ИСТОРИЯ ЗАКРЫТИЯ СКОРБЯЩЕНСКОГО НИЖНЕТАГИЛЬСКОГО ЖЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ

Впервые опубликовано в книге: Богоизбранный Тагил, или О Скорбященском монастыре / Автор-составитель А.В. Ефанов. Нижний Тагил, 2007.

Алексей Вячеславович Ефанов родился в 1975 году в Нижнем Тагиле. В 1998 году крестился. С 1999 года поёт и читает на клиросе. Классный уставщик. Посвящен в алтарники, есть на все это и архиерейское благословение. В 2000 году окончил Нижнетагильский педагогический институт. Год работал в школе учителем истории, но решил делать карьеру в церкви. 

Фото Тагильский завод-посёлок. Скорбященский монастырь на Малой Кушве. Храм Вознесения Господня.

Предыстория

Сейчас возрождается жизнь Церкви. В Нижнем Тагиле открыты два монастыря: мужской и женский: мужской – новый, а женс­кий – вновь открытый, т.к. раньше уже существовал. История этого монастыря позволит правильно определиться как самим монашествующим и Церкви, так и окружающим их людям.

Предметом этой работы будет закрытие монастыря (1919-1923), а периоды зарождения и существования (1883-1904-1919) будут рассмотрены в качестве предыстории.

Важнейшим источником по периоду закрытия является НТФ ГАСО, его документы. Автору удалось отыскать 42 документа, относящихся к этому периоду, других, как кажется, просто не существует.

Есть в Ф. 99 оп. 1 д. 130, в нем числится 124 листа. Часть их использована, но другая относится к теме: «Люди и имущество вне монастыря». По этой теме можно и нужно проводить исследования.

Литературы по истории монастыря практически нет. Существует лишь две статьи С. Павловского и М. Нечаевой.

Статья Павловского наиболее полна, она описывает зарождение и становление монастыря с 1855 по 1905 год. Статья многоаспектна, направлена на описание становления монастыря вообще, а не отдельной его какой-то части конкретно. Этим она и ценна, потому что дает понятие обо всем сразу.

Далее 90 лет о монастыре ничего больше не печатали, а потом вышла статья, повествующая конкретно о монахинях и о послушницах монастыря. Кто они, откуда и каким образом собирались в монастырь. Что там и как делали: было полно рас­сказано о главных лицах монастыря: Феозва Крузе, Татьяне Деевой, Марии Навзоровой. Статья описывает события, происходившие от начала до расцвета жизни монастыря. О том, что произошло с монахинями после революции, написано очень мало.

Таким образом, получается, что в статьях описан в основном период возникновения монастыря и немного из его жизни (как периода). Период закрытия монастыря не освещен в литературе совсем, а так же и то, что же происходило с монастырем с 1917 по 1920 год. И еще очень мало известно, что происходило с людьми и имуществом монастыря после его закрытия.

Целью этой работы автор ставит раскрытие темы закрытия монастыря, а так же хочет предложить новый взгляд на значение этого монастыря.

В тексте статьи о монастыре из Епархиальных ведомостей есть кусок, который выбивается из контекста. Прежние чтецы не обращали на него внимания, видимо, были поверхностны, а может, имели другие цели. Почему он, как зашифрованный, и сохранился до нынешнего времени. О нем автор слышал только однажды из проповеди о. Геннадия (Ведерникова), но он не сказал четко, что это – избранничество, он только ощутил это.

Этот кусок описывает события закладки церкви иерусалимскими камнями арх. Израилем, вот он: «Место под церковь облюбовал архимандрит Израиль, настоятель Новгородского Отенского монастыря. На этом месте он еще в 1855 году заложил крест иерусалимскими камнями, он же исходатайствовал г.г. Демидовых землю около церкви для общежития, а в 1889 году послал свой портрет, написав: «Сей мой портрет прошу поместить в трапезе (алтаре.-А.Е.) Скорбященского общежития, что на Малой Кушве Нижнетагильского завода, который я заложил по особому откровению Божию в 1886 году иерусалимскими камнями, испросив у г.г. Демидовых две десятины земли в 1883 году, и послал свою лепту  в 500 рублей».

Автор считает этот монастырь особо избранным, т.е. и место, и людей. Место под церковь выбрано по откровению.

Представьте себе, Отенский монастырь находится в двух с лишним тысячах километров по прямой, а архимандрит каким-то образом «облюбовал» далекий Кушвинский лесок. Может он, конечно, был тогда местным. Нет, автор видит только волю Божию: здесь должен быть монастырь.

Женщины, появившиеся возле церкви в 1883 году, были избраны Богом для строительства необходимого монастыря. Они не желали ехать в какой-либо ближний монастырь послушницами, хоть это им и предлагали, они непременно хотели его собственный.

О характере женщин говорит письмо, в котором они просили дать им возможность иметь у себя богадельню, в нем они говорили, что «…богадельня есть место призрения сирых и убогих… не могущих сыскивать себе пропитания. Мы же ни к кому и ни с кем ставить себя в обязательства не намерены и не желаем». Это были смелые, дерзновенные женщины, избранные Богом для строительства нового монастыря.

Главный доход монастыря составлялся из собственных трудов, а не из милостыни. В 1899 году было получено: за пение, чтение – 1047 р. 68 к., рукоделие – 1085 р. 20 к., сельское хозяйство и ого­­род – 1972 р., прочее – 71 р. 50 к.; пожертвования составили 280 руб.. В 1903 году от мастерских и выделки кирпича – 6023 р. 93 к., от сельского хозяйства – 3211 р..

Нельзя сказать, что монахини наши всегда сами себя полностью содержали, поначалу им просто необходима была поддержка. Это потом, когда они стали на ноги, у них появились такие обороты. Но даже поначалу, хоть они и много брали, они выжили, потому что имели такой характер.

В результате долгого пути монастырь стал могучим организмом. В нем было примерно 150 сестер, возглавляемых игуменьей Марией (Феозва Крузе), казначеем монастыря была монахиня Валентина (пришедшая в 1857 году Татьяна Деева – подруга и соратница Феозвы. Власть пришла к ним постепенно от первой руководительницы Марии Навзоровой, возглавлявшей 14 человек (1884 г.)).

В монастыре было два храма: Скорбященский, у которого стали собираться первые женщины, и Вознесенский – огромный, красивейший храм, построенный в 1904-1911 годах и полностью освещенный к 1913 году (по алтарю в год).

Территория монастыря простиралась от двухэтажного здания ка­мен­ного внизу до кладбища за церквами наверху. Слева от каменных домов за дорогой до …, видимо, там сейчас находится каменный многоэтажный детский корпус (на его месте раньше стояли деревянные монастырские строения), простиралась ли территория дальше корпуса, автор не знает. Вне этой территории у монастыря были покосы и пашни (один покос был на р. Сухой Ежовке).

Сестры занимались духовными служениями: чтением и пением в церкви, чтением Псалтыря по умершим, а также сельским хозяйством, ремеслами.

Сельское хозяйство включало в себя сенокошение, хлебопашество, огородничество, было, скорее всего, и животноводство (они же должны были сами себя кормить и другим давать, да и сено к чему было косить). Управлялись с сельхозработами сами.

Мастерские были разнообразные: белошвейная, одеяльная, цветочная, чулочная, чеботарная, портная, переплетная… Были так называемые кирпичные сараи, в них, с помощью со стороны, выделывали кирпич, из которого и сложили все кирпичные здания монастыря. Построили их для строительства нового храма. В двухэтажном здании за дорогой, на втором этаже, была школа. Территорию огораживал кирпичный забор. На фотографии видно, что он был со стороны дороги. Был ли он дальше, автор не знает. Первый кирпичный забор был у Скорбященской церкви, может его перенесли, а может и достроили.

Электричества и канализации в монастыре не было. Воду возили на водовозке, варили в трапезной и обогревались дровами, мылись в бане.

День сестер был примерно таким: «…ежедневно в 4 утра колокол, созывающий на утреннее правило, во время которого вычитываются и пропеваются полуночница, утреня и часы, затем… послушание. В 5 вечера… вечерня и повечерие, а после… собеседования, ими заведует настоятельница, казначея и старшие сестры».

Местные жители всегда уважали сестер. В 1905 году о них писал Павловский: «В отношениях с посетителями… сестры обители отличаются приветливостью, доступностью, доброжелательностью и скромностью». А в 1920 году проголосовало за сохранение монастыря, правда, в качестве «коммунистической семьи» собрание граждан 1-ой Никольской улицы, 1-ой части 24-мя голосами «за» при одном воздержавшемся. Они даже решили «…ходатайствовать пред Властями об остановлении такового…». Что немало говорит об уважении к характеру сестер.

Так вот чудесно монастырь начался и такими дерзновенными, могучими, добрыми были его насельницы.

Закрытие монастыря

Закрытие монастыря самого по себе произошло осенью 1920 года от 11 до 16 ноября (точного приказа о  закрытии нет). Но жизнь сестер и храмов не прекратилась сразу, она еще теплилась два с небольшим года. Только после закрытия храмов и прекращения существования коммуны «Улей», оформившей коллектив сестер, можно считать, что жизнь монастыря сошла на нет. Конечно, после 1920 года это уже не был монастырь, но те два года существовали его части единородные. Он умер не сразу.

Со времени изменения власти в Нижнем Тагиле до закрытия монастыря прошло 4 года. Все это время отражено только в двух документах, из которых ясно, что монастырь стал «Трудовой женской общиной».

Первый документ относится к июлю 1920 года. Он написан от лица «Трудовой женской общины» за подписями председательницы Ксении Телегиной и секретаря Марии Крюковой. В документе изложено прошение о покосе на р. Сухой Ежовке, который кто-то самовольно в 1919 году выкосил. Они просят его оставить себе как «принадлежащий поначалу общине».

Второй документ: «Акт об исследовании женской трудовой общины в Нижнем Тагиле 1920 года августа 10 дня № 54»¹.  Обследовали посевную площадь общины, урожай на которой из-за сорняков и погодных условий оказался ниже среднего. Подписи под документом те же.

Автору известно, что Ксения Телегина в 1913 году была рясо­фор­ной послушницей, т.е. инокиней. О Марии Крюко­вой – ничего не ведомо. Как кажется, в монастыре уже произошли какие-то изменения, ибо появилась вышеназванная общи­на во главе не с игуменьей, а лишь послушницей. Но монастырь еще был, иначе не было бы что разгонять. Игуменья и другие монахини жили в монас­тыре, хозяйство его и богослужебное имущество тронуты не были.

Открытие лагеря

Советское государство было государством тоталитарным, противоестественным. В описываемый период оно проводило политику так называемого «военного коммунизма», которая заключалась в централизации управления всей хозяйственной жизнью страны, регламентацией производства и потребления.

Вся страна была превращена в военно-трудовой лагерь, где каждый был военно — и трудобязанным, т.е. зарегистрированным в органах учёта и распределения разных обязанностей. Теперь кроме воендезертиров появились и труддезертиры – это люди, которыми по декрету 5 февраля 1920 года признавались все в разной форме не радеющие о данной им властью работе.

Система лагерей началась с постановления «О красном терроре», а в 1919 году было создано ГУМЗ – главное управление мест за­ключения. Эта система как раз была и предназначена для всех не желавших «как один» «строить коммунизм» (ибо такого строя нет), а реально подчиняться противоестественным распоряжениям но­вой власти.

30 апреля 1919 года вышла совместная инструкция НКЮ и Наркомзема  о правилах пользования имуществом и землей Церкви, а так же – Церковью имуществом и землею². В этой инструкции, основываясь на декрете 23 января 1918 года (Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви), лишавшим Церковь права быть юридическим лицом и иметь собственное имущество, говорилось, что в случае если только появится нужда – занимать монастырские помещения под детские и иные учреждения.

Закрытие монастыря началось с телеграммы Предсовтрударма,  полученной Нижнетагильским исполкомом 10 ноября 1920 года, и принятой к реализации. В ней говорилось: «… освободить монастырь. Монашенкам приготовить помещение в срочном порядке»³ (интересно, что предложили не на улицу выкинуть).

На следующий день состоялось заседание президиума Уисполкома  «в составе трех человек», постановившее создать комиссию для «взятия на учет» всего живого и мертвого инвентаря. В плане ее работы говорилось: «… взять на учет весь… инвентарь и имущество, не принадлежащее членам общины в отдельности… Предложить престарелым членам общины поместиться в соответствующие советские учреждения. Трудоспособным… зарегистрироваться в комендатуре и разместиться по квартирам или выехать. Выдавать… вещи первой необходимости по усмотрению комиссии. Церкви не обыскивать, а поручить охрану их сторожу»⁴.

17 ноября 1920 года вышло постановление Губисполкома об открытии концентрационного лагеря № 2. 23 ноября вышел первый приказ по лагерю,  в параграфе 1 которого говорилось: «Партию заключенных… 420 человек… при отношении коменданта Екатеринбургского лагеря № 1 от 21 ноября за № 1905 зачислить в списки заключенных вверенного мне лагеря», и подпись: «Комлагеря В. Ляпцев»⁵.

Хотелось бы немного поправить сведения «Книги памяти», ибо в статье об этом лагере написана дата прибытия заключенных – 21 ноября, в то время как их зачислили в списки заключенных 23 ноября, с отношением от 21-го.

Заключенные 23 ноября уже были. Во втором приказе по лагерю 24 ноября в параграфе 2 говорилось: «Временно назначается с 22 ноября с/г агентом для поручений при вверенном мне лагере заключенный Мамонов Иван»⁶. В параграфах 3 и 4 речь идет о том же самом, только заключенные другие. Автору кажется, что они прибыли для подготовки лагеря и принятию крупной партии людей.

23 ноября  состоялось еще заседание горисполкома «Об организации концентрационного лагеря». На нём выступал т. Ура­ков, заведующий лагерем. Он объяснил, что «… уезд у нас производящий…» и поэтому требуется иметь лагерь. Объяснил, что временные постройки нужно переделать на постоянные, и что из «Екатеринбурга в лагерь присылаются до 600 человек…» (он еще не успел узнать о прибытии партии заключенных, видимо, заседание было утром, а их привезли днем или вечером). Так же он просил церкви закрыть, как находящиеся на территории, а жильцов из них выселить. Школу и приют, находящиеся за дорогой, освободить как необходимые. Исполком решил удовлетворить его просьбы⁷.

В лагере находились мужчины и женщины, большинство которых было осуждено за дезертирство и бандитизм (75 %). Заключенные сами содержали лагерь и работали в его мастерских и вне его, например в УОНО. Вольными в лагере были конвоиры и охрана, комлагеря и заведующий.

Автор считает, что в лагере заключенным жилось довольно свободно, примерно так, как если б лежать в больнице. Отличие только, что работать нужно было, а за самовольные уходы в город полагалась отсидка в карцере. Автор, конечно, не знакомился со всеми делами этого лагеря, но беглый просмотр некоторых оставил у него именно такое впечатление.

Уже в конце 20-го года в лагерь стали проводить электричество; в созданный при нем околоток была унесена монастырская аптечка.

Начало коммуны «Улей»

Нам стало уже известно, что 11 ноября был принят план вы­селе­­­­­ния сестер из монастыря. 16 ноября состоялось заседание «Президиума – Горисполкома…» , где слушали вопрос о «…ликвидируемом хозяйстве при монастырской общине… Постановили: 1) Трудовое хозяйство… как образцовое (курсив мой – А.Е.)… – сохранить, поручить Уземотделу реорганизовать это хозяйство в трудовую коммуну»⁸, и подыскать им помещение.

Интересно отметить следующий по времени документ. 19 нояб­ря пришло из Губернского земотдела вызов: «Командировать в распоряжение… из коммуны «Улей» одну или две членов… для канцелярских работ…, которых в таковом совершенно нет» . Очень интересно, что за десять дней до официального оформления организация названа «Коммуной Улей»⁹.

25 ноября мы уже находим коммунарок на улице Тагильс­кой (район Ключи), в доме «бывший Гаряева» (автор это так разобрал). Где им предложили 27 ноября к 3 часам дня прислать человека в Уземотдел для разделения  (нескольким организациям предложили) предметов широкого потребления от профессионального союза¹⁰.

Известно нам, что монахини были очень работящи и что они за­­ни­мались сельским хозяйством. У них были пашни и покосы, ин­вентарь и семена; люди у них сохранились, только теперь в другом коллективе. Они продолжали заниматься тем же, там же. Кол­лектив этот – это та Женская трудовая община, принявшая устав ком­муны. Руководила теперь этой общиной Анна Казанцева (тоже рясофорная послушница в 1913 году; на девять лет млад­ше К. Телегиной (в 1920 г. – 39 лет), золотошвейка, певчая), секретарь не изменилась.

27 ноября эта «община…, принявшая устав коммуны…», просила выдать им «…зерно… едовое и фуражное, которое задерживается концентрационным лагерем…»¹¹.  А 29-го её наконец-то зарегистрировал Уземотдел «как организованную вполне образцово», регистрационный список 108¹².

Сказать что-то о дальнейшей жизни коммуны до закрытия, пожалуй, что невозможно, т.к. не сохранилось никаких докумен­тов, кроме двух, относящихся к 4 и 6  декабря 1920 года¹³ с прошением коммуны подковать одну лошадь на новые подковы и разрешением на это. От других коммун и артелей сохранилось намного больше документов, например: уставы, отчеты о труде, коллективные документы этих организаций, а от коммуны «Улей» не осталось ничего.

Небезынтересно будет знать, что представляла из себя сельскохозяйственная коммуна. Как можно догадаться, она была ячейкой нового строя: бесклассового, безымущественного. Пара типовых уставов сохранилась в какой-то папке в НТФ ГАСО¹⁴, т.к. они были по сути бланком, в который вписывалось название коммуны, и ставилась подпись. Этот устав был принят в 1919 году, число и месяц принятия не указаны. Состоял он из нескольких разделов: состав коммуны, организация и ведение хозяйства, права и обязанности членов коммуны, управление, порядок ликвидации коммуны. Содержание его коротко можно представить так.

В состав коммуны входили лица, не лишенные гражданских прав, совершеннолетние и их дети. Все имущество входящих сдавалось в фонд коммуны, туда же по поступлении поступают все заработки и призы, полученные коммунаром на работе вне коммуны. Если бы коммунарам удалось построить большой дом для всех семей, то в общей столовой, прачечной, территории были бы расписаны дежурства (к такому общежитию рекомендовалось стремиться).

Норму количества продуктов, которую должна выработать коммуна, утверждает местная продовольственная организация (!), а норму потребления коммунара в отдельности устанавливает инструкция, принятая на общем собрании (!).

«В случае… выбытия» коммунара «он имеет право взять с собою предметы домашнего обихода, белье, платье, обувь, как выданное ему и малолетним членам его семьи…, так и оставленные в его пользование…».

Управляется коммуна «Общим собранием ее членов, исполнительным органом которого является Совет Коммуны».

Коммуна может распуститься, а может быть распущена «…в случае несоответствия ее деятельности с положениями Конституции РСФСР или уставом и неподчинения указаниям и распоряжениям…» наркомзема или местных земотделов.

При ликвидации коммуны у бывших коммунаров на руках остаются вещи, отданные им в личное пользование. Все же остальное: земля, постройки, инвентарь, даже запасная одежда – оставлялись земотделу.

То, что это организация из тоталитарного советского общества, говорит расписание норм выработки и потребления продуктов. Но, несмотря на это, она проповедовала близкие к монастырскому духу принципы. Они касаются устройства работы и жизни коммунаров. Ни у кого нет своего имущества, кроме совсем личного; работа совместная и получение одежды и пропитания от коллектива. Поэтому можно предполагать, форма коммуны была самой подходящей для бывших сестер. Но самоуправление – это уже совсем никакое не послушание.

Интересно заметить, что членами коммун могли стать только лица не лишенные гражданских прав. Среди духовенства при советской власти этих прав лишались «духовные эксплуатато­ры» – мона­хи, священники, среди эксплуатируемых значились послушницы, пев­чие, актарники и т.д. Таким образом, получает­ся, что и в коммуну «Улей» и в Женскую трудовую общину не входила ни одна из трех монахинь.

Каково было отношение к культу, молитве, постам и т.д. – вообще продолжала ли их вера действовать, пока остается неизвестным. То, что монахини не могли отречься от выбранного ими пути, автор считает однозначным, а вот послушницы…

Начало жизни прихода вне монастыря

Просуществовав под сенью Женской трудовой общины, теперь начинал свою жизнь приход. Приход – это первичная организация, которая состоит из прихожан, священников и храма.

16 ноября 1920 года в день, когда «трудовое хозяйство как образцовое сохранить», состоялось первое заседание прихода¹⁵.  На нем председательствовал Александр Львович Миненко. Приходские заслушали его доклад о том, что храм Скорбященский и Вознесенский надо оставить в ведении общины граждан прихожан. Согласились. Избрали президиум «для работы с «Совдепом», куда вошли Бирюков Яков, Анкудинов Анатолий, Саламатов Савин. Там же было прочитано какое-то соглашение, в котором говорилось «на каких условиях должен быть принят в ведение граждан-прихожан монастырь со всем Богослужебным имуществом, принадлежа­­щим церкви». Под ним поставили свои подписи 272 человека. Странное это соглашение, дальше сами увидите.

23 ноября прибыли заключенные, и т. Ураков ходатайствовал о закрытии церквей и выселении всех из-под них. Надо полагать, что не намного позже все это было приведено в действие.

Бог миловал прихожан: они ему еще были нужны. 4 января 1921 го­да комлагеря пишет записку в Уисполком, в которой гово­рит, что церкви отделены от лагеря колюче — проволочным заграждением, и теперь он не видит причин и препятствий для продолже­ния богослуже­ний¹⁶. Получена она была 15 января, а 16-го состоялось «общее Собрание граждан прихода Вознесенской церкви (бывшей монастырской)»¹⁷.

На этот раз прихожане поступили более грамотно. Если рань­ше они были «общиной граждан прихожан», то теперь они решили принять устав прихода к сведению и руководству. Избрали церковного старосту Семенова Якова Ефимовича, церковный совет. Приходским священником единогласно был выбран Леонид Всеволодович Черепанов. В приходской совет включили игуме­нью Марию и казначею монастыря Валентину, как имеющих «опыт во всех церковных, хозяйственных делах» и о. Леонида Черепанова.

Вот так приход начал свое плавание, собственную жизнь. Он офор­мился как полагалось по закону и даже подписал соглашение об условиях владения богослужебным имуществом, только непонятно с кем подписали.

Закрытие коммуны «Улей»

Первой из «единородных» частей монастыря умерла коммуна «Улей». Она просуществовала ровно год со дня своего открытия. Она просуществовала один сельскохозяйственный сезон, о кото­ром не осталось никаких документов.

30 ноября (год и день – ровно год) состоялось заседание комиссии Нижнетагильского Уземотдела с представителями от заводоуправления, коллективов и Губземустройства.  «Слушали «О коммуне «Улей». Постановили предложить ей «переорганизоваться» на кооперативных началах, достигнув полного согласия между всеми членами. «Срок переорганизации 10.12.21 г. Одновременно предложить группе монашек, организующихся в кооперативное товарищество, договориться с коммуной «Улей» о  слиянии…»¹⁸.

Что за несогласие произошло между  членами коммуны, сказать пока невозможно, и кто эта группа монашек – тоже очень трудно.

Возможно, это настоящие монахини, а может и кто-то из послушниц, не вошедших в «Улей», из трудовой общины. Сказать по этому поводу автор ничего не может, документов нет.

Переорганизация у коммуны не получилась, видимо, совсем, так что 9 декабря на следующем заседании административной колле­гии совместно с президиумом технической коллегии (протокол № 64, у предыдущего – № 63) коммуну «постанови­ли ликвидировать…»¹⁹.  И направили бумагу в исполком для утверждения. 10 января президиум постановил предложить «УЗО в 3-хдневный срок представить свои соображения о ликвидации коммуны…, и кому УЗО предполагает передать… имущество»²⁰.  Что на это ответил Уземотдел, автор так и не нашел.

Закрытие лагеря, открытие Детского городка

Этот момент имеет к закрытию монастыря косвенное отношение, но рассказать эту историю автор считает необходимым, ибо это изложение поправит уже известные знания и даст нам предысторию следующей главы.

Военный коммунизм к 22 году «приказал всем долго жить», ибо был уродлив, неестественен. Его заменили НЭПом, дав побольше свободы до времени. Лагеря, как порождения тоталитарного государства, не исчезли, но поредели.

Концлагерь № 2, созданный для производящего уезда, стал не нужен, и 22-23 мая вышло постановление Губотуправа о закрытии²¹.  27 июня прибыла комиссия из Екатеринбургского лагеря № 1 для его приемки. Возглавлял ее комлагеря т. Филатов, с ним был еще один заключенный; их зачислили на довольствие²².  Нужно добавить, что Нижнетагильский лагерь № 2 был до 15 марта 1922 года подчинен Губернскому подотделу принудительных работ, а после стал филиалом Екатеринбургского лагеря № 1.

Того же 27 июня состоялось заседание президиума Уисполкома, где «слушали: «О ликвидации лагеря № 2 и передаче его лагерю № 1»²³.  Постановили отказать т. Филатову в вывозке всего инвентаря «ввиду того, что лагерь был оборудован городскими средствами…»; создать комиссию по передаче лагеря; «в отношении же посевов… передать какой-либо из организаций или отделов».

30 июня вышел приказ по лагерю № 181²⁴, где в параграфе 7 было сказано «…считать лагерь № 2 окончательно расформированным». В «Книге Памяти» этой датой служит 1 июля.

Лагерь закрыли, осталось имущество монастырское, теперь городское. 7 июля президиум Уисполкома отказал артели «Куз­нецкая» в разрешении занять помещение, освобожденное лагерем. Их передали УОНО – уездному отделу народного образования «для организации там детского городка…», предложив «…доброволь­но договориться с артелью «Кузнецкой» об отводе земли… для УОНО…»²⁵.

10 июля артель «Кузнецкая» теперь уже в УОНО просила 3 де­ревянных дома с пашней в усадьбе бывшего монастыря, на что им отказали, намерившись просить землю под городок²⁶.

Идею детского городка, ее реализацию «пробивал» Яшников Исидор Васильевич. 21 августа он выступил на коллегии УОНО с докладом,  в котором горячо говорил «…о необходимости открытия детского городка в помещениях…» женского монастыря с целью поднятия и расширения педагогической работы, которая ведется… в школе коммуне № 2». Эту педагогическую работу он намеривался направить на воспитанников детского городка из объединенных детских домов в возрасте от 3-х до 16 лет, количеством 225 человек. «Штат городка… 35 человек»²⁷.

Исидору Васильевичу поручили поездку в УЭКОСО и разработку для этого сметы, также «выйти в Уисполком с окончательным разрешением».

О т. Яшникове автору известно, что он был Исидором Васильевичем, к тому времени довольно взрослым, лет 30-40. Довольно интеллигентным, артистичным, хорошим организатором. Он играл на скрипке, которая до последнего времени хранилась в Детском городке под стеклом. Воплощал идею Детского городка он только поначалу, ибо  вскоре был переведен; работал в городке с женой. Был большевиком, педагогом.

Из истории дальнейшего становления городка есть два документа: 20 сентября Исидор Васильевич просил о ремонте зданий²⁸, а 24 октября просил утвердить штат 35 человек (до утверждения штатов Губоно оставили вопрос открытым)²⁹.  Пока становление Детского городка не затрагивало приход, бывший от него за тем же колюче — проволочным заграждением, но приехали дети, пришла зима, был создан пионерский отряд…

Закрытие прихода

Сформировавшись, почти два года приход не подавал признаков жизни: последнее заседание состоялось 16.01.1921 г., а следующее только 18.12.1922 г³⁰.  На этом заседании избрали нового старосту, старого, Семенова Якова Ефимовича, отблагодарили за самоотверженный труд. Дополнили церковный совет и решили обратиться с ходатайством в местный исполком о заключении договора. 20 декабря оно было направлено³¹; в нем говорилось, что 16 ноября 1920 года собранием граждан прихожан рассмотрен вопрос «об остановлении в ведении общества прихожан Церкви и заключение соответствующего договора…», и что «несмотря на неоднократные просьбы…, договор до сих пор почему-то не заключен. Просили передать эту Церковь (Скорбященскую) в наше пользование, т.к. она сооружена на наши общинные средства и деревянный дом для служителей Церкви, находящийся за оградой и ныне никем не занятый». Подписались: председатель приходско­го совета Василий Кожевников и около 70 человек.

Автора удивляет правовая безграмотность и наивность прихожан. Это письмо, которое они послали в органы власти – первое. Их приход, хоть и оформлен, не зарегистрирован. То, что они подписали в 1920-22 гг. подписями – это не документ договора о церквях. Дом они намерились ходатайствовать для о. Леонида еще на последнем заседании. Они еще пишут странные вещи, что церковь Скорбященская построена на их общинные средства, и почему-то назвались ныне Скорбящинским приходом из одной церкви, а не Вознесенским, как было раньше, из двух церквей.

22 декабря в Екатеринбурге было написано письмо. Написал его начальник Уральской областной конторы по делам кустарной и мелкой промышленности и промысловой кооперации това­рищ М.А. Суворов в Областной Отдел управления: Контора была шефом Детского городка.

Он писал, что «в городке сейчас сосредоточено свыше 200 ре­бят…», что в «…церквях производятся богослужения, на кладбище при церкви… похороны», что «по дошедшим до конторы сведениям монашки настроены весьма враждебно к… детям…, называют змеенышами, большевистской поганью, рванью и т.д. При встречах…стараются им внушить, что бог, де мол, вас покарает. Проходящие богомольцы точно так же смотрят враждебно на детей, а так же и на руководителей и педагогов городка.

Сведения наши не проверены, но личные впечатления при посещениях городка… заставляют думать, что все это, пожалуй, правдоподобно.

Кроме того, педагоги-руководители заявляют, что соседство с монашками, а также богослужения, звоны и др. обряды уже отрицательно действуют на детей. И в будущем есть опасность», что «… дети будут отравлены религиозным дурманом».

Далее автор письма пишет, что контора производит «довольно солидные затраты… до 40 миллиардов…, ждет, что пролетарс­кие дети-сироты будут воспитаны в духе пролетариата…, его авангарда РКП.

При данных тревожных симптомах… считает должным обратить внимание высшего органа Советской власти в губернии» и дать распоряжение «о проверке сведений. С коммунистическим приветом Гоуралконторой М.Суворов»³².

Письмо еще не скоро дойдет до Нижнего Тагила, но то, что оно написано, стало, видимо, известно прихожанам и напугало их. 2 января они написали второе письмо в исполком,  в котором сообщили, что уже два года просят о законной регистрации, и что по законам церкви вовсе не обязательно закрывать. Свои подписи оставили около 350 человек³³.

Автор полагает, что напугали прихожан Детгородские: в письме же написано, что надо разобраться, кто прав, кто виноват, а не закрыть церкви. По этому можно судить, что отношения со стороны, по крайней мере, населения Детского городка было неприязненным, злым. Не исключено, что такое их отношение могло быть спровоцировано.

Это второе письмо проняло власти, и они 11 января направили в приход анкету, на все пункты которой дал ответ о. Леонид и отправил ее 12 января; 13 января она была получена обратно. Вот она:

«1) Когда основана новая монастырская церковь? В 1904-1913.

2) Сколько монашек было перед закрытием монастыря? Около 150.

3) Имела ли церковь свой официальный приход до закрытия монастыря? Да, с 1918 года.

4) Если имела, сколько прихожан было в приходе по документам церкви? От 1500-2000 чел.

5) Имела ли церковь оформленный приход после закрытия монастыря и теперь? Имела; имеет.

6) Если имеет, сколько человек теперь в приходе по документам церкви, какой доход за последние полгода? В приходе до 1000 чел; доход 711.119.750».

Того же 11 января в Детском городке детьми и начальниками, ободренными письмом шефа, было также сочинено послание³⁴, но уже не такое, чтобы просто разобраться, а совершенно конкретное, с просьбой закрыть церкви и отдать их Детскому городку, о чем не преминули сообщить приходским.

Они запросили исполком,  чтобы 16 января созвать общее собрание по поводу «существования церкви» с представителем от него³⁵. Власть молчала. Тогда прихожане выступили со своим мнением,  которое заключалось в обеспокоенности слухами о закрытии церкви и обосновании неправильности этого, т.к. в этом районе живут железнодорожники, тяготеющие к этому храму, есть два кладбища, и еще были многочисленные просьбы, покрытые многочисленными подписями. Автор этого письма приписал цита­ты из юридических документов, которые говорят, что церкви закрывать отнюдь не обязательно. Автором был уполномоченный от прихожан Вознесенской церкви Василий Кочуров³⁶.

Запросы от конфликтующих сторон затронули власть, и она направила своих агентов в виде членов культсекции, посмот­реть на месте, что происходит.

3 февраля состоялось заседание этой секции Нижнетагильского горсовета,  где слушали доклад об обследовании ее членами Детского городка и письмо-постановле­ние детского собрания (от 11 января). Решили церкви городку отдать. При особом мнении на этот счет так и остался член секции А.И. Кузнецов, предлагавший звон прекратить, маленькую церковь отдать городку, а большую оставить приходу, отделив глухим забором³⁷.

8 февраля наконец-то поступило в Нижнетагильский Отдел управления «Секретно. Срочно разобраться» письмо шефа городка.

20 февраля было инициировано властями собрание членов профсоюза железнодорожников  для решения вопроса нужны церкви или нет. Перед голосованием была произнесена пламен­ная речь о детях-сиротах пролетарских, о церкви и светлом будущем, в результате 288 голосов было подано за закрытие  и 22 против³⁸. Автор сомневается, что в профсоюзную организацию могли принимать «лишенцев» и неблагонадежных разных.

8 марта выписка из того протокола и протокол заседания культсекции был направлен УОНО в Горсовет с просьбой решить вопрос на следующем заседании, 9 марта³⁹.  Документы были получены только 21 марта и на очередном заседании 30 марта рассмотрены.

На заседании было зачитано то мнение, автором которого был В. Кочуров, вкупе с документами, предоставленными УОНО: «Ставя выше интересы воспитания детей… церкви немедленно закрыть, возбудить ходатайство на продажу утвари и имущества и полученные деньги…на Детский городок. Кладбища огородить»⁴⁰.

Церковь опечатал в тот же день, направленный туда, милицио­нер. А тагильские власти написали подробный отчет властям Екатеринбурга.

Написать им его пришлось, потому что В.Кочуров направил в Губисполком жалобу на действия властей, а в местный исполком прошение о разрешении богослужений до того, как выйдет решение областных властей. Ему отказали, было это 6 апреля⁴¹.

27 апреля Губисполком рассмотрел жалобу и отчет местного Исполкома, решил, что ничего менять не надо: местные власти поступили правильно⁴².

Интересно, что писали местные власти.  Они написали, что прихода никакого не было. Что были какие-то люди, которые выбрали церковного старосту и церковный совет по примеру других церквей. «В сущности никакого прихода не существовало, и за всеми требованиями обращались во Введенскую церковь…, не было группы верующих, которая могла бы взять эту церковь»⁴³. То есть прихода не было. Так наивные прихожане потеряли церковь.

Заключение

С 1920 года монастырь существовал как женская трудовая община во главе с послушницей. Существовал наряду с ней приход монастырских церквей. В 1920 году женская община стала коммуной, получив по наследству имущество.

В 1921 году распалась коммуна, в 1923 году детский дом закрыл как «не существующий» приход монастырских церквей, который не прошел по каким-то причинам официальной регистрации. Окончились ровно 40 лет существования обители, принесение ею бескровной жертвы.

P.S. Эта статья была написана еще в 1998 году, опубликована впервые в 2007. Однако современные исследования автора вносят новые краски в историю храмов Скорбященского монастыря. Дело в том, что их обвиняют в том, что они не зарегистрировали храмов в органах советской власти. Но мы теперь знаем, что такая регистрация была проведена в Нижнем Тагиле и округе только осенью 1923 года. На полгода позже закрытия храмов Скорбященского монастыря. Храмы не в чем винить: это власти не предложили им оформиться официально. Однако отсутствие учета привело к ситуации, когда неучтенный приход легко закрыли как несуществующий. Так в принципе, могли поступить с любым другим приходом до осени 1923 года, когда в Нижнем Тагиле и округе была проведена кампания по постановке на учет приходов при всех храмах и часовнях. Позже закрытие храмов велось на другой основе.

 

ИСТОЧНИКИ:

НТФ ГАСО (Сейчас НТГИА.- А.Е.): Фонд Уземотдела – 89; Фонд Уисполкома – 99; Фонд УОНО – 141; Фонд Концлагеря – 301.

На территории детдома №1 на Красногвардейской, В начале 1990-х годов в храмах Скорбященского монастыря были начаты восстановительно-реставрационные работы, а 9 июня 1998 года Святейший Синод благословил открытие в Нижнем Тагиле Скорбященского женского монастыря.

ПРИМЕЧАНИЕ.

1. НТФ ГАСО. Ф. 89,оп.1,д.34,л.56.
2. там же ф.89,оп.1,д.1,лл.68,68(об),69,69(об).
3. там же ф.99,оп.1,д.61,л.16(об).
4. Ibid. л.17(об),18,18(об).
5. НТФ ГАСО ф.301,оп.1,д.1,л.1.
6. Ibid. л.1(об).
7. НТФ ГАСО ф.99,оп.1,д.61,л.22.
8. Ibid. Л.22.
9. НТФ ГАСО ф.89,оп.1,д.34,л.79.
10. Ibid. Л.42.
11. Ibid. Л.41.
12. НТФ ГАСО ф.89,оп.1,д.22,л.60.
13. там же ф.89,оп.1,д.34,лл.49-50.
14. Ibid. Л.126.
15. НТФ ГАСО ф.99,оп.1,д.130,лл.1,1(об),2,2(об).
16. Ibid. Л.12.
17. Ibid. Лл.15,15(об),16.
18. НТФ ГАСО ф.89,оп.1,д.52,лл.7(об),8.
19. Ibid. Л.8(об).
20. НТФ ГАСО ф.99,оп.1,д.226,л.4.
21. там же ф.99,оп.1,д.130,лл.6,7(об).
22. там же ф.301,оп.1,д.9.
23. там же ф.99,оп.1,д.266,л.99.
24. там же ф.301,оп.1,д.9,лл.15(об),16,17(об).
25. там же ф.99,оп. 1,д.266,л.101.
26. там же ф.141,оп.1,д.138,л.48(об).
27. Л.52.
28. Л.58.
29. л.64.
30. НТФГАСОф.99,оп.1,д.130,лл.17-18.
31. л.5.
32. Ibid. Лл.22,22(об).
33. Ibid. Лл.6,7(об).
34. Ibid. Лл.38,38(об).
35. Ibid. Л.14.
36. Ibid. Лл.20,20(об).
37. Ibid. Л.29.
38. Л.27.
39. Л.24.
40. Л.31.
41. Л.54.
42. Л.62.
43. Лл.39,40.