
Однако искусствоведов в городе просто нет, Кронман нужен и обе организации сотрудничают с ним, приглашая к себе то консультантом, то временно работающим. Уже в августе 1948 года он едет в Свердловск утверждать план реэкспозиции музея, ставшей первой экспозицией, построенной на строго научной основе, проводит научную редакцию каталога, составленного годом ранее директором музея И.Б. Элентухом.
В безработные периоды этот блистательный лектор читает в школах и кинотеатрах перед сеансами лекции. Только в начале 1950-х годов все как-то устраивается – Кронман работает нештатным сотрудником музея (экскурсоводом!) и преподавателем искусства в училище, ему дают квартиру.
1955-1963 годах для сотрудников музея – «жизнь в полевых условиях»: начинается строительство нового здания, ведется упаковка и транспортировка коллекций, при этом на протяжении всех восьми лет не прекращается повседнев-ная работа музея.
Вместе с его директором М.М. Гуляевой и главным хранителем Э.П. Дистергефт Кронман работает над составлением плана постоянной экспозиции, «с включением максимума произведений из фондов музея». Можно не сомневаться, что основная работа по систематизации и изучению музейного собрания легла на его плечи, учитывая,что Дистергефт была еще и реставратором.
Именно Е.Л. Кронман провел первые исследования произведений В. Боровиковского, А. Корзухина, И. Крамского, М. Нестерова, Л. Фаттахова, Б. Кустодиева, И. Прянишникова32, Лины По, палехских миниатюр и др., по итогам которых были изданы листовки. В условиях ремонта Кронман работает над тремя выездными выставками33, ездит в Тюмень для организации работы и методической помощи.
Одновременно вместе с Э.П. Дистергефт он составляет сводный каталог музея, для чего в 1962 году направлен в Ленинград34, организует выставки и составляет их каталоги35, работает над составлением экспозиционного плана по русскому дореволюционному и советскому искусству к открытию музея 3 декабря 1963 года после многолетнего капитального ремонта.
Просветительская работа во время ремонта, переориентированная в основном «на выезд», также легла во многом на плечи Е.Л. Кронмана. В музее он, без преувеличения, ведет почти всю научную и просветительскую работу. В 1954-1960 годах впервые в истории музея вместе с педагогами города разрабатывает методический материал экскурсии для младших классов, проводит вечера, посвященные юбилейным датам русских художников,организует выставки, в том числе и студентов УХПУ36, и их обсуждения, разрабатывает лекторий по изобразительному искусству (включая китайское, русское, западноевропейское).
Только в 1954 году это составило около 30 разнообразных тем. Текст лекций и их содержание утверждались как в музее, так и начальником областного отдела по делам искусств37.
В стандартных просветительских лекциях явственно читается след репрессий и войны, сухой язык методичек определен идеологическими требованиями, но он явно становится более живым в тематических и лекциях-персоналиях. Думается, в лекции под названием «Формализм. Кризис и загнивание буржуазного искусства» сам термин «загнивание» для сотрудника Музея нового западного искусства совершенно неприемлем, но название было своего рода прикрытием для того, чтобы вновь «прикоснуться» к своему любимому Матиссу, рассказать о том, что знал. А это он умел делать блистательно!
Лекции Кронмана в училище и музее слушать ходили со всего города. «…Спектр его знаний был всеобъемлющ, язык – научный, но одновременно легкий. Он говорил на любые темы, знал искусство, особенно западное, и передавал свое восхищение на каких-то флюидах, загорался и находил особые тембральные ноты в голосе в те моменты, когда говорил об искусстве. Он словно включал аудиторию в свой рассказ, обращая внимание на те моменты, которые сам и не увидишь. Он был маэстро, мастер! А вот идеологические темы и тему войны подавал очень осторожно, в раж не входил, говорил спокойно»38.
Единственной формой публикаций для опального искусствоведа стала местная периодическая печать, в которой по тому времени не могла идти речь о свободе высказываний, хотя критиковать в мягкой форме он себе позволял39.
Современные художественные процессы имели для Кронмана большое значение и вызывали его живой интерес, он писал много статей и заметок о тагильских выставках. В них есть наблюдательность и живой ум, вкус и знания, позволяющие верно оценивать состояние искусства в городе, помогать молодым художникам советами.
Как искусствовед он становится известен в городе и области, в Союзе художников, входит в выставкомы зональных и областных выставок.
Только в 1960 году Е.Л. Кронман был переведен на должность научного сотрудника. А в 1964 году здоровье этого физически крепкого человека покачнулось, и он был вынужден уйти на пенсию в возрасте 57 лет. Какое-то время спустя он стал деканом третьего факультета изобразительного искусства при городском университете культуры, где разработал специальную программу и развернул широкую лекционную работу.
В оставшиеся четыре года жизни Е.Л. Кронман также много работал в Союзе художников, организовывал ответственные выставки40, писал критические статьи41 и общался с молодыми сотрудниками музея42, Война и лагеря как-то не способствуют долгой жизни людей…
В 1968 году Кронмана не стало. Ему был всего 61 год. По воспоминаниям учеников и друзей, он «…был очень скрытным человеком, при этом веселым и заразительным, очень любил ходить в гости… Но о войне и лагерях не говорил никогда, лишь тем, кому доверял…
После лагерей и войны Кронман, при его веселом характере, сам был словно замкнутая темная комната и входа в нее не было никому»
1. В I Московском государственном университете с 1925 года был открыт этнологический факультет (преобразован из исторического), в который входили четыре отделения: историко-археологическое, этнографическое, литературное и изобразительных искусств. В задачи факультета входила подготовка высококвалифицированных работников в области истории, археологии, литературоведения и искусствоведения, а также практических работников – музейных сотрудников, критиков, редакторов издательств. В 1928 году литературное и искусствоведческое отделения были преобразованы в отдельный факультет литературы и искусства. http://ru.wikipedia
2. В 1925-1929 годах на этнологическом факультете учились: писатель Н.В. Баранская (впоследствии автор книги «День как день», 1969); поэт Муса Джалиль; археолог Д.А. Крайнов, крупнейший исследователь культур неолита и бронзы центра Русской равнины, изучавший фатьяновскую и волосовскую культуры; академик – архелог Б.А. Рыбаков, исследователь славянской культуры и истории Древней Руси; искусствовед Д.А. Лебит.
3. Деканом этнологического факультета в период обучения Е. Кронмана был историк Волгин Вячеслав Петрович (1879-1962); преподавателями – Денике Борис Петрович (1885-1941) – историк искусства, доктор искусствоведения, профессор (с 1925); Косвен Марк Осипович (1885-1967) – историк, этнограф, кавказовед, доктор исторических наук (с 1943), доцент кафедры этнологии (с 1927); Любавский Матвей Кузьмич (1860-1936) – историк, ректор МГУ (1911-1917), сверхштатный профессор этнологического факультета (с 1925); Куфтин Борис Алексеевич (1892-1953) – историк и этнограф, читал курсы по этнографии всех регионов СССР, методике музейной работы, народоведению; Максимов Александр Николаевич (1872-1941) – этнолог, крупнейший теоретик в области истории первобытного общества, профессор; Преображенский Петр Федорович (1894-1941) – автор трудов по Древней Греции и Рима, этнологии, профессор(1921-1937); Кубицкий Александр Владиславович (1880-1937) – историк философии, переводчик «Метафизики» и «Категорий» Аристотеля, вел занятия по теме «Источники и методы истории философии как науки» (со 2-й пол. 1920-х). В это же время здесь работали археологи В.А. Городцов, Ю.В. Готье, О.Н. Бадер.
4. В 1923 году директор Третьяковской галереи И.Э. Грабарь выдвинул на первый план работу отдела XVIII-XIX веков и провел первые монографические выставки http://www.tretyakovgallery.ru/ru/museum/history
5. В структуру этнологического отделения 1-го МГУ был включен Археолого-этнографический музей (зав. А.И. Некрасов). Однако в личном листке учета кадров Кронман указывает название музея как Музей этнографии и искусств.
6. Реабилитирован в 2000-м. Из следственного дела Варлама Шаламова. Публ. И. Сиротиной, С. Поцелуева // Ж. Знамя. – 2001. – № 6.
7. Студенты: Куриц Марк – студент литературного отделения 1-го МГУ, арестован в декабре 1928 года как активный троцкист и выслан на Урал на три года, затем в Западно-Сибирскую колонию (Минусинск) еще на два года, в 1935 году приговорен к пяти годам лишения свободы, умер 28.08.1936; Гезенцвей Сара – 1908 г.р., студентка литературного отделения 1-го МГУ, арестована на 3-м курсе как активная троцкистка, расстреляна в 1937 году; Адольф Надежда – 1905 г.р., студентка литературного отделения 1-го МГУ, арестована в мае 1928 года как руководитель Хамовнической районной молодежной троцкистской организации, позднее освобождена, вторично арестована в октябре 1950 года за прошлую троцкистскую деятельность, осуждена на 10 лет исправительно-трудовых лагерей, освобождена в 1956 году; Лебит Давид (1906-1986) – студент искусствоведческого отделения 1-го МГУ, неоднократно судим за троцкистскую деятельность, в 1928 году выслан в Среднюю Азию на три года, затем на пять лет, в 1951 году вновь арестован, сослан на поселение в Красноярский край; Коган Арон – студент физико-математического факультета 1-го МГУ, арестован в 1929 году и приговорен к трем годам лишения свободы, в 1936 году вновь арестован, в 1937-м приговорен к высшей мере наказания, приговор приведен в исполнение 17.06.1937. Из кн. «Реабилитирован в 2000-м. Из следственного дела Варлама Шаламова» // публ. И. Сиротинской, С. Поцелуева //Знамя. – 2001.–№ 6.
8. Так, например, в 1928 году был арестован искусствовед Давид Александрович Лебит (1906-1986), в дальнейшем крупный исследователь творчества Э.-М. Фальконе.
9. Фактически – в 1924 году, реально – в 1928 году.
10. Удаленный доступ http://lenta.ru/features/gmnzi/history/
11. Институт новых языков был создан в 1930 году по приказу Наркомпроса РСФСР, разместился в доме быв. генерал-губернатора Москвы П.Д. Еропкина на Остоженке. Позднее – Московский государственный педагогический институт иностранных языков им. М. Тореза, ныне – Московский государственный лингвистический университет.
12. Е.Л. Кронман был привлечен по ст. 58, пункт 10 УК РСФСР к пяти годам исправительно-трудовых лагерей.
13. На этапе Е.Л. Кронман познакомился с молодой девушкой – Терезой Осиповной Соломоновой, студенткой 1-го Медицинского института, также осужденной и отправленной в Воркуту. На корабле, битком набитом заключенными, в Белом море они договорились выдавать себя за супругов. Фактически по-женились в 1941 году, а в 1942 году Т.О. Соломонова добровольно переехала за Кронманом в Кузбаслаг, затем в Пермь и Нижний Тагил. Умерла в 1958 году.
14. В день защиты дипломов в 1953 году Е.Л. Кронман сказал выпускникам УХПУ: «надо всегда быть готовыми к жизни и всегда держать себя в форме –духовно и физически» (из воспоминаний ученицы Л.П. Ушаковой).
15. К сожалению, не удалось установить название выставки.
16. Е.Л. Кронман реабилитирован 21.07.1941 г. Архив НТМИИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1.
17. 78 ДЭП и ОСБ при Штабе Южного фронта. Архив НТМИИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1.
18. РККА – Рабоче-крестьянская Красная армия.
19. 28 ноября 1941 года Ставка Верховного Главнокомандующего издает приказ, запрещающий использовать инженерные подразделения и части не по прямому назначению, а также о создании инженерного резерва Ставки ВГК в количестве 90 саперных батальонов.
20. Керченская десантная операция – одна из самых крупных в начале войны, проходила на Керченском полуострове с 26.12.1941 по 20.05.1942 гг. Закончилась полной неудачей: были разбиты три советские армии, потери составили более 300 тысяч человек (в том числе около 170 тысяч пленными) и значительное количество тяжелого вооружения.
21. Приказ № 0428 от 17 ноября 1941 года: «1. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км в глубину от переднего края и на 20-30 км вправо и влево от дорог. 2. Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе немедленно бросить авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и подготовленные диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами. 3. При вынужденном отходе наших частей на том или другом участке уводить с собой советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать». http://bibliofond.ru/view.aspx?id=449132
22. «…Неверие в свои силы, упадок воли к борьбе при все новых победах могучего врага, жалобы на голод, на отсутствие вооружения и боеприпасов, на прочие всевозможные нехватки, на нелепые приказы, ведущие к неоправданным массовым потерям – все было. Поэтому среди 3,9 миллиона пленн 1941 года сотни тысяч добровольцев перешли на сторону противника, и начали воевать в качестве обслуги в военной форме, но без оружия. В июле 1941года имел место вообще беспрецедентный факт: немцами было освобождено из плена без всяких условий более 300 тысяч человек, в основном прибалтов,украинцев, белорусов». http://bibliofond.ru/view.aspx?id=449132
23. 16 октября 1942 года заместитель Народного комиссара обороны армейский комиссар I ранга Щаденко издал приказ № 323, согласно которому все военнослужащие, осужденные военными трибуналами за воинские и другие преступления с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны, определялись в штрафные части действующей армии; красноармейцы и младшие командиры – в штрафные роты, лица командного и начальствующего состава – в штрафные батальоны.
24. Осталось неизвестным, кто ходатайствовал за освобождение Е.Л. Кронмана.
25. Скорее всего, он занимался подготовкой новой экспозиции раздела западноевропейского искусства для открытия галереи после войны (сведения предоставлены сотрудником ПГХГ Т.А. Шматенок).
26. Данный период жизни Е.Л. Кронмана нуждается в дальнейшем исследовании, но в воспоминаниях Элеоноры Павловны Дистергефт, бывшего главного хранителя (1950-1974), а затем директора НМГИИ (1974-1979), записано со слов Е.Л. Кронмана, что ему было предложено опубликовать каталог под фамилией директора Молотовской государственной художественной галереи Н. Серебренникова, который ссылался на то, что осужденному все равно нельзя публиковаться под своей фамилией. Кронман от этого предложения отказался, активно протестовал и был «уволен по собственному желанию».
27. 6 ноября 1947 года объявлена благодарность от правления ССХ Молотовской области и правления Молотовского творческого производственного товарищества «Художник» за устройство выставки к 30-летию Октябрьской революции (сведения предоставлены сотрудником ПГХГ Т.А. Шматенок).
28. Уральское художественно-промышленное училище (УХПУ) было основано в 1944 году, позднее –Уральское училище прикладного искусства.
29. Нижнетагильская картинная галерея была открыта в 1944 году, ныне – Нижнетагильский музей изобразительных искусств.
30. В 1950 году Е.Л. Кронман также устраивается на работу в Нижнетагильский учительский институт, где читает лекции по искусству.
31. Нижнетагильский городской исторический архив. Ф. 471. Оп. 1. Д. 5. Л. 223. Директором УХПУ в это время был К.Н. Трофимов.
32. Е.Л. Кронман готовит в 1959 году исследование к буклету о картине И.М. Прянишникова «В казино был», который так и не был издан.
33. Выставки произведений советских художников во Дворце культуры НТМК (1958, 1960) и выставка живописи, графики и скульптуры в Тюменской картинной галерее (1958), где экспонировалось 157 произведений.
34. В 1962 году Е.Л. Кронман направлен в Ленинград для участия в конференции искусствоведов и семинаре музейных работников в Государственном Русском музее.
35. Например, в 1961 году прошла выставка произведений художников Нижнего Тагила, посвященная XXII съезду Коммунистической партии Советского Союза во Дворце культуры НТМК.
36. Преподавательская деятельность Е.Л. Кронмана заслуживает особого внимания, но лежит за рамками данного исследования.
37. В архиве НТМИИ сохранилась методическая разработка экскурсии, которая была направлена на утверждение начальнику областного отдела по делам искусств Панфилову в 1953 году.
38. Воспоминания Л.П. Ушаковой, его ученицы в УХПУ, записано Е.В. Ильиной в 2015 году.
39. Так, в статье «Создающие красоту» об учащихся УУПИ Кронман пишет: «Порой кажется, что если бы эти работы были заказаны на стороне, то вряд ли бы приезжих специалистов заставили тратить столько времени на преодоление технических трудностей. Но у нас, видимо, считают, что поскольку бескорыстные энтузиасты – люди свои, с ними считаться нечего».
40. Работает над выставкой тагильских художников, приуроченной к открытию Всесоюзной художественной выставки «Народ, партия, коммунизм», позднее пишет критическую статью «Заметки о живописи».
41. В феврале 1964 года едет на семинар научных работников в Тюмень, работает над выставкой тагильских художников, предваряющей зональную выставку «Урал социалистический».
42. Сотрудник музея, а в 1980-1989 годах – его директор Л.А. Федосеева вспоминала: «Мне повезло в течение нескольких лет (60-е годы) общаться с этим умным, интеллигентным, порядочным и образованнейшим человеком… Мы останавливались у картин и он интересно и подробно рассказывал мне о них. А знал он, можно сказать, все. Он выезжал в научные командировки в Москву и Ленинград, где собирал необходимые данные для каталога музея, который он не смог завершить. В это время он был уже серьезно болен. Несправедливость, репрессии по отношению к нему не смогли убить в нем доброту, неисчерпаемый тонкий юмор, в нем не было обид или ненависти. Он очень много читал, хорошо знал зарубежную литературу. Любил и ценил классическую музыку. У него была большая домашняя библиотека и фонотека. Я у него дома впервые познакомилась с симфониями Густава Малера (австрийского композитора и дирижера XVIII века), которым он в то время увлекался. К его мнению с уважением прислушивались и молодые художники, и старшее поколение». Архив НТМИИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1.
