ДИССЕРТАЦИЯ: ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ НАСЕЛЕНИЯ НИЖНЕГО ТАГИЛА В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ \ГОНЦОВА М. А. ЧАСТЬ 2\

Гонцова Марина Васильевна

ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ НАСЕЛЕНИЯ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ЦЕНТРА В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ (НА МАТЕРИАЛАХ г. НИЖНИЙ ТАГИЛ)

 

Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Научный руководитель: В. М. Кириллов, доктор исторических наук, профессор

Нижний Тагил — 2011

Часть Вторая

ОГЛАВЛЕНИЕ 

Глава II. Жилищно-бытовое обеспечение и снабжение населения промышленными товарами

1. Жилищные условия тагильчан 

2. Сфера бытового обслуживания 

3. Обеспечение населения промышленными товарами 

Глава III. Повседневность и массовое сознание тагильчан                   

Заключение                                                                                                  

Список источников и литературы                                                         

Приложение     

 

1 Жилищные условия тагильчан

Жилищный вопрос, ставший с началом войны и массовой эвакуации населения на Урал чрезвычайным, был тяжело решаемым для горожан и в довоенное время.

Конец 20-х — 30-е гг стали временем форсированного строительства промышленных предприятий, а, следовательно, и временем бурного роста многих уральских городов, ставших индустриальными центрами.  

Использование на строительстве промышленных гигантов труда спецпереселенцев и раскулаченных оказало существенное влияние на динамику роста численности городского населения за счет данного контингента. Население Нижнего Тагила, составлявшее в 1926 г. 38800 человек, увеличилось к 1939 г. почти в 4 раза, достигнув отметки в 159 867 человек^[204]. За этот же период времени жилплощадь города возросла с 225 тыс. кв. м до 671,5 тыс. кв. м, т.е. в 3 раза^[205].

Таким образом, несмотря на наличие положительной динамики в развитии городского жилого фонда, размер жилплощади, приходящейся в среднем на одного человека, сократился с 5,7 кв. м в 1926 г. до 4,2 кв. м в 1939 г. При этом надо учитывать, что усредненные данные не отражают изменение размера жилплощади горожан в зависимости от различных факторов.

Так, размер жилплощади тагильчан зависел от сектора проживания (государственный или частный), а также от того, работниками какого предприятия являлись члены семьи. В наилучшем положении, по данным горплана на 1 января 1939 г., находились горожане, проживающие в частных домах, где на одного человека приходилось 8, 6 кв. м^[206]. Среди жителей государственного сектора, больший размер жилплощади был у работников таких предприятий, как Коксохимзавод (7,1 кв. м), Огнеупорный завод (4,6 кв. м), НТМЗ (4,3 кв. м), УВЗ (3,6 кв. м)^[207].

В наихудшем положении находились тагильчане, являвшиеся работниками промкооперации, пищепрома и торговли  Общий жилфонд этих организаций составлял всего 18200 кв. м, а проживающих на указанный период времени насчитывалось 15500 человек. На одного работника НК Торга приходилось не более 1,2 кв. м жилья, в Промкооперации — 0,8 кв. м, что составило самый низкий показатель по городу .

За 1939 — первую половину 1941 г  население Нижнего Тагила увеличилось до 194,5 тыс  человек, тогда как прирост площади городского жилфонда составил всего 66500 кв. м, т.е. обеспеченность жилплощадью на душу населения накануне Великой Отечественной войны в Нижнем Тагиле снизилась до 3,79 кв. м.

Тенденция по сокращению размеров жилплощади в расчете на одного человека в предвоенное время была характерна для многих городов Урала, среди которых Нижний Тагил находился не в самом худшем положении. По подсчетам Н. П. Палецких средний размер жилплощади на 1 горожанина в Челябинской области составлял всего 3 кв. м^[208].

С началом войны и перемещением в тыловые районы огромных масс населения жилищная проблема в уральских городах еще более усугубилась  Только за июль — декабрь 1941 г  в Свердловскую область прибыло 389 тыс. эвакуированных, из них в Нижнем Тагиле было размещено 60374 человек^[209].

Жилищное строительство не могло в условиях военного, времени в столь короткий срок решить задачи с расселением прибывающих  Выход из сложившейся ситуации власти видели в «уплотнении» жилищного фонда и в приспособлении нежилых помещений организаций и предприятий для размещения и жилья эвакуированных.

Уже 10 июля 1941 г  по решению Нижнетагильского исполкома руководители организаций и предприятий обязывались предоставить в 6-часовой срок конторскую площадь в размере 1405 кв. м. для размещения вновь прибывающей рабочей силы^[210].

В сентябре 1941 г Нижнетагильский исполком утвердил единый порядок расселения эвакуированных: в 4-комнатной квартире изымалось под заселение 2 комнаты, в 3-комнатной — одна, и в частные дома подселялась одна семья. Всех одиночек предлагалось расселять в общежитиях. Имеющих малолетних детей и престарелых членов семьи, труд которых нельзя использовать в промышленности и строительстве, направляли для расселения в сельскую местность — Петрокаменский и Висимский районы^[211].

Жители Нижнего Тагила максимально уплотнялись, принимая харьковчан, ленинградцев, киевлян и т. д. Обыденной стала картина, рисуемая в воспоминаниях многих тагильчан: «Жили мы в полукаменном доме на, углу улиц Комсомольской и Дзержинского. В квартире, где мы обитали, было четыре комнаты. Одну занимали торговые работники, мать с дочерью, другую — Дурымановы — мать с двумя детьми. В нашей комнате жили четверо — мать, отец и я с сестрой. Четвертая комната временно пустовала. Во время войны, в начале 1942 г., туда поселили, четыре разных семьи. В одном углу жили мать с сыном (армяне), в другом углу муж с женой, оставшуюся площадь занимали два бухгалтера-одиночки. В каждой комнате стояла печь, которую топили дровами или углем»^[212].

Подобные воспоминания и у Гавриловой Людмилы Григорьевны: «Стало очень тесно в доме, так как большую комнату заняли переселенцы, а хозяевам пришлось спать на кухне. Девочки спали на печи, а мама с бабушкой спали на кроватях»^[213].

Только за вторую половину 1941 г в город прибыло более 40 эвакуированных предприятий и часть их коллективов, а также отдельные партии эвакуированных. Оказались заселенными красные уголки цехов и клубы. К концу 1941 г. в каждой из 49 тысяч квартир города проживало не менее 2-3 семей, а плотность заселения достигла 2,24 кв. м на человека^[214].

Низкая обеспеченность горожан жилплощадью и в довоенное время не позволяла решить жилищную проблему с началом войны только за счет уплотнения  Для размещения вновь прибывавших требовалось строительство нового жилья. Согласно Постановлению СНК СССР от 13 сентября 1941 г. «О строительстве жилых помещений для эвакуированного населения», наркоматы, ведомства и облисполкомы при недостатке жилой площади для размещения эвакуированных обязывались организовать строительство жилых помещений упрощенного типа (общежитий, бараков, казарм, полуземлянок) из местных стройматериалов^[215].

Основными видами новостроек в Нижнем Тагиле, как и в других уральских городах, стали полуземлянки, деревянные и каркасно-засыпные бараки: Жилищным строительством облегченного и упрощенного типа занимались тагильские заводы, на базе которых размещались эвакуированные предприятия и их коллективы. Для эвакуированных, определенных на проживание в Дзержинском районе, были возведены дополнительные рабочие поселки: Новый, Восьмой, Восемь «А», Девятый, Петриковский и Молодежный городки^[216].

Всего за сентябрь 1941 — декабрь 1942 года отдел капитального строительства УВЗ-УТЗ ввел в эксплуатацию 190  каркасно-засыпных бараков и 334 полуземлянки, в которых было расселено 33 тыс. человек. Кроме того, 29 тыс. эвакуированных было распределено по семьям рабочих УВЗ в порядке уплотнения^[217].

Всего за 1941-1945 календарные годы на Уральском танковом заводе было введено 23,4 тыс. кв. м постоянного жилья и 108,7 тыс. кв. м. бараков. Тагилстрой — Тагиллаг за тот же период построил 54,3 тыс. кв. м только постоянного жилья.

Простыми по технологии изготовления являлись землянки, наиболее активно возводившиеся осенью — зимой 1941-1942 гг  В земле вырывалась траншея глубиной 2,5—3 метра, разделявшаяся перегородками на секции из 4—6 комнат по 6-8 метров каждая. Стены и потолок обшивали досками, настилали пол. Крыша засыпалась землей, наружу выводились дымовые трубы от железных печек, установленных в каждой комнате.

Землянки были трех типов — семейные, молодежные и общежития: В семейных землянках на одну семью из 2-4 человек полагалась одна комната. В молодежных землянках и общежитиях перегородок было меньше, а все пространство занимали двухъярусные койки.

Такое жилье, хоть и временное, совершенно не было приспособлено к климатическим условиям Урала  Зимой в них было очень холодно, несмотря на топившиеся круглые сутки печки, весной  же и летом землянки часто затапливались талыми и дождевыми водами, что приводило к порче мебели и имущества. Кроме того, возведение целых поселков из землянок в сжатые сроки влекло за собой постоянные нарушения технологии их изготовления.

Наряду с землянками, активно велось строительство каркасно-засыпных домов барачного типа  Для  строительства бараков использовались дешевые материалы, что упрощало и ускоряло процесс их возведения. Они были, как правило, разделены тонкими перегородками на отдельные помещения, имевшие выход в один коридор, в конце которого располагалась общая кухня. «Удобства» находились вне барака и, в общем, условия проживания в них немногим отличались от землянок.

Постепенно строители переходили на более совершенные виды временного жилья  В 1942 году в Нижнем Тагиле началось строительство грунтоблочных щитовых домов. На площадках монтировалась установка для изготовления грунтовых блоков. Глина бралась прямо из котлованов здания, что не требовало затрат на ее транспортировку. Из безобжиговых грунтоблоков сооружались двухэтажные дома. Перегородки этих домов заготавливались в мастерской и представляли собой щиты, сколоченные из реек-отходов лесопиления, залитых алебастровым раствором^[218].

Еще одним типом более приспособленного для нужд жителей временного жилья были одноэтажные щитовые дома  Материалом для заполнения щитов являлась шлаковата. Основное преимущество этих домов заключалось в концентрации заготовок всех деталей на механизированном строительном дворе. Это резко ускоряло монтаж зданий. В качестве кровли применялись отходы деревообработки — дрань и пеки^[219].

Одним из направлений жилищной политики военного времени; направленной на решение проблем с нехваткой жилья, было индивидуальное жилищное строительство.

Постановлением СНЕС СССР и ЦК ВКП(б) от 16 августа 1941 г. о военно-хозяйственном плане на IV квартал 1941 г. и на 1942 г. по районам Поволжья, Урала, Западной Сибири, Казахстана и Средней Азии рабочим и служащим эвакуированных предприятий предоставлялся кредит на индивидуальную застройку в размере 50 % от стоимости жилья. Коммунальные отделы тагильских предприятий, принявших эвакуированных, решением исполкома обязывались до 16 сентября выявить контингент заемщиков и оформить кредит с Коммунальным банком. Кроме того, заемщики от предприятия должны были получить не только земельный участок под строительство, но и необходимые стройматериалы^[220].

Однако проверка работы завкомов заводов Свердловской области, проведенная в конце 1942 г, показала несостоятельность данного направления государственной политики в области строительства индивидуального жилья.

На 20 декабря 1942 г  по Свердловской области из 1709 запланированных началось строительство лишь 66 домов (3,9 % от плана)^[221]. О законченном строительстве данных на указанную дату не имелось.

На НТМЗ из 93 застройщиков, оформивших обязательство на индивидуальное жилье, на начало 1943 г  приступили к строительству только три человека, из которых два застройщика остановились на этапе земляных работ, и только у рабочего коммунального отдела НТМЗ готовность дома составила 70 %^[222].

Отсутствие положительной динамики в строительстве индивидуального жилья объяснялось, прежде всего, нехваткой стройматериалов, которые заемщики должны были получать от предприятий  В докладе все той же комиссии ВЦСПС о результатах проверки работы завкомов заводов авиационной промышленности, промышленности боеприпасов и черной металлургии по индивидуальному жилищному строительству в Свердловской области указывалось количество стройматериалов, выданных застройщикам свердловского завода № 73. На 4 человек было выделено 400 штук кирпичей, 5 кг мела и 310 кг кровельного железа^[223].

Естественно, что при таком снабжении стройматериалами находилось мало желающих строиться  Другими причинами слабости индивидуального строительства, которые также отмечает в своем исследовании Н. П. Палецких, были удлиненный рабочий день, отсутствие у рабочих средств на строительство и нежелание эвакуированных рабочих оседать на Урале^[224].

Заемщики, не  имевшие возможности начать строительство домов по всем вышеуказанным причинам, находили другое применение полученных под застройку земельных участков, продиктованное реалиями военного времени  Из 17 рабочих свердловского завода авиационной промышленности 15 человек посадили на этих участках картофель^[225].

Таким образом, индивидуальное жилищное строительство как среди местного населения города, так и среди рабочих эвакуированных предприятий в годы Великой Отечественной войны практически не развивалось.

На 1 января 1945 г по Нижнему Тагилу прирост по общей жилплощади частного сектора составил лишь 5 % к 1941 г, практически сравнявшись по показателям с довоенным 1939 годом.

Абсолютный прирост обобществленного жилищного фонда города, принадлежавшего промышленным предприятиям, различным комиссариатам и местным советам, за годы Великой Отечественной войны составил 98892 кв. м или 13,4 % по отношению к 1941 г.

По большей части, рост общей площади городского жилья происходил за счет строительства промышленными предприятиями жилья для своих работников  Удельный вес жилых помещений, принадлежащих промышленным и оборонным предприятиям города (в т. ч. НКВД) в обобществленном жилфонде Нижнего Тагила, к концу войны составлял 84,5 %. Надо отметить, что и в довоенное время на долю тагильских заводов приходилось 62 % всего городского жилья, что отражает специфику промышленного города.

Несмотря на наличие абсолютного прироста жилого фонда города, обеспеченность жилплощадью на 1 человека с началом войны резко сократилась.

По данным статистического бюро, на 1 января 1944 г на одного горожанина приходилось лишь 2,24 кв. м. жилья. При этом следует отметить, что при  подсчетах учитывалась вся жилплощадь  города, в том числе и подлежащая сносу или капитальному ремонту, т. е. фактически не приспособленная для жилья. Доля амортизированного жилья на указанный период составляла 18 % от общей жилплощади города.

В итоге, проблема нехватки жилплощади заключалась не столько в низких темпах строительства нового жилья, не удовлетворяющих и на 40 % потребность в нем возросшего населения города, сколько в разрушении как довоенного жилфонда, так и «новостроек» военных лет.

Уральский танковый завод, обязанный к 1942 г построить для расселения эвакуированных работников жилпоселок на 40 тыс. человек, к указанному времени сдал в эксплуатацию только 173 землянки, рассчитанных на вселение 11 тыс. человек. При этом низкое качество выполнения строительных работ, ряд недоделок и отступлений от первоначального строительного плана вызывали необходимость капитального ремонта уже на этапе заселения этого жилья.

Среди наиболее характерных дефектов сданных в эксплуатацию землянок были большие щели в стенах, образовавшиеся в результате несоблюдения технологии просушки досок, применяемых для облицовывания стен. Тесовая крыша землянок, выполненная также без соблюдения технических условий, требовала полной замены на толевую. Стены полуземлянок не были утеплены за счет обваловки их землей, а вместо постоянных кирпичных печей, предусмотренных проектом, в помещения ставились временные железные печи, которые не держали тепло, практически не нагревали комнаты и, помимо всего прочего, были опасны в пожарном отношении^[226].

Исключительно низкое качество выполнения строительных работ объяснялось, прежде всего, отсутствием рабочей силы и строительного материала  Кроме того, на протяжении всего военного времени, ощущалась острая нехватка квалифицированных кадров, которые были откомандированы на строительство других объектов (г. Алапаевск, г. Невьянск и др.), в результате чего происходили частые нарушения плана и технологического процесса строительства жилья, .

Горкомхоз, на балансе которого находились здания еще довоенной постройки, капитальный ремонт жилфонда за 1942 г выполнил только на 19 %, а за 1943 г. — на 24,1 % от годового плана^[227].

В качестве основных причин такой «позорной работы по ремонту жилфонда» в решении горисполкома были названы низкая обеспеченность рабочей силой, потребность в которой  удовлетворялась лишь на 40 % и «формальный характер соцсоревнования рабочих»^[228].

Из двухсот требуемых рабочих, по распоряжению все того же горисполкома, на ремонт жилфонда был направлен 21 человек, из которых 16 по тем или иным причинам не работали^[229].

Подобная ситуация с отсутствием должного и своевременного ремонта имеющегося жилфонда и постройкой изначально некачественного нового жилья привела к тому, что к 1945 г. 160700 кв. м жилых площадей были непригодны для жилья и подлежали сносу.

На протяжении 1941—1945 гг  происходило изменение величины средней обеспеченности горожан жилплощадью на душу населения, что было связано прежде всего, с эвакуационными и реэвакуационными процессами на Урале в годы Великой Отечественной войны.

Темпы прироста населения Нижнего Тагила, особенно во второй половине 1941 — 1942 гг, превышали темпы строительства и ввода в эксплуатацию нового жилья, что сказалось на ухудшении жилищной ситуации в городе.

К марту 1942 г  в Свердловской области проживало 146697 человек, числившихся эвакуированными, из которых 60374 человек (41 %) прибыло в Нижний Тагил.

По оценке ряда исследователей, с началом войны население Нижнего Тагила увеличилось до 400-500 тыс. чел.^[230]. Город принял, по официальным данным, 280 тыс. приезжих, в том числе в одном только Дзержинском районе было размещено 70- тыс. чел.^[231].

В ряде  архивных документов также встречается указание на то, что население города в период с 1942 по 1944 г  составляло около 400 тыс. чел. Однако при верификации этих данных со статистическими показателями по учету городского обобществленного фонда и учету передвижения населения за 1941-1945 гг, сведениями о количестве эвакуированных в города Урала, а также материалами городского бюро продовольственных карточек, возникает ряд противоречий.

Согласно сведениям адресных столов и карт учета передвижения населения по Нижнему Тагилу, за 1941 г  прибыло 67942 тыс. чел. и выбыло 29820. Эти данные соотносятся со сведениями, указанными в докладной записке в Совнарком РСФСР о снабжении эвакуированного населения в Свердловской области.

Как нами было уже указано выше, на начало 1942 г. в Нижнем Тагиле проживало 60374 эвакуированных. К тому же, по итогам распределения эвакуированных работников по предприятиям города, на Уральский танковый завод к началу 1942 г. прибыло 11357 человек. Таким образом, представляется сомнительным тот факт, что со второй половины 1941 г. до начала 1942 г. население города увеличилось более чем на 200 тыс. человек без отражения сведений о большей части прибывших в учетных документах.

Отсутствие прямых указаний в статистической документации по учету населения о количестве проживающих в городе в 1942 г  не дает возможность с полной долей вероятности подтвердить или опровергнуть сведения о 400-тысячном населении Нижнего Тагила в указанный период времени.

Однако по итогам  учета городского жилья, проводившегося в 1942 г. и представленного на 1 января-1943 г., в городе в обобществленном фонде проживало 166123 чел. Если предположить, что оставшаяся часть почти полумиллионного населения проживала в индивидуальном фонде, составлявшем в 1942 г. 200 тыс. кв. м, обеспеченность. жилой площадью на одного человека в частном секторе составляла бы 0,7 кв.м, что также вызывает сомнение. Гораздо более точной нам представляется оценка В. М. Кириллова. Согласно его подсчетам, на 1 января 1942 года население Нижнего Тагила составляло 257 тыс. 500 чел^[232].

Реэвакуационные процессы, начавшиеся уже в 1943 г, привели к оттоку части населения в освобожденные районы  Соответственно, численность населения Нижнего Тагила не могла на протяжении 1943-1944 г оставаться на отметке в 400 и более тыс. чел.

Уже на апрель 1943 г  был утвержден план выдачи продовольственных карточек на 255830 человек с учетом контингента Тагиллага, расположенного на территории Нижнего Тагила. На протяжении 1944 — первой половины 1945 гг. происходило дальнейшее снижение численности населения за счет возвращения части эвакуированных в районы своего проживания.

Таким образом, учитывая, что все население Нижнего Тагила в 1942 г  не превышало 260 тыс. чел., средняя обеспеченность жилплощадью на человека достигала в годы Великой Отечественной войны минимальной отметки в 2,7 кв. м.

Такие элементы благоустройства, как водопровод, канализация и отопление, присутствовавшие в довоенное время лишь в небольшой части тагильских домов, в условиях острого ресурсного дефицита военного времени считались непозволительной роскошью. Несмотря на рост городского жилфонда за счет строительства новых домов, уровень благоустройства в годы Великой Отечественной войны сокращался. Объяснялось это возведением временного жилья упрощенного типа, представленного преимущественно бараками и землянками, конструкция которых не подразумевала наличие каких-либо коммунальных благ, кроме электричества.

На начало 1941 г  из всего городского жилья барачного типа водопроводом было оборудовано 0,1 % и отоплением — 0,03 % домов, находящихся в ведении наркомата транспорта и связи  Бараки, принадлежащие местным советам, и накануне войны не имели никаких элементов благоустройства, в том числе и электричества.

Если рассматривать уровень благоустройства жилья относительно принадлежности к той или иной управляющей организации, то наиболее обеспеченными как в довоенное, так и в военное время были дома, находящиеся в ведении промышленных наркоматов, а в наиболее худшем положении на протяжении всего времени оставался жилфонд домоуправлений и местных советов.

 

Вышеприведенные данные свидетельствуют о крайне низком уровне благоустройства городского жилья, в реальности же положение с обеспеченностью горожан отоплением, водоснабжением и электричеством обстояло гораздо хуже.

С началом войны и необходимостью бесперебойного электроснабжения возросших мощностей промышленных предприятий электропотребление городского населения уже в ноябре 1941 г снижалось на 25—50 %^[233].

С этого же времени, в целях экономии электроэнергии, горожанам запрещалось пользоваться электроприборами, для чего все розетки в домах отсоединялись от сети, для освещения оставлялась только одна лампочка.

С ноября 1942 г  были определены, более четкие нормы расходования электроэнергии  Для освещения комнат площадью до 20 кв. м разрешалось использовать одну лампочку мощностью не выше 25 ватт, на площади более 20 кв. м — 40 ватт. Места общего пользования (уборные, душевые, коридоры) должны были освещаться лампами мощностью не более 15 ватт. Кроме того, запрещалось пользоваться электроосвещением в дневное время суток. Нарушители этих правил наказывались отключением от сети на срок до 3 месяцев^[234].

В ситуации строгих ограничений потребления электроэнергии и запрета на использование электроприборов большую роль в повседневной бытовой жизни людей стала играть печь, которая служила и для приготовления пищи, и для обогрева жилья, таким образом, от ее работы зависела, в прямом смысле, жизнь людей.

Печное отопление присутствовало в 94 % домов, принадлежащих обобществленному городскому фонду, и во всех частных домах. Соответственно, на одно из главных мест в решении бытовых вопросов горожан, особенно в зимнее время, ставился вопрос о приобретении топлива.

Городское топливное хозяйство (Гортоп), занимавшееся заготовкой и вывозкой дров, обязано было обеспечивать лишь нужды социальных, культурных учреждений, а также семей военнослужащих и эвакуированных  Предприятия и учреждения за счет своих ресурсов также обязывались оказывать помощь своим  работникам. Остальные тагильчане, не относящиеся к вышеуказанным категориям, заготовку дров и иного вида топлива должны были производить своими силами. Фактически же ситуация складывалась таким образом, что самозаготовкой дров занималось практически все население города.

Несмотря на то что Гортоп справился с выполнением плана по заготовке дров в 1941 г  на 107 %, а по заготовке торфа — на 121 %, в город вывезено было только 30 % топливного материала, в результате чего зимние месяцы 1942 г. стали серьезным испытанием как для социальных учреждений, так и для горожан, находившихся на обеспечении данного хозяйства^[235].

За весь отопительный сезон 1941—1942 гг  школы не были обеспечены Гортопом запасом дров, из-за чего занятия несколько раз вынуждены были прекращаться  За тот же период времени учителям для обогрева своих домов было выдано лишь по 2 кубометра дров.

Не лучше ситуация складывалась и на предприятиях города, не имевших возможности обеспечить в достаточном количестве топливом всех своих работников и членов их семей  Констатируя на заседании горисполкома в декабре 1942 г  тот факт, что заводы № 183 и № 381 не смогли обеспечить топливом  своих работников, завкомы и начальники коммунальных отделов предприятий определили единственно возможные пути решения данной проблемы в этих условиях: организовать самозаготовку дров рабочими, разрешив им проводить раскорчевку пней, разбор буреломов и подборку лесных отходов .

Самостоятельно, без поддержки со стороны предприятий и учреждений, достать топливный материал, даже низкого качества, в военные годы было достаточно тяжело, поэтому были случаи, когда жители прибегали и к воровству.

Каждую зиму в период 1941-1945 гг  на повестке заседания горисполкома рассматривались вопросы о расхищении заборов, переходных мостиков и других деревянных конструкций  Только за январь 1943 г  были полностью разобраны и использованы в качестве дров забор клуба и изгородь парка, находящихся в Дзержинском районе, а также изгородь сквера около Горсовета^[236].

В наилучшем положении, по воспоминаниям  самих тагильчан, находились горожане, проживавшие поблизости с железнодорожными станциями (или предприятиями): «Комнаты отапливались печками — буржуйками, топливо для которых (уголь) добывали посредством воровства на станции, где были специальные «карманы», куда ссыпали уголь для котельной»^[237].

Аналогичны свидетельства Моховой Антонины Константиновны, проживавшей по ул. Мопра: «Топили дровами, углем, торфом. Дом находился рядом с железной дорогой, и это место часто использовали для погрузки и выгрузки. В частности, очень часто привозили торф, который мы всем домом подворовывали»^[238]. О применении таких способов добывания топлива говорит и В. В. Лиэтапурс: «Печь находилась на кухне, топили ее дровами и иногда приворовывали кокс»^[239].

Как предприятия, так и местные власти в первую очередь оказывали помощь в приобретении и доставке топлива членам семей военнослужащих  Горисполком ежегодно отчитывался о проведенных мероприятиях по улучшению материально-бытовых условий данной категории горожан.

В 1943 г  18434 тагильчанина, являвшихся членами семей военнослужащих, получили 6418′ тонн угля^[240].

В  1944 г  семьям фронтовиков было вывезено 24000 м³ дров и 805 тонн угля^[241].

О первоочередности снабжения топливом на предприятиях родственников красноармейцев, также вспоминали- некоторые тагильчане. Со слов Александра Ивановича Черкасова, работавшего в военное время наводчиком на полигоне поселка Старатель, в холодное время для  отопления помещений использовали все, что может гореть, в том числе бракованную укупорку. Но отпускали ее строго по нормам и, в первую очередь, семьям фронтовиков. Работники полигона иногда пытались вынести неучтенную укупорку для отопления жилья, но охрана строго пресекала такие попытки^[242].

Были и другие варианты самостоятельного решения топливной проблемы горожанами. Так, семья коренной тагильчанки Алевтины Ивановны Рожковой, не имевшая возможности покупать  дрова или получать их от предприятия, в качестве арендной платы с поселившихся в одной из комнат их квартиры брали дрова: «Проживали мы в общественном фонде. До 1930 года занимали дом полностью — 3 комнаты. Затем в одну из комнат подселили семью. В начале войны сдали вторую комнату за дрова, так как нечем было отапливать комнаты»^[243]. Однако такой способ приобретения топливного материала тагильчанами был редким явлением, так как уплотнение жилищного фонда в годы войны не оставляло практически возможности для распоряжения излишками жилплощади.

Вопросы, связанные с функционированием систем канализации и водоснабжения, были не менее актуальными для населения города на всем протяжении войны  Вводившиеся в эксплуатацию временные жилые постройки упрощенного типа, представленные бараками и землянками, вообще не предполагали наличие подобных элементов благоустройства.

В уже имеющемся жилфонде довоенной постройки, по данным горкомхоза и межрайонных бюро по инвентаризации, к системе водоснабжения были подключены 12,9 % домов, к канализации — 12,1 %. При этом реально водоснабжение функционировало лишь в 8 % домов городского жилищного фонда, а канализация в 0,9 % жилья^[244].

В отчете горисполкома за 1943 г  признавалось, что увеличение производственных мощностей промышленных предприятий, сопровождающееся многочисленными нарушениями санитарных норм, привело к загрязнению практически всех питьевых источников Нижнего Тагила фенольными водами. В связи с этим постройка единого городского питьевого водопровода, рассчитанного на потребление 1 человеком в сутки 30-40 литров воды, имела первостепенное значение. Однако и к концу 1944 г. строительство водопровода не было закончено, а к сооружению разводящей линии еще и не приступали^[245].

К этому следует добавить, что Дзержинский район, поселок рудника имени III Интернационала и Тагилстрой получали воду через сеть промышленного водопровода из загрязненного Тагильского пруда, вода в котором, по заключению горсанинспекции, являлась непригодной не только для питья, но и для купания^[246].

Положение с водоснабжением городского населения на всем протяжении войны оставалось крайне тяжелым, о чем не раз сообщалось в докладных записках городского отдела здравоохранения  Предприятия Нижнего Тагила, расположенные в непосредственной близости к водоемам, в том числе и являвшимся административными питьевыми источниками города, ежедневно сбрасывали в них шламовые, фенольные, аммиачные, промывочные воды.

Только Коксохимзаводом, по оценке инспекторов Горкомхоза, в Тагильский пруд ежедневно спускалось 9-10 тонн аммиачных вод  По факту сброса Высокогорским железным рудником шламовых вод в Выйский пруд, являвшийся питьевым источником Выйского района города, в Нижний Тагил в феврале 1942 г. был приглашен Свердловский городской гигиенический институт. Несмотря на то что в акте, составленном госсанинспектором по факту обследования вод Выйского пруда, говорилось об изменении цвета воды и гибели рыб, по заключению специалистов института гигиены вода была признана пригодной к употреблению^[247].

Использование некачественной, непригодной для употребления питьевой воды из загрязненных источников и водоемов приводило к вспышке желудочно-кишечных заболеваний среди горожан  По сведениям горздравотдела, вследствие забора воды тагильчанами из загрязненных источников повысилось количество заболеваний дизентерией.

Так, в январе 1942 г  было зафиксировано 15 случаев заболеваний, в феврале — 27, в марте — 55, а в мае только за первую декаду месяца в больницы города обратились 30 человек, заболевших дизентерией.

Причиной роста инфекционных заболеваний среди населения было не только нарушение санитарно-гигиенических норм предприятиями, но и нежелание самих горожан выполнять предписания горсаниспекции. В Тагильском городском пруду, вода в котором была признана непригодной как для питья, так и для других бытовых нужд, тагильчане в одном и том же месте набирали воду для питья и стирали белье. Тут же в 5 метрах от воды берег был загрязнен фекальными нечистотами, которые на момент обследования в мае 1942 г. из-за частых дождей стекали в пруд в том месте, где и брали воду для питья^[248].

Проблема использования некачественной воды особенно насущной была для тагильчан, проживающих в непосредственной близости к водоемам, являвшимся единственным близким питьевым источником  Однако и те граждане, которые брали воду из колодцев, не были застрахованы от кишечных заболеваний, полученных в результате употребления зараженных вод.

Так, по результату обследования 86 колодцев, являвшихся источниками питьевой воды для большинства населения Сталинского и Ленинского районов, у 24 отсутствовали бадьи и крышки, разобранные горожанами, в том числе и для отопления жилья, что сказалось на снижении качества воды, загрязняемой дождевыми водами^[249].

Следует отметить, что проблема загрязнения питьевых вод в Нижнем Тагиле не явилась прямым следствием обострения экологической обстановки в Тагильском районе с началом Великой  Отечественной войны. И в довоенное время предприятия города вносили свой «грязный» вклад в ухудшение качества водных ресурсов Нижнего Тагила.

В январе 1940 г  в городскую прокуратору была направлена докладная записка от старшего государственного санитарного инспектора по г Нижний Тагил о загрязнении воды рек Вязовки и Тагил  В результате начала самовольной эксплуатации Нижнетагильским металлургическим заводом дома, уборные и ванные которого не были подсоединены к очистным сооружениям, загрязненные воды через р. Вязовку попали в р. Тагил. Употребление этой воды населением, проживавшим в непосредственной близости к данным рекам, привело к заболеванию брюшным тифом и кровавым поносом 33 человек^[250].

В феврале того же 1940 г  в р  Вязовку были сброшены грязные воды от ТЭЦ Уралвагонзавода  Вода, согласно акту обследования, имела цвет смолистый с запахом дыма и карболки^[251].

За указанный период времени, по официальным сведениям, предоставленным основными тагильскими предприятиями, в водоемы города (Тагильский пруд, Нижневыйский пруд) было сброшено 823,5 тыс. куб. м сточных вод^[252].

Жилищно-бытовые условия проживания горожан напрямую зависели не только от типа их жилья, но и от принадлежности к той или иной категории населения.

Наиболее комфортными и приспособленными под основные бытовые нужды были дома, находящиеся в частном владении тагильчан  В  них, как правило, проживали коренные жители города, имевшие еще с довоенного времени собственные хозяйственные постройки, мебель, домашнюю утварь и текстиль. Это позволяло устроить свой быт в  тяжелых условиях военного времени, не испытывая крайней нужды в предметах первой необходимости. Эвакуированным, подселявшимся в частные дома, чей скарб порой состоял только из носильных вещей, хозяева также предоставляли в пользование свою мебель, утварь и другие вещи, необходимые новоселам.

Рабочие предприятий, а также члены их семей, проживавшие на момент начала войны в жилых домах обобществленного фонда, так же как и владельцы частных домов, на протяжении всего военного времени не испытывали крайне острой нужды в предметах первой необходимости для благоустройства своего жилья.

Основным неудобством, с которым им пришлось столкнуться, было подселение в их дома эвакуированных  Менее благополучно в этом отношении жилищный вопрос решался у тагильчан, не являвшихся работниками тагильских заводов и проживавших в домах жилфонда предприятий. С началом войны, как нами уже указывалось выше, данная категория городского населения, не занятая в промышленности, подлежала выселению.

Так, по приказу директора Уральского вагоностроительного завода от 26 сентября 1941 г, в связи с направлением на базу УВЗ эвакуированных предприятий и их коллективов, все проживающие в домах завода подлежали переписи, по итогам которой не работающие на заводе жильцы выселялись из своих квартир без предоставления жилплощади.

На фоне жилых домов индивидуального и городского жилищного фонда довоенной постройки контрастно выделялось временное, наспех построенное жилье  Целые поселки бараков и землянок, возведенные при предприятиях города, стали на время Великой Отечественной войны жилищем эвакуированных работников и их семей, учащихся школ ФЗУ и ремесленных училищ.

Среди проживавших в этих домах большой процент приходился на одиноких приезжих работников, зачастую не имевших не только собственных вещей, но даже и представления об обустройстве своего быта, своего места проживания. Бытовые условия в этих заводских общежитиях стали самыми ужасающими в городе, постоянно грозящими ухудшению эпидемиологической обстановки города.

Условия проживания в бараках и землянках предприятий стали считаться катастрофическими уже осенью 1941 г  Первые обследования санитарного состояния общежитий показали, что даже в недавно построенных для приема эвакуированных домах протекают крыши, стены в щелях. Из-за отсутствия топлива, температура в заводских бараках в ноябре того же года не превышала 6-8 °С^[253].

Некоторые приезжие рабочие, не успевшие сделать собственные запасы дров, по 4—5 дней вынуждены были жить в неотапливаемых помещениях  Один из лучших рабочих — стахановцев завода № 183, будучи больным, 5 дней пролежал один в неотапливаемой комнате до прихода проверяющей комиссии^[254].

На заводе № 381 построенные дома также уже к зиме 1941 г  были практически разрушены  Причиной столь быстрого выхода зданий из эксплуатации стали тяжелейшие условия проживания рабочих этого предприятия, не обеспеченных топливом. Цокольные этажи домов жильцами были просто разобраны на дрова^[255].

Ведущее место по степени упоминаемости в докладных записках и отчетах горздрава и санэпидемстанции занимали общежития Нижнетагильского металлургического завода, Танкового завода и завода № 381. Эти предприятия приняли на своей площади основную массу эвакуированных, которых необходимо было разместить в короткие сроки. Некоторые приезжие, проведя по нескольку дней на эвакопункте, заселялись в дома, совершенно не оборудованные для жилья.

Рабочие-одиночки селились в бараки, разделенные деревянными перегородками на отдельные комнаты, в каждую из которых заселялось по 15-20 человек. Из инвентаря в таких общежитиях на момент заселения присутствовали, как правило, только нары.

При проверке жилья рабочих осенью 1941 г  и весной 1942 г  комиссия, созданная горисполкомом, отмечала отсутствие в помещениях тумбочек, табуретов, матрацев. Как сырая, так и кипяченая вода отсутствовала практически во всех обследованных общежитиях. Невероятная скученность проживания таких работников, вынужденных спать не только на нарах, но и на полу из-за отсутствия места, приводила по ряду общежитий к появлению паразитов.

Особенно тяжелой была обстановка в конце 1941 г  в поселках НТМЗ, где, по заключению санэпидемстанции, «неимоверная завшивленность рабочих почти перешла в эпидемию»^[256].

Бараки, не оборудованные уборными и мусорными ящиками, за достаточно короткий период проживания в них большого количества людей становились опасным источником инфекционных заболеваний, грозящих вспышками эпидемий целым районам города.

В рабочих поселках заводов № 381 и № 183, высокая плотность заселения, достигавшая 1,5—1,8 кв. м на человека, при антисанитарных условиях проживания привела к вспышкам заболевания сыпным тифом среди работников этих предприятий весной 1942 г.^[257]. При этом мыло, предназначавшееся жителям общежитий и крайне необходимое в этих условиях, полностью уходило на эмульсию станков .

Условия проживания как семейных, так и одиноких работников в землянках, на протяжении всего военного времени признавались крайне тяжелыми  Несмотря на то что к 1944 г  в результате начала реэвакуационных процессов на предприятиях города появилась возможность улучшить жилищные условия своим работником за счет освобождения части жилых площадей, жителей землянок не торопились переселять в более комфортное жилье.

В решении горисполкома от 2 февраля 1944 г. «О состоянии жилищно-бытовых условий эвакуированных, проживающих в землянках завода № 183» отмечалось, что в результате «совершенно нетерпимого отношения дирекции и коммунального отдела завода № 183 к бытовым нуждам своих работников, семьи эвакуированных вынуждены проживать в крайне тяжелых материальных условиях»^[258].

Приводились и отдельные примеры: «Семья Кравченко, состоящая из 4 человек, проживает в землянке, непригодной для жилья и грозящей обвалом. В землянке нет кроватей, столов, стульев и постельного белья. Нет и нательного белья, из-за чего семья не посещает баню… Семья Кабакова состоит из 4 человек. Сам Кабаков работал в цехе № 110, сейчас умер. В комнате, кроме грязных лохмотьев, нет ничего. В землянке холодно, грязно, топлива нет»^[259].

Тяжело было не только рядовым рабочим и эвакуированным, но и людям, занимающим высокие посты. Так, семья академика Е. О. Патона, состоявшая из 5 взрослых человек, получила комнату в благоустроенном доме. На ночь всю мебель приходилось выставлять в коридор, чтобы разместить там раскладушки и стулья для сна.

Комиссия ВЦСПС, направленная на оборонные предприятия Урала с целью оценки состояния бытового обслуживания рабочих, также признавала тяжелое материально-бытовое положение тагильчан, проживавших в бараках и землянках.

Особенно отмечалось, что наихудшие бытовые условия проживания были у трудмобилизованных, работавших на заводе  Эти рабочие, число которых достигало порядка 10—12 тыс. человек, прибыли на завод в крайне поношенной одежде. В отчете комиссии указывалось, что «отношение к этой группе рабочих было недопустимо безобразное: все они, как правило, жили в худших бараках, постельных принадлежностей ни у кого не было, питание их было организовано неудовлетворительно»^[260].

Отсутствие элементарных бытовых условий приводило к тому, что некоторые рабочие, в основном это были одиночки, выпускники школ ФЗО и ремесленных училищ, предпочитали не возвращаться после смены в общежитие и оставались в цехах  Таких работников танкового завода, месяцами не посещавших бани и не возвращавшихся домой, выявляла Н. А. Пернач — комсорг ЦК ВЛКСМ, после этого им принудительно проводили санобработку и отправляли в общежития^[261].

После несчастного случая на НТМЗ в октябре 1942 г, связанного с гибелью рабочего, устроившегося на ночлег в газоопасном месте, начальники цехов обязывались закрыть все доступы в колодцы, тоннели и прочие места, могущие служить местом для ночлежки. Спящие, обнаруженные в таких местах, должны были привлекаться к ответственности как нарушители техники безопасности^[262].

Нередко причиной проживания рабочих в производственных помещениях и цехах становился изматывающий рабочий ритм военного времени. Воспоминания военных лет изобилуют примерами, когда люди несколько дней не выходили из цехов, выполняя срочный оборонный заказ. В особенно тяжелом положении находились работники тагильских заводов, проживавшие в селах Шайтанка, Покровское, Евстюниха и многих других. Когда пересменка была через восемь часов, вспоминала А. Мирошникова, то, чтобы не опоздать, жившие далеко от работы рабочие спали прямо на заводе:

К концу 1942 г  включился в соцсоревнование и коммунальный отдел танкового завода, рабочие которого, по оценке проверяющих комиссий, санэпидемстанции и горздрава, находились в наихудшем положении.

Осенью 1942 года все проживающие в общежитиях Уральского танкового завода прошли дезинфекционную обработку и посетили баню  Бараки были промыты и продезинфицированы. Строгая партийная комиссия дважды — в начале «недели чистоты» и после ее завершения — проверила состояние общежитий. Итоги, приведенные в таблице, свидетельствуют об определенных сдвигах.

По заключению председателя смотровой комиссии тов. Свешниковой,, «работа завода в результате участия в соцсоревновании была коренным образом перестроена, в общежитиях гениальнейшая чистота!»^[263].

Коммунальный отдел УТЗ организовал не только, наведение чистоты в общежитиях, но и обеспечил проживающих в  них резиновыми сапогами, щетками и гуталином^[264].

Несмотря на достижение коммунальными отделами таких высоких показателей по улучшению жилищных и бытовых условий тагильчан в рамках участия в месячниках чистоты, вплоть до окончания Отечественной войны проблемы с ветхостью жилья, антисанитарией, загрязненностью оставались актуальными.

Госсанинспекция, проводившая проверку общежитий танкового завода, уже через месяц после присвоения коммунальному отделу переходящего Красного знамени, отмечала наличие завшивленности рабочих, около бараков 8-го поселка снова появились кучи мусора и нечистот^[265].

Единовременные акции по очистке территории, без создания необходимой инфраструктуры жилых поселков, в короткие сроки сводились на нет.

Так, например, в рабочем поселке 8-А танкового завода даже в начале 1945 г  на 80 бараков так и не было построено ни одной уборной, в результате чего большое количество нечистот скапливалось прямо во дворах, привлекая внимание руководство предприятия только во время проведения общегородских недель чистоты^[266].

На заседании исполкома Нижнетагильского горсовета, посвященном подведению итогов проведения в городе недели очистки, председатель И. А. Непомнящий, отмечая хорошую работу коммунальных отделов предприятий по очистке города, указал и на оборотную сторону таких «скороспелых» успехов: «вся эта работа, к сожалению, проходит у нас штурмовщиной, тогда как главная задача должна сводиться к тому, чтобы поддерживать чистоту повседневно»^[267].

В рамках социальной политики государства, направленной на оказание помощи и поддержки семьям фронтовиков, в феврале 1943 г по постановлению ЦК ВКП(б) были созданы специальные отделы по государственному обеспечению и бытовому устройству семей военнослужащих. Уже к июню 1943 г., по официальным данным, нижнетагильскими отделами было заготовлено 6418 тонн угля, 31 тыс. куб. м дров, семьям красноармейцев предоставлено 1159 новых квартир, отремонтировано 5800 квартир^[268].

За 1944 г  был проведен ремонт в 2766 квартирах родственников фронтовиков и заготовлено для их нужд 24 тыс. куб. м дров и 805 тонн угля^[269].

Однако подобные разовые акции, проводимые городскими отделами к окончанию отчетного периода, кардинально ситуацию с бытовым и жилищным устройством семей фронтовиков в лучшую сторону не меняли. Нередкими были случаи, когда после ремонта, проведенного все той же «штурмовщиной», состояние жилищ только ухудшалось. Дрова, уголь и другие виды топлива, заготавливаемые для семей военнослужащих, не вывозились к месту их проживания, в результате чего родственники красноармейцев вынуждены были самостоятельно организовывать доставку дров.

Работник НТМЗ, являвшийся отцом трех фронтовиков, обратился в исполком горсовета с жалобой на коммунальный отдел НТМЗ  В октябре 1942 г  завод не обеспечил доставку выписанных ему дров, которые он вынужден был перетащить на себе. В 1943 г. в надежде на обещание завода обеспечить его транспортом, Леньков заготовил дрова уже самостоятельно. Когда лошадь, наконец, предоставили Ленькову, дрова из леса украли^[270].

Были и другие случаи «беспощадной заботы» о бытовых нуждах семей военнослужащих  В декабре 1942 г  коммунальный отдел Торфохимзавода выселил из квартиры без предоставления жилплощади гр. Егорову, четверо сыновей которой являлись военнослужащими^[271].

В апреле 1945 г  начальник Горжилуправления выселил из квартиры двух сирот, мать которых умерла в 1944 г, а отец находился на фронте^[272].

Наряду с эвакуированными, в Нижний Тагил в конце 1941 — начале 1942 гг  стали прибывать этапы со спецконтингентом Тагиллага  Отсутствие до войны в городе крупных лагерных образований стало причиной катастрофической нехватки жилья для размещения прибывающих.

В период активного лагерного строительства 1942-1943 гг  условия содержания заключенных были особенно тяжелыми. Произведенным обследованием Нижнетагильского ИТЛ комиссией НКВД в мае 1942 г. было установлено, что прибывающие контингенты размещались скученно, без создания необходимых бытовых условий. Из-за нехватки жилья часть этапов оставалась по несколько дней в вагонах на станции Рудная без воды, дров и какой-либо медицинской помощи^[273].

Антисанитарное состояние переполненных бараков и землянок стало причиной повсеместного распространения педикулеза среди спецконтингента. Причем в 6-м и 7-м лаграйонах, расположенных в черте города, находились тяжело больные как этим заболеванием, так и сыпным тифом, что вызывало особые опасения у санитарно-эпидемиологической станции города.

Чрезвычайные условия содержания привели к тому, что на момент обследования 50 % заключенных оказались нетрудоспособными  По итогам работы комиссии, зам. наркома внутренних дел СССР А. П. Завенягин, лично принимавший участие в обследовании лагеря, обязал руководство Тагиллага до конца 1942 г. обеспечить строительство 234 тыс. кубометров нового жилья, при этом средний размер жилплощади должен был составлять не менее 1,4 кв. м. в расчете на одного человека.

Для бригад, перевыполнявших производственные нормы, предлагалось выделять лучшие бараки, обеспечивать постельными принадлежностями и преимущественным культурно-бытовым обслуживанием  Кроме того, отдельные должностные лица, ответственные за условия содержания спецконтингента (начальники 6 и 7-го лаграйонов, санотдела) за невыполнение своих обязанностей были отстранены от работы и привлечены к уголовной ответственности. Правда, самая жесткая мера наказания, примененная к начальнику 7-го лаграйона М. В. Жуковскому, составляла 20 суток ареста с отбыванием на гауптвахте при штабе военизированной охраны Тагиллага НКВД.

В итоге все эти меры кардинально ситуацию не изменили, и к маю 1943 г 36810 заключенных Тагиллага размещались в 103 бараках и 57 землянках, что составляло всего 182853 кубометра жилой площади^[274].

Средняя обеспеченность жилплощадью на одного человека составляла не более 1,4 кв. м  При этом следует отметить, что уже в январе 1943 г приказом НКВД СССР № 0033 «О сохранении и улучшении физического состояния заключенных, содержащихся в исправительно-трудовых лагерях и колониях НКВД» норма полезной жилой площади на одного заключенного определялась в 2 кв. м^[275].

П.Д. Шурделин, являвшийся в годы Отечественной войны узником Тагиллага, так вспоминал об условиях проживания заключенных: «Бараки- полуземлянки были с маленькими окнами под потолком, у самой крыши, вровень с землей. Внутри — сплошные двухъярусные нары без постельных принадлежностей. Спали вповалку, ватные брюки под голову, телогрейку под бок, бушлат вместо одеяла. Печей в бараке не было, но жар и духота стояли от человеческих испарений, к утру нечем было дышать, воздух спертый. Так жили зиму 1942/1943 года… В течение этого времени белье не меняли. Одежда истлела от пота, прожарок, пропиталась барачной вонью так, что вольные люди на заводе воротили нос» 

По сведениям Контрольно-инспекторского отдела ГУЛАГ о результатах выполнения ИТЛ и колониями циркуляра НКВД СССР по упорядочению жилищно-бытовых условий содержания, к сентябрю 1943 г  в Тагиллаге была полностью ликвидирована система двух- и трехъярусных нар. При этом в бараках и землянках вовсе отсутствовали столы, табуреты, прикроватные тумбочки и полки. Оставалась низкой обеспеченность спецконтингента постельными принадлежностями: на 35 % одеялами, на 55 % наволочками подушечными и на 50 % наволочками тюфячными. Размер жилплощади, приходящийся на одного заключенного, также оставался неизменным — 1,5 кв.м

Особо следует упомянуть о расположении подразделений Тагиллага в городе  Нижний Тагил как административно-территориальная единица сформировался за счет слияния заводских поселков Выйского медеплавильного завода, Высокогорского рудника и Нижнетагильского завода. Жилые дома тагильчан возводились в непосредственной близости к этим заводам, что и обусловило архитектурный облик промышленного города.

Первым местом дислокации спецконтингента Тагиллага, организованным в ноябре 1941 г  в связи со строительством второй «сверхлимитной» очереди Ново-Тагильского металлургического и коксохимического заводов, объектов рудничного хозяйства, стала исправительно-трудовая колония на Красном Камне, преобразованная в декабре 1941 г. в лагпункт № 1.

К июлю 1942 г  Нижнетагильский ИТЛ состоял уже из 12 лагерных районов, 7 из которых располагались в черте города рядом с объектами строительства. В районе Кирпичного поселка в феврале 1942 г. был размещен спецотряд из советских немцев, мобилизованных на строительные работы Постановлением ГКО от 10 ноября 1941 г.

На 15 мая 1943 г  общая численность заключенных 1-го, 2-го, 3-го, 6- го, 7-го, 8-го лагерных районов и отряда трудмобилизованных немцев, проживающих в городе, составила 23836 человек^[276].

Помимо этого, на территории Нижнего Тагила, увеличение численности населения которого только за предвоенное десятилетие с 85,9 тыс. чел. в 1931 г. до 160 тыс. чел. в 1939 г. во многом обеспечивалось за счет поступления раскулаченных и лишенных избирательных прав, располагались 13 спецпоселков.

Спецпоселенцы, наряду с заключенными и трудмобилизованными, были заняты на строительстве Уральского вагоностроительного, Тагильского металлургического заводов, работали на железных рудниках и угольных копях региона.

Различие в правовом статусе трех категорий населения — спецпоселенцев, заключенных Тагиллага и мобилизованных немцев — обусловило и специфику организации их поселений и условий содержания.

Лагерные районы, входившие в систему Тагиллага, состояли из лагучастков, расположенных в непосредственной близости к объектам работ заключенных — Высокогорскому железному руднику (ВЖР), Ново­тагильскому металлургическому, Коксохимическому и Огнеупорному заводам.

Режим содержания заключенных Тагиллага устанавливался Временной инструкцией ГУЛАГа НКВД СССР  Территория лагучастков обносилась ограждением в виде сплошного деревянного забора или забора из колючей проволоки. С внутренней стороны лагеря устанавливалась вторая (предупредительная) зона охранения, на расстоянии в 5 метров от основной зоны. С внешней стороны лагучастков для наблюдения и охраны территории располагались посты-вышки для часовых. Вход и выход заключенных на территорию и с территории лагучастков осуществлялся через вахты^[277].

Заключенным запрещалось хождение из барака в барак, при этом они могли свободно передвигаться по территории лагучастка до сигнала отхода ко сну. В предпраздничные и праздничные дни происходило усиление режима содержания спецконтингентов, Тагиллага.

Так, в преддверии празднования XXVI годовщины Октябрьской социалистической революции, предупредительные зоны охранения лагучастков были, очищены от мусора и распаханы. За счет установления добавочных световых точек и ламп большей мощности было усилено освещение территории лагеря, несмотря на существующие ограничения по нормам расходования электроэнергии. Непосредственно в дни празднования, был запрещен вывод заключенных на работы вне лагерных зон ограждений, исключение составляли неотложные и аварийные работы. Те заключенные, которые были осуждены за побеги из лагеря, либо явно склонные к побегу, с 4 по 9 ноября направлялись на 13 отдельный штрафной лагерный участок, расположенный за чертой города в лесной даче Винновка^[278].

Несмотря на то что Временной инструкцией о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях НКВД СССР категорически запрещалось всем без исключения заключенным проживать за зоной на частных квартирах или в домах, принадлежащих лагерю, исключения из этого строгого правила все же допускались в отношении контингента Тагиллага.

Лишь в начале 1944 г  под грифом «совершенно секретно» вышел приказ начальника Тагиллага М.М. Царевского, согласно которому начальники лагподразделений обязаны были пересмотреть и сократить до минимума количество расконвоированных заключенных, особенно по лагучасткам, расположенным в черте города, оставив только тех, кого невозможно было заменить вольнонаемными работниками и мобконтингентом (специалисты и т.д.)^[279].

Некоторое улучшение условий содержания заключенных Тагиллага произошло уже в 1944-1945 гг. По данным Контрольно-инспекторского отдела. ГУЛАГа, по состоянию на 1 января 1945 г. в УИТЛК Свердловской области, в том числе и Тагиллаге, обеспеченность заключенных жилплощадью была доведена до установленной нормы в 2 кв. м на одного человека^[280].

В отдельные бараки были помещены десятники, возглавлявшие рабочие бригады заключенных  По мнению руководства Тагиллага, такая мера должна была способствовать повышению авторитета этой категории гулаговцев среди остальных заключенных^[281].

Более лучшие условия проживания предоставлялись и заключенным — отличникам производства, работающим по-стахановски  Им выделялся лучший барак лагучастка, выдавались постельные принадлежности^[282].

В 1944 г  по примеру предприятий и обслуживающих коммунальных организаций города, с целью улучшения жилищно-бытовых условий содержания контингентов, руководством Тагиллага были организованы трудовые соревнования среди заключенных на лучшее общежитие многосотников и на лучший барак лагучастка.

Уже к 12 февраля того же года были подведены итоги соревнований. Коллектив отличников-многосотников общежития 1 лагучастка 3-го лагерного района за победу в трудовом соревновании получил премию в 200 руб. и почетную грамоту Центрального штаба трудового соревнования^[283]. Среди бараков лагеря победитель не был определен, что, по всей видимости, свидетельствует об их повсеместном неудовлетворительном состоянии.

Условия проживания мобилизованных немцев Тагиллага немногим отличались от режима содержания заключенных  Отведенная для их размещения зона также имела оградительные сооружения, вход и выход с которой осуществлялся в установленное время в строю под командой начальников колонн, хотя и без конвоя^[284].

А. А.  Шмидт, мобилизованный в годы войны в отряд № 18-74, так описывал условия содержания советских немцев: «Поселили нас за колючей проволокой Тагиллага, на территории старого кирпичного завода в наскоро сколоченный из сырых неструганных досок сарай… В сарае холод, как на улице. Зимний ветер заносит в щели снег. Нары трехэтажные, сплошные, из тех же досок, что и стены, без постельных принадлежностей. Спали одетыми, не умывались. Жили и работали за колючей проволокой, долбили мерзлую  землю под фундамент, строили новый кирпичный завод»^[285].

Проверкой, произведенной инспекцией при Нижнетагильском стройтресте и политотделом в декабре 1944 г, было установлено, что «бытовое устройство, санитарное обслуживание среди трудмобилизованных работников строительства ни в коей мере не отвечает нуждам рабочих; подготовка к зиме не закончена, в бараках грязно, постельными принадлежностями обеспечены не все рабочие, а имеющиеся некомплектны либо изношены»^[286].

Таким образом, явный перевес приоритетов производственных вопросов над проблемами бытового устройства и обслуживания рабочих привел к тому, что к середине 1942 г  90 % тагильчан, являвшихся работниками промышленных предприятий, находились в тяжелых материально-бытовых условиях.

Жилищно-бытовое устройство рабочих предприятий и эвакуированных, расселенных во временном жилищном фонде, немногим отличалось от условий содержания спецконтингентов Тагиллага.

О формальности жилищной политики государства в годы войны, направленной на оказание помощи в обустройстве жизни трудящихся, говорят кардинальные отличия в положении населения, проживающего в частном секторе, и тех, кто проживал в обобществленном сегменте «народного хозяйства».

Условия проживания последних считались наиболее неблагоприятными и фактически приравнивались к условиям содержания заключенных Тагиллага.

Зависимость большинства жилищных вопросов от деятельности управляющих организаций, не способных к их решению в сложившихся условиях военного времени, превращала «бытовые мелочи» в неразрешимые проблемы. При этом следует отметить, что не только бездействие коммунальных служб было основной причиной неудовлетворительных жилищных условий тагильчан, особенно проживающих в общежитиях, бараках и землянках.

Данная категория населения, состоящая по преимуществу из эвакуированных и мобилизованных в Нижний Тагил для работы на предприятиях, расценивала свое жилье исключительно как временное, вынужденное местопребывание, что сказывалось на нежелании прилагать особые усилия к налаживанию собственного быта.

2. Сфера бытового обслуживания

Массовая эвакуация населения в города Урала и, как следствие, расселение прибывающих в наскоро построенных бараках, землянках и общежитиях, не обеспеченных водопроводом, канализацией, скученность проживания людей практически на всем протяжении военного времени — все это с особой остротой ставило вопросы гигиены и санитарии.

Несмотря на то что поток эвакуированных в Нижний Тагил к 1943 г существенно сократился, в том же году в городе было зафиксировано 3 вспышки сыпного тифа; завезенного прибывающими эшелонами^[287]. В этих условиях бани, санпропускники и дезинфекционные камеры являлись существенным заслоном на пути эпидемий;

В предвоенном 1940 году в городе насчитывалось, всего 6 бань, две из которых являлись коммунальными, остальные принадлежали предприятиям. Единовременная вместимость составляла 289 мест, 136 из которых приходились на бани общего пользования. В среднем на.одного тагильчанина приходилась 1 помывка в месяц в 1940 г. и 1,23 посещение в месяц — в 1941 г.^[288].

Однако при этом необходимо учитывать тот факт, что услугами заводских бань, которые составляли 53 % от общей численности помывочных, могли пользоваться только работники предприятий, а коммунальные бани могли обеспечить потребности лишь небольшого процента горожан, проживавших в непосредственной близости к ним.

Из общего жилого фонда в пределах городской черты 31 % домов в 1939 — 1940- х гг  приходился на индивидуальный сектор, жители которого, как правило, не пользовались услугами городского банно-прачечного хозяйства^[289].

Таким образом, мы не можем в полной мере доверять вышеприведенным усредненным данным для выявления динамики потребности городского населения в услугах бытовых организаций в довоенное и военное время.

С началом войны многие горожане, а также прибывшие с предприятиями из западных районов страны эвакуированные были мобилизованы для работы на производстве  Если в мирное время большая часть горожан могла решать вопросы гигиены самостоятельно, устраивая помывки в собственных домах или квартирах, приспосабливая для этого отдельный угол, то увеличение продолжительности рабочего дня и высокая интенсивность труда стали одним из основополагающих факторов, повлиявшим на рост потребности тагильчан в услугах банно-прачечных хозяйств предприятий.

У работников, проводивших на заводе от 10 до 14 и более часов в тяжелейших условиях, не было ни сил, ни возможностей для организации гигиенических процедур в домашних условиях.

Эвакуированные рабочие, размещенные в бараках, землянках и общежитиях, не оснащенных даже основным минимумом средств для помывки (загородки, тазы, мочалки и т. д.), могли пользоваться только услугами общественных и заводских бань, на которые легла основная нагрузка по поддержанию необходимого уровня гигиенического состояния городского населения.

Городскими банно-прачечными хозяйствами услугам тагильчан предоставлялись номера с ванными на двух человек, стоимость которых составляла 3 руб. 40 коп. с посетителя, номера с душем — за 2 руб. 80 коп., общие помывочные — за 1 руб. 40 коп. Военным, учащимся фабрично- заводских училищ, детдомовцам посещение бани обходилось в 20 коп., дети дошкольного возраста обслуживались бесплатно^[290].

Среди основных проблем, которые необходимо было решить коммунальным хозяйствам города в связи с началом войны и резким увеличением за короткий срок численности населения города, были необходимость строительства новых и ремонта старых бань, прачечных и дезинфекционных камер, а также создание всех условий для организации их бесперебойного посещения горожанами.

Вопрос о строительстве бань был одним из наиболее острых, который не раз обсуждался в Обкоме, Облисполкоме, на заседаниях Исполкома Горсовета и Бюро ГК ВКП(б), однако достичь существенных результатов в решении этой проблемы вплоть до второй половины 1942 г  не удавалось. Существующие заводские бани уже к 1941 г. требовали капитального ремонта, а строительство новых было законсервировано в связи с началом войны. Это привело к тому, что в Дзержинском районе, где банно-прачечное хозяйство в рабочем состоянии было только на УТЗ, уже в ноябре 1941 г. было зафиксировано 6 случаев сыпного тифа^[291].

Заводы № 56, 63, 381, Коксохимический завод на конец 1941 г. вообще не имели собственных бань^[292].

Среди работников НТМЗ и КХЗ, обеспеченность которых душевыми и банно-прачечными хозяйствами была самой низкой по городу и составляла всего 25 % от существующей потребности, также стали встречаться вспышки различных эпидемий^[292].

Лишь после постановления ГКО от 2 февраля 1942 г. «О мероприятиях по предупреждению эпидемических заболеваний в стране и Красной Армии» строительство бань было поставлено Горкомом партии на особый контроль и поручено тресту Тагилстрой — Тагиллаг^[293].

К концу 1942 г. количество бань в городе выросло с 6 до 18, прачечных с — 1 до 10^[294].

Несмотря на наличие положительной динамики в развитии банно- прачечного хозяйства города и увеличение пропускной способности бань за счет организации дополнительных раздевалочных мест, ситуация в решении данного вопроса для большей части горожан оставалась крайне тяжелой. Бани и прачечные часто простаивали из-за отсутствия топлива и электричества.

Так, городская коммунальная баня № 2 единовременной вместимостью на 147 человек в 1943 г  не функционировала 137 дней, из которых 89 дней — по причине отсутствия топлива, 28 дней — воды и 6 дней — из-за отключения электричества^[296].

Бани, имевшие достаточное количество раздевалочных и работавшие по 12—16 часов в день, тем не менее, не могли обеспечить полную вместимость помывочных мест, так как находились в аварийном состоянии.

При проверке работы городской бани № 2, проведенной в марте 1944 г, было обнаружено; что из-за отсутствия отопления душевые кабинки и ванные комнаты были разморожены и находились в нерабочем состоянии, а при 1 47-местной вместимости имелось только 115 ящиков для одежды^[297].

По воспоминаниям тагильчан, из-за ограниченности топлива и запасов воды с целью обслужить максимальное количество людей за короткий период работоспособности бань,. мужчины, женщины и дети мылись в общей моечной,в один заход^[298].

Как мы уже упоминали выше, бани и санпропускники, наряду с профилактикой инфекционных заболеваний и вакцинацией горожан, являлись важным условием предотвращения  эпидемий среди населения. В годовых отчетах отделов Городского совета депутатов трудящихся за 1943—1944 гг. приводятся данные по эпидемиологическому состоянию Нижнего Тагила, согласно которым в результате строительства бань и организации их бесперебойной работы отмечалось стабильное снижение процента инфекционной заболеваемости тагильчан.

Так, в 1943 г, согласно этим документам, заболеваемость сыпным тифом снизилась в 2,8 раза по сравнению с 1942 г, а в 1944 г  отмечалось уменьшение процента инфицированных тифом среди населения города в 10 раз по отношению к 1943 г, дизентерией — на 1/3^[299].

Однако если обратиться к делопроизводственной документации самих организаций бытового обслуживания и здравоохранения, то вырисовывается иная, менее радужная картина. Постройка новых бань, прачечных и дезкамер практически не сказывалась на увеличении количества их посещений тагильчанами, так как большинство строений довоенного времени были амортизированы и находились в аварийном состоянии, что не позволяло использовать их на полную мощность.

Если в 1941 г  в среднем на одного тагильчанина в год приходилось 1,23 помывки в месяц, при условии, что большинство имели возможность пользоваться собственными банями или мыться в квартирах, то по данным на 1 января 1945 г, горожане в среднем смогли воспользоваться услугами банно-прачечных хозяйств 1,3 раза в месяц.

Эти усредненные данные подтверждаются и примерами по отдельным предприятиям  Так, в 1942 году на 32-тысячный коллектив Уральского танкового завода имелось всего 4 бани на 380 мест, в 1945 году при почти таком же числе занятых (31 тысяча) и постройке новых бань, их пропускная способность осталась почти прежней — 400 мест в раздевальных^[300].

Таким образом, численное увеличение бань, санпропускников и дезкамер никак не сказалось на повышении уровня их общей пропускной способности, которая фактически не изменилась к концу Великой Отечественной войны.

В условиях антисанитарных жилищных условий городского населения, особенно той его части, которая проживала в землянках и общежитиях, категорически недостаточной мощности банных и дезинфекционных хозяйств, весьма недостоверными выглядят данные о понижении инфекционной заболеваемости, вызываемой несоблюдением санитарных и гигиенических норм.

Если в городских отчетах о состоянии здравоохранения в городе говорится о стабильном сокращении эпидемиологических вспышек и случаев заражения сыпным тифом и дизентерией, то документация отдельных лечебных учреждений и районных отделов здравоохранения содержит несколько иные сведения.

В многопрофильной больнице, расположенной на Красном Камне, рассчитанной на 200 мест, за 1943 г  на стационарном лечении находилось  1753 человека, причем 1246 из них имели инфекционные заболевания^[301].

Обобщенные данные по Тагилстроевскому району также свидетельствуют об увеличении случаев заболевания брюшным тифом и дизентерией.

В том же отчете по району за 1943 г  говорится о необходимости усиления профилактики и борьбы с инфекционными болезнями, в том числе за счет улучшения работы банно-прачечных хозяйств, так как количество заболевших сыпным тифом и дизентерией увеличивается. Тенденция же к снижению инфекционных заболеваний объяснялась тем, что определялось не число заболеваний за определенный период, а процентное соотношение количества заболевших к общей численности городского населения. Таким образом, положительная динамика была лишь следствием роста численности городского населения.

Рабочие тагильских предприятий, особенно занятые на тяжелых и грязных производствах, а также эвакуированные, прибывающие в город с эшелонами, как правило, обязаны были проходить обработку в дезинфекционных камерах и санпропускниках. В условиях низкой пропускной способности бань, санобработка и прожарка одежды позволяла хоть как-то решить вопрос с предотвращением паразитарной и инфекционной заболеваемости.

Всего в городе в 1943 г  действовало 45 дезинфекционных камер, расположенных по большей части непосредственно на предприятиях, где их услугами могли воспользоваться рабочие, не имеющие иной возможности к соблюдению личной гигиены.

Помимо бань и дезкамер, в городе действовало 10 прачечных, из которых 7 значились механизированными  Однако их общая пропускная способность составляла всего 2500 кг сухого белья в сутки, что не могло удовлетворить нужды организаций (школ, больниц, ФЗО, ремесленных училищ» и т. д.), не говоря уже о рядовых горожанах.

Если количество бань, санпропускников и дезкамер к 1945 г  по сравнению с довоенным временем увеличилось, то качество предоставляемых услуг, несмотря на все усилия со стороны местных властей, оставалось на одном уровне и вызывало многочисленные нарекания со стороны посетителей.

Перебои с топливом, отключение электричества, отсутствие воды были настолько частым и повсеместным явлением, что на заседаниях Горисполкома не только решался вопрос о борьбе с ними, но и о необходимости предоставления посетителям услуг, компенсирующих эти недостатки.

Предлагалось организовать при банях мелкие мастерские по ремонту одежды, продавать веники, мочалки, мыло и содовую воду  Для работников бань вводилась прогрессивная оплата труда, направленная на повышение культуры обслуживания и вежливого отношения к посетителям^[302].

Однако это предложение не нашло поддержки ни со стороны директоров банно-прачечных хозяйств, ни со стороны торговых организаций, которые вместо расширения торговли водой и банными принадлежностями совершенно ее прекратили^[303].

В апреле 1942 г  за всеми городскими банями и прачечными были закреплены депутаты городских и районных советов, в чьи обязанности входило наблюдение за работой данных заведений, а также контроль за исполнением директорами банно-прачечных хозяйств решений исполкома.

Тем не менее, и в к конце этого года и при последующих проверках деятельности банно-прачечных хозяйств, картина оставалась все той же — отсутствие электроосвещения, перебои с горячей водой, нехватка топлива, пренебрежительное отношение к посетителям^[304].

Характерный пример того, что жители города встречали при посещении бань, был приведен в одной из корреспонденций осени 1943 г. «В городской бане № 1 из пятнадцати имеющихся номеров только в одном поддерживается относительная чистота. Это тот номер, в котором моется сам заведующий баней. Банщица двумя-тремя небрежными бросками воды из таза смывает мыльные пятна, и номер готов к приему нового посетителя. Ванны грязные и если вы потребуете от банщицы, чтобы она вымыла ванну, то она вам ответит: мыть ванну нечем, а если не желаете мыться» в таких условиях, получите обратно деньги»^[305].

Тогда как вопросам работы банно-прачечных хозяйств как со стороны государства, так и со стороны местных властей уделялось пристальное внимание, учитывая их роль в борьбе с эпидемиями, о деятельности парикмахерских за весь период войны на заседаниях городского исполкома говорилось лишь дважды, причем исключительно в контексте обсуждения общих проблем городских коммунальных служб.

Тагильчане, не являющиеся работниками предприятий, за отсутствием возможности воспользоваться услугами парикмахерских, решали проблемы со стрижкой в домашних условиях  При заводских банно-прачечных хозяйствах работали свои мастера, обслуживающие рабочих.

На конец 1944 г  в городе действовало 74 парикмахерских на 149 кресел, из которых 37 являлись заводскими  На особом контроле парткомов предприятий находились бессемейные работники, выпускники ФЗО, проживавшие в общежитиях. Жители большинства заводских общежитий на всем протяжении войны вынуждены были находиться в антисанитарных условиях, что сопровождалось возникновением инфекционных заболеваний, в том числе и педикулеза.

В ноябре 1943 г  директор НТМЗ издал распоряжение, согласно которому «все общежития завода необходимо сделать такими, чтобы в них было приятно жить». Первым пунктом этого распоряжения было требование к начальнику ЖКО организовать бесплатную и обязательную стрижку и бритье всех мужчин, проживающих в общежитиях, при этом «не останавливаясь в отдельных случаях проводить стрижку и бритье принудительно».

Рабочие были обязаны бриться не менее двух раз в неделю, стричься не реже двух раз в месяц. Свободный выбор жителям общежитий предоставлялся лишь в выборе модели стрижки — «полька» или «под машинку»^[306].

Количество кресел в парикмахерских за 1941-1943 гг  не только не увеличилось, но и сократилось с 5 до 3 на 10 тысяч населения  Если в 1943 г  коммунальные парикмахерские города смогли обслужить 493380 человек, то в 1944 г. показатель посещаемости снизился до 409600 посетителей в год. Причиной такого явления было не только сокращение числа кресел, но и неукомплектованность парикмахерских работниками.

В 1943 г  на 57 кресел, находящихся в ведении городского коммунального хозяйства, приходилось 138 мастеров, что составляло 78,4 % от плана. В 1944 г. при том же количестве кресел численность мастеров сократилась до 106 человек, что лишь на 60 % удовлетворяло потребность в работниках.

В среднем на 1 горожанина в 1943—1944 гг  приходилось 7-8 посещений парикмахерских в год^[307].

За 9 месяцев 1945 г  было обслужено 852900 посетителей.^[308]

Исходя из того, что население Нижнего Тагила в первой половине 1945 г. составляло 189 тыс. человек с учетом контингента Тагиллага, тагильчане к концу войны стали пользоваться услугами парикмахеров 6 раз в год.

Если количественная сторона в деятельности городских парикмахерских не являлась объектом пристального внимания горожан, прибегавших в этом случае к помощи родных и знакомых, то качество услуг вызывало справедливые нарекания тагильчан.

В заведениях бытового обслуживания нередко процветали кумовство, блат и грубость. Характерна жалоба молодой работницы Борисовой. «20 июня (1943 года — М.Г.) был такой случай. 2,5 часа я просидела с трехлетним ребенком в ожидании очереди. За это время парикмахер Брюханов вне очереди’подстриг несколько своих знакомых. На мое замечание он ответил: «Я ребенка имею право и не стричь». И только после долгого скандала он подстриг ребенка»^[309].

Ситуация менялась лишь на период проведения социалистических соревнований между учреждениями бытового обслуживания населения.

Так, по примеру стахановцев передовых предприятий, тагильские артели решили в декабре 1942 г работать по — фронтовому и обслужить максимальное количество посетителей.  Парикмахеры артели «Тонфо» Самойлова и Аникина довели свою производительность до 1000 % и 800 % соответственно^[310].

Однако после окончания социалистических соревнований качество и скорость обслуживания вновь возвращались к своим показателям, заслуживающим нелестные отзывы со стороны посетителей.

Местная промышленность, не способная удовлетворить минимальные потребности населения в товарах широкого потребления и в довоенное время, с переводом тагильских предприятий на выпуск продукции для нужд фронта оказалась в еще более тяжелом положении. Особо остро для населения  города встал вопрос с приобретением и ремонтом одежды и обуви.

В этих условиях работа бытовых мастерских стала пользоваться особым спросом у тагильчан, вынужденных в тяжелейших условиях работать на промышленных предприятиях  Именно предприятия города уже в конце 1941 — начале 1942 гг стали развивать сеть мастерских для обслуживания своих работников. На УТЗ в 1943 году действовало 40 мастерских по ремонту обуви с пропускной способностью 15 тыс. пар в месяц. Кроме того, действовала и мастерская по ремонту резиновой обуви^[311].

Подобные мастерские действовали и на НТМЗ, где не только проводили ремонт обуви, но и из собственного сырья изготавливали для заводчан чуни, лапти и колодки. Так, в мае 1942 г. на металлургическом заводе по распоряжению директора Ф. Рязанова для грузчиков и рабочих, занятых на горячих работах, было изготовлено 3000 пар лаптей, 500 чуней веревочных и 1000 колодок^[312].

Кроме того, мастерские завода производили починку обуви не только работникам, но и членам их семей, для чего на НТМЗ в ноябре 1943 г было выделено 50 рабочих, владеющих навыками обувного ремонта.

Аналогичной была ситуация и на большинстве других предприятий Нижнего Тагила  Свою сеть бытового обслуживания имел и город. В 1942 г. Горпланом была определена необходимость открытия 54 точек бытового обслуживания для удовлетворения нужд населения города. Однако за первую декаду того же года было открыто всего 10 мастерских, 4 из которых за этот же период времени закрылись по причине отсутствия работников^[313].

На следующий военный год планка по открытию учреждений бытового обслуживания была поднята еще выше — планировалось открыть 100 мастерских по ремонту обуви и одежды^[314].

В итоге в ведении городских властей в 1943 г  находилось лишь 3 мастерских по ремонту одежды и 33 — по ремонту обуви (среди последних 29 работало в системе промкооперации и 4 в местной промышленности)^[315].

В отличие от мастерских предприятий, имевших возможность за счет использования собственного сырья и привлечения своих работников в случае необходимости выполнения больших объемов работ по ремонту обуви, городские заведения; бытового обслуживания часто не справлялись с заказами, чем вызывали нарекания со стороны тагильчан.

Одной из причин некачественной работы и длительных сроков исполнения заказов была мобилизация части работников мастерских на фронт или на предприятия города.

Уже в 1942 г, в связи с неспособностью мастерских из-за кадровых проблем  выполнять заказы населения в полном объеме, было решено освободить работников учреждений бытового обслуживания от мобилизации на сельскохозяйственные работы^[316].

Второй  причиной неудовлетворительной работы мастерских была нехватка сырья  Так, например, в артели Коопремонт из-за отсутствия гвоздей ремонт обуви выполнялся по 5-6 месяцев. Гвозди для нужд мастерских должна была изготавливать артель инвалидов, обладавшая 20 гвоздарными станками, но не имевшая, железа. Председатель, же Коопремонта, получивший выговор на заседании Горисполкома за задержку исполнения  заказов, издал приказ, согласно которому рабочие артели, не выполняющие план по ремонту обуви, лишаются брони и могут быть мобилизованы^[317].

Получался замкнутый круг, выйти из которого было весьма проблематично для большинства подобных учреждений бытового обслуживания города  Две сапожные мастерские Тагилторгпита, в штате которых состояло 90 человек, в 1942 г  из-за отсутствия сырья выполнили план по ремонту обуви всего на 0,02 %, при этом сроки ремонта составляли от 8 до 13 месяцев^[318].

Высокий спрос на услуги мастерских при нехватке сырья и мастеровых порождал блат и кумовство в этой сфере бытового обслуживания. Проверка Горфо деятельности мастерской Ленинского райпромкомбината выявила, что в установленные сроки без задержек выполнялись только заказы, поступавшие от посетителей с «записочками» заместителя председателя Горсовета по местной промышленности^[319].

Если проблема с ремонтом обуви и одежды для работников предприятий могла решаться за счет внутренних ресурсов  ОРСов и УРСов, то для горожан, не занятых на производстве и не имеющих «нужных связей» в этой сфере услуг, решение этого вопроса требовало приложения больших усилий. С подобной проблемой в местное периодическое издание обратился житель Рудника 3 Интернационала, обувь которого не принимала в ремонт сапожная мастерская Рудника, так как он не являлся работником этого предприятия. До своей работы приходилось ходить за 3 км, в связи с чем обувь быстро изнашивалась, а в городских мастерских от ремонта отказывались из-за отсутствия необходимого материала^[320].

Износ или отсутствие обуви были одной из причин непосещения учащимися школ, особенно остро этот вопрос стоял в зимнее время  По официальным данным, предоставленным отделом народного образования города, в 1943-1944 гг  школу из-за отсутствия обуви и одежды не посещали 97 человек^[321].

В следующем учебном году, несмотря на сокращение общего числа учащихся в результате реэвакуации населения, количество учеников, не посещающих образовательные учреждения по причине отсутствия обуви, увеличилось до 120 человек^[322]. При этом следует учитывать, что официальная статистика нередко оказывалась далека от реальности, предоставляя скорее «удобные» сведения, нежели действительные.

Одним из выходов в данной ситуации как для учащихся, так и для других категорий горожан была мобилизация на сельскохозяйственные работы В совхозах и колхозах на период посевных и уборочных компаний открывались мастерские, обязанные не только производить ремонт обуви и одежды мобилизованным, но и изготавливать для них лапти, являвшиеся своеобразной спецобувью тружеников, занятых на полевых работах.

На период посевной кампании 1942 г  артели города по пошиву и ремонту одежды и обуви обязывались изготовить 5 тысяч пар лаптей для учащихся, направляемых на сельскохозяйственные работы  Кроме того, по справкам Гороно артели обязывались выполнять для этих школьников и внеочередной ремонт обуви в количестве не менее 100 пар ежемесячно по каждой мастерской^[323].

Сфера бытового обслуживания г Нижнего Тагила, находившаяся в тяжелом положении и в довоенное время, оказалась неспособной  обеспечивать возросшие потребности населения на всем протяжении военного времени. Рост числа инфекционных заболеваний, эпидемиологические вспышки, возникавшие в отдельных рабочих поселках и не раз угрожавшие распространению эпидемий на весь город, были той «лакмусовой, бумажкой», которая наглядно отражала катастрофическое состояние бытового обслуживания тагильчан.

Отсутствие развитой сети мастерских и амортизация практически всего банно-прачечного хозяйства уже к началу войны, мобилизация большинства рабочих на фронт и на предприятия города являлись не единственными причинами столь тяжелого положения.

Местные власти в условиях мобилизационной экономики военного времени обладали меньшими возможностями в решении вопросов развития и содержания хозяйств города, чем руководители оборонных предприятий. Это выразилось в том существенном различии, которое наблюдалось между состоянием банно-прачечных хозяйств и мастерских, относящихся к городу и принадлежащих предприятиям.

Так, несмотря на многочисленные попытки городских властей обеспечить бытовое обслуживание населения Нижнего Тагила, вопрос со строительством новых городских бань и ремонтом старых сдвинулся с «мертвой точки» только после соответствующего постановления ГКО и перепоручения этой деятельности Тагиллагу.

Наличие собственных сырьевых и людских ресурсов, технических мощностей, кроме того, аппарата управления, способного в рамках завода обеспечить контроль за выполнением поручений и за деятельностью своих подразделений, в том числе и занимающихся бытовым обслуживанием рабочих, превращало предприятия индустриального центра; по сути, в «город в городе»;

Заводские рабочие имели существенно больше возможностей для соблюдения личной гигиены в условиях военного времени по сравнению с тагильчанами, не занятыми« на производстве; Это служило еще одним фактором, обеспечивающим приток рабочей; силы на промышленные предприятия.

В городских учреждениях бытового обслуживания, находящихся в ведении местных советов, несмотря на количественное увеличение, качество предоставляемых услуг оставалось на крайне низком уровне. Неэффективность централизованной военной экономики выражалась в незаинтересованности работников, в результатах своего труда.

Отсутствие реальных экономических стимулов для увеличения производительности работы бань и мастерских, для повышения качества обслуживания населения приводили к тому, что учреждения бытового обслуживания превращались в своеобразные «закрытые заведения», где услуги в полном объеме, на должном уровне и в требуемые сроки предоставлялись преимущественно «своим людям». Таким образом, решение бытовых проблем для тагильчан, не являвшихся работниками предприятий, становилось исключительно предметом собственной заботы.

3 Обеспечение населения промышленными товарами

С 1 февраля 1942 года в Нижнем Тагиле, так же, как и в других городах Урала, ввели промтоварные карточки  В отличие от порядка снабжения, установленного на продукты питания, снабжение непродовольственными товарами не гарантировалось выдачей по карточкам строго фиксированных количеств тех или иных товаров.

Для каждой категории населения устанавливалось определенное число купонов» (для рабочих и ИТР — 125 купонов, для служащих — 100, для иждивенцев, и детей — 80). Исходя из общего лимита, и числа купонов, засчитываемых по каждому товару, владелец промтоварной карточки имел право в течение всего срока ее действия купить по своему выбору любые имевшиеся в продаже нормированные товары.

При покупке куска хозяйственного мыла нужно было сдать 2 купона, пары чулок для детей — 3, шерстяное или шелковое женское платье «стоило» 60 купонов, хлопчатобумажное — 40, пара обуви.— 50 и пальто — 80 купонов и.т. д.^[324]. Впрочем, промтоварные карточки чаще всего оставались пустыми бумажками, и их крайне редко  удавалось отоварить.

Единственным возможным источником производства необходимых населению города товаров оставались предприятия местной и кооперативной промышленности — районные промышленные комбинаты (РПК), артели промкооперации и кооперация инвалидов.

Дзержинский, Сталинский и Ленинский райпромкомбинаты, обслуживающие население соответствующих районов города, занимались пошивом и ремонтом одежды и обуви, имели мастерские по изготовлению мебели и некоторых предметов домашнего обихода.

Например, промкомбинат Ленинского района города осуществлял производство табуреток, топорищ, санок, корзинок, решеток, метелок, лаптей.

Наряду с промкомбинатами в Нижнем Тагиле действовало 17 артелей, чья деятельность имела большое значение в снабжении населения товарами ширпотреба. Уделяя большое внимание вопросам развития местной промышленности, способной автономно обеспечивать потребности населения, Совнаркомом СССР 2 января и 25 августа 1942 г. были приняты постановления о производстве товаров широкого потребления из местного сырья и отходов производства. Это повлияло на расширение ассортимента выпускаемой продукции предприятиями местной и кооперативной промышленности.

Так, артель Промкоопутиль, занимавшаяся в довоенное время изготовлением столярного клея, олифы, чернил и т. д., в годы Отечественной войны организовала производство зубных щеток из отходов Тагильского мясокомбината. Помимо этого из отходов и утиля артелью изготавливались варежки, шерстяные носки и лоскутные женские юбки^[325].

Самым крупным поставщиком бытовых товаров среди кооперативов стала артель «Металлист», занимавшаяся изготовлением из металлосырья и отходов металлургического производства большого ассортимента товаров: рукомойников, чайников, утюгов, ковшей, гвоздей, садового инвентаря, детских велосипедов, колясок и т. д.

Артель «Парижская коммуна» из железных обрезков делала тазы, миски, жаровые печи, рукомойники. Одеяла, коврики, домашние туфли, детские сумочки производились из лоскутов ситца, сатина и других материалов артелью «Луч». Из отходов ваты там же вязали варежки и носки^[326]. Артель «Коопремонт» помимо пошива и ремонта кожаной обуви освоила валяльное дело.

За годы войны произошло не только расширение ассортимента продукции, выпускаемой предприятиями местной промышленности и кооперативов, но и увеличение объемов выпуска товаров широкого потребления  Если в 1940 г промышленностью Нижнего Тагила было произведено товаров на 20,4 млн руб, то в 1943 г. — уже на 70 млн руб., т. е. в три с половиной раза больше по сравнению с довоенным уровнем^[327].

И все же, несмотря на высокие темпы роста производства товаров народного потребления на предприятиях местной промышленности, огромные возможности индустриального города для формирования собственной ресурсной базы и выпуска разнообразных изделий, население города на протяжении всей войны испытывало острую нехватку в необходимых предметах домашнего обихода, одежде и обуви.

По данным Горторготдела, в 1942 г  доля товаров ширпотреба в розничной торговле города составляла 5 % от всех товаров, в 1943 г  этот показатель стал еще более низким — всего 3 %^[328].

Одной из причин того, что при высоких темпах производства до местного потребителя доходило лишь мизерное количество товаров, было выполнение предприятиями местной промышленности и промкооперации плана выпуска продукции для нужд фронта, а также спецзаказов местных промышленных предприятий.

Артели «им. Седова», «Металлист», «3-й пятилетки» уже в первые месяцы войны, выполняя спецзаказы, сорвали план выпуска товаров ширпотреба, а в 4 квартале 1941 г  почти полностью прекратили выпуск ширпотреба для нужд населения  Нижнего Тагила^[329].

Изготавливаемые Дзержинским райпромкомбинатом столы и табуреты не поступали в розничную торговлю, а шли на оборудование столовых оборонных предприятий города^[330].

По замечанию председателя исполкома горсовета Непомнящего, выступавшего в марте 1942 г  на заседании, посвященном рассмотрению вопроса о производстве предметов ширпотреба для трудящихся Нижнего Тагила, Дзержинский РПК целиком и полностью превратил себя в подсобный цех завода № 183, устранившись от работы на широкий рынок^[331].

Тагильский мясокомбинат, освоивший выпуск из собственных отходов таких предметов, как гребни, расчески, мундштуки, пуговицы, изготовивший только за второе полугодие 1941 г  мыла больше 25 тонн и 10 тонн за первые два месяца 1942 г , практически всю продукцию сбывал в Золотопродснаб^[332].

Несмотря на суммарное выполнение годовых планов, местная промышленность крайне неудовлетворительно выполняла план в натуральном выражении, недодавая потребителям большое количество нужных изделий.

При выполнении в 1944 г  плана по валовой продукции на 97 %, план по пошиву новой обуви был выполнен на 44 %, по ремонту обуви — на 18 %, по подковным гвоздям — на 48 %, по изготовлению телег — на 40 %, по столам — на 9 %, тумбочкам — на 13;5 %, диванам пружинным — на 13 %. Совершенно не изготовлялись тагильскими артелями в отчетный период кадки; шкафы, колеса, полозья^[333].

Основными причинами, неудовлетворительной работы председатели предприятий промкооперации Нижнего Тагила считали недостаток рабочей силы и отсутствие сырья^[334].

Мобилизация трудоспособного населения города на фронт и для работы на промышленных предприятиях уже в начале отечественной войны привела к кадровому кризису во многих отраслях хозяйства, в том числе и местной промышленности. Профессиональные, высококвалифицированные рабочие заменялись женщинами, подростками и инвалидами.

Уже в начале 1942 г перед местными властями встал вопрос о необходимости возвращения специалистов в райпромкомбинаты и артели. Председатель.Ленинского РПК, выступая на.заседании исполкома в феврале 1942 г , отмечал, что наличие в столярно-мебельном цехе всего одного специалиста, вынужденного работать универсально, не позволяет выполнить план производства предметов ширпотреба. Решением исполкома, по итогам рассмотрения данного вопроса, райисполкомы обязывались «оказывать артелям и райпромкомбинатам всемерную помощь в части привлечения рабсилы — женщин от 45 лет и старше и инвалидов, объяснив председателям предприятий местной промышленности, что рабсилу с оборонных предприятий они не получат»^[335].

Для Ленинского РПК это решение на положение с нехваткой рабочей силы никак не повлияло  Напротив, единственный столяр-инструктор был мобилизован на ВМЗ для работы вахтером  Кроме того, привлеченные артелью женщины-надомницы для работы на вновь развернутом швейном производстве также были мобилизованы на предприятия, не считаясь со стажем их работы и квалификацией^[336].

Не лучше ситуация складывалась и в артели «Металлист», где в 1944 г. из требуемых 210 человек работало всего 105, или 50 %, из которых 63 человека — с ограниченным рабочим днем, и 26 человек с Коксохимического завода периодически работали по выполнению заказов своего предприятия^[337].

Ко всему этому следует добавить тяжелые условия труда и повсеместные нарушения техники безопасности, что негативно сказывалось на производительности рабочих артелей, и промкомбинатов. При проверке- работы все той же артели «Металлист» в мае 1942 г. было установлено, что токарные станки не ограждены, верстаки не соответствуют установленным тисам и приспособлениям, в цехах отсутствует вентиляция^[338].

Недостаток в сырье и материалах предприятия и организации местной промышленности испытывали на протяжении всего военного времени. Артель «Парижская комунна», освоившая в 1943 г. новое производство и изготовившая 1200 железных кроватей с сетками, в конце этого же года вынуждена была приостановить работу из-за отсутствия проволоки и сетки.

Преодолевать зависимость от централизованных поставок приходилось за счет использования местных ресурсов. Уже в начале 1942 г. планом деятельности местных артелей и райпромкомбинатов предусматривалась заготовка собственного сырья из отходов промышленных предприятий и организаций города.

Так, артель «Промкоопутиль» занималась сбором копыт, конского волоса, консервных банок, стеклянных бутылок и других отходов, используемых для производства своих товаров^[339].

Следует отметить, что и артели, и предприятия местной промышленности особо не стремились проявлять собственной инициативы для использования всех возможностей индустриального города в производстве товаров, крайне необходимых населению в тяжелых условиях военного быта.

Неповоротливость и несогласованность действий и решений командно — бюрократической системы, приводящая к ослаблению предпринимательской активности и материальной заинтересованности руководителей и рабочих предприятий, и организаций местной промышленности, становилась причиной возникновения абсурдных ситуаций: при переполненных продукцией ширпотреба складах артелей прилавки магазинов города оставались совершенно пустыми, а ограниченное количество товаров, «выбрасываемых» в розничную торговлю, расходилось по «записочкам» среди «нужных людей».

Ярким примером, обнажающим характерные недостатки плановой экономики военного времени, может служить артель «Металлист». Невыполнение плана выпуска промышленных товаров в 1944 г. председателем артели объяснялось наличием особых трудностей в снабжении сырьем.

Так, например, для производства лопат требовалось 375 тонн лопаточного железа  Фактически же Облметаллопромсоюз выдал 63 тонны, из которых пригодной  для производства оказалась лишь 21 тонна железа  На тарелки материал совершенно не был выдан, хотя план их изготовления — 30 тыс. штук^[340].

В то же время проверяющая комиссия обнаружила на складе артели нереализованный товар на сумму до 1 млн руб. — ложки, тарелки, мыльницы и т. д. В ковшечно-лудильном и штамповочном цехах имелись бракованные изделия — сковородки, ковши, лопаты, минимум на 5-6 тыс. руб. Ведерный, клепальный цеха имели возможность выпустить на рынок бадьи, котелки, детские ведра и термоса, которых на складе в качестве «мертвого капитала» находилось больше чем на 200 тыс. руб^[341].

Причина такого затоваривания складов заключалась в отсутствии гибкого плана производства товаров, несогласованности действий предприятий местной и кооперативной промышленности.

Так, в 1944 г  в рамках объявленного социалистического соревнования между предприятиями кооперативной  промышленности города все артели бросились перевыполнять план за счет штамповки ложек, что привело к захламлению складов большинства артелей»^[342].

При отсутствии должной механизации, почти кустарное изготовление товаров неквалифицированными рабочими, женщинами или подростками приводило к появлению большого количества-бракованных изделий. Такие востребованные населением товары, как ковши, сковороды, миски, гвозди, имеющие незначительные дефекты и не принимаемые торгами по причине несоответствия их предъявляемым  требованиям оставались в цехах и на складах «Металлиста».

Нежелание руководителей артелей проявлять инициативу в плане  оптимизации производственных процессов в условиях военного времени привело к тому, что в 1942 г, при крайнем дефиците предметов первой необходимости, испытываемом в особенности эвакуированным населением, в цехах артелей было обнаружено значительное наличие, замороженного сырья, отходов и полуфабрикатов.

Проведенным обследованием было установлено, что технологический процесс изготовления изделий, состоящий из ряда операций, выполняемых различными цехами одной артели, остановлен из-за нехватки транспорта и отсутствия межцеховых перевозок^[343].

Перед тагильчанами на протяжении военного времени остро стояла не только проблема приобретения необходимых промышленных товаров и вещей, но и проблема качества предлагаемой продукции. Как нами уже было отмечено выше, использование предприятиями местной промышленности неквалифицированных рабочих приводило к получению большого процента бракованных изделий.

Как отмечал директор Тагилторга на обсуждении вопроса о производстве товаров ширпотреба и обслуживания трудящихся города в 1944 г, из выпускаемых тагильскими мастерскими валенок лишь 25 % были удовлетворительного качества, остальные 75 % — неважного. «Секрет» такого низкого качества продукции заключался в том, что на пимокатном производстве были заняты исключительно женщины и подростки, не способные справиться со столь тяжелой физической работой^[344].

Понимая, что причиной несоответствия качества изготавливаемой продукции определенным требованиям часто становятся такие объективные факторы, как отсутствие квалифицированных специалистов и многочисленные дефекты сырья, директор Тагилторга, тем не менее, отказывался реализовывать такой товар  через торговую сеть, объясняя это  нежеланием «сидеть в тюрьме за такую гадость»^[345].

В подтверждение слов приводился перечень подобных товаров, оказывающихся на прилавках тагильских магазинов: «Детская шапочка из клочка утиля, стоимостью 7 руб. 75 коп; такая же сумочка, еще менее привлекательная, стоимостью 14 руб.; колокольчик, который не звенит и звука не слышно, стоимостью 6 руб.; детская побрякушка, которая совершенно не брякает; так называемое мыло, мыться которым могут совершенно лысые люди, ибо волосы могут навсегда склеиться и уже никаким другим мылом их не вымыть. Артель «Парижская коммуна» изготавливает кастрюли, покрытые и внутри и снаружи коррозией»^[346].

Детские игрушки, выпускаемые тагильскими предприятиями местной промышленности и промкооперации, не только поражали своим низким качеством, но часто и не соответствовали своим названиям. Так, артель «Луч» продолжительное время не реализовывала игрушки собственного производства, так как ни один специалист не мог соотнести имеющиеся изделия с наименованиями по номенклатуре^[347].

В результате решением исполкома горсовета в октябре 1944 г  в Нижнем Тагиле был создан совет по утверждению образцов детской игрушки, обязанный просматривать и утверждать образцы всех выпускаемых игрушек предприятиями местной промышленности .

Острую нехватку предметов первой необходимости среди возросшего населения городов Урала в некоторой степени удавалось преодолевать за счет возрождения в 1943-1944 годах на ряде крупных предприятий цехов по производству товаров широкого потребления^[348].

На танковом заводе № 183 уже в 1942 году были организованы химический цех по производству мыла, гуталина и свечей, гончарная мастерская, мастерские металлоширпотреба, швейная, по изготовлению и ремонту обуви^[349].

В 1943 году эти предприятия изготовили 50,8 тыс. штук посуды, 36,7 тонн мыла, свыше 9 тыс. пар резиновой обуви, свыше 7 тыс. свечей и другие изделия^[350].

В следующем году работники УТЗ получили от своих подсобных предприятий 44,5 тонны мыла, 44,6 тыс. штук посуды, свечей, гуталина и других продуктов бытовой химии на 883,1 тыс. рублей, 1895 швейных изделий (выполненных по индивидуальным заказам)^[351].

Предприятия госпромышленности, вовлеченные в 1943 г в общегородской план по выпуску товаров широкого потребления, уже в 1944 г выдавали до 50 % всей продукции, выпускаемой в Нижнем Тагиле^[352].

В 1943 г  Наркомторг СССР, в целях увеличения привоза сельскохозяйственных продуктов на рынки городов, рекомендовал ввести на местах в практику проведение ярмарок. В Нижнем Тагиле уже весной этого года была организована межрайонная сельскохозяйственная ярмарка, в рамках которой большое внимание уделялось производству товаров ширпотреба предприятиями города для организации встречной торговли.

На предприятиях эти товары изготавливали в нерабочее время и выходные дни  Всего было изготовлено изделий 224 наименований на сумму 8 млн руб., среди которых были такие товары, как диваны, стулья, табуретки, кадушки, столы, станки для пил, шерхебели (рубанки для грубого строгания досок), солонки, вешалки, тумбочки, ведра, штыковые лопаты, мотыги, тазы, лейки, кружки, чайники, бидоны, стиральные корыта, фонари, напильники, воронки, топоры, вилы, таганы, зубила, молотки, железные грабли, ножи, колуны, ухваты, кочерги, точила, сковородки, лампы, расчески и гребни^[353].

Из  районов Свердловской области, в качестве встречных товаров, на ярмарку были привезены сотни тонн различных продуктов, что дало возможность удовлетворить некоторые потребности населения индустриального города как в предметах первой необходимости, так и в продовольствии .

Всего производством необходимых городу промышленных товаров занимались ОРСы 8 предприятий города и 21 организация, изготовившие только за 1-е полугодие 1943 г  предметы ширпотреба на 16551800 руб.^[354].

При таких высоких темпах производства промышленных товаров население продолжало испытывать нужду в самых простых предметах — ложках, чашках, мыле и т. д. Стремление к выполнению плана в денежном выражении, а не в номенклатурном, приводило к тому, что при общих положительных показателях по отдельным предметам ширпотреба картина выглядела менее радужно.

Так, при выполнении в 1944 г  ОРСами предприятий плана по производству ширпотреба на 97 % план производства мыла был выполнен на 9,4 %. Завод № 56 выполнил план на 4 %, коксохимический завод — на 5,5 %. Ново-Тагильский металлургический завод производство мыла совсем прекратил. Это привело к тому, что мылом в 1944 г. практически не обеспечивались общежития, детские учреждения, прачечные и бани^[355].

Несмотря на то что ОРСы предприятий производили почти 50 % всей продукции широкого потребления в Нижнем Тагиле, проверяющие и контролирующие комиссии отмечали в своих отчетах неудовлетворительное снабжение рабочих предметами первой необходимости.

Завком профсоюза Ново-Тагильского металлургического завода, выступая на 4-й профсоюзной, конференции в 1944 г, отмечал существующие недостатки в существующем механизме распределения промышленных товаров между рабочими предприятия. Товары, изготавливаемые мастерскими НТМЗ, распределялись между цехами завода, где их выдавали рабочим начальники цехов.

Последние, в свою очередь, нередко превышали свои должностные полномочия, распоряжаясь ими по своему усмотрению. В качестве примера приводился случай, когда начальник цеха выдавал слесарям и прокатчикам по 20 гр. мыла в месяц, а конторщице — по 1 кг^[356].

Через ОРСы предприятий тагильчане, не дожидаясь очереди на отоваривание промтоварных карточек, могли получить остродефицитные соль, керосин, спички, табак, папиросы, вино-водочные изделия и другие промышленные товары в обмен на дары природы^[357].

Тогда как нехватку промтоваров компенсировали, используя в своем быту оставшиеся с довоенного времени мебель, посуду, предметы домашнего обихода и т. д. или изготавливая их самостоятельно, то в одежде и обуви, подверженной быстрому износу в экстремальных условиях военного времени, население города на протяжении, всего военного времени испытывало крайнюю нужду.

Если в довоенное время не только в Нижнем Тагиле, но и по Свердловской области отсутствовали такие виды производства, как трикотажное и кожевенное, то с началом войны и развитием местной промышленности на базе имеющихся собственных ресурсов в городах Урала стали изготавливать одежду, обувь, кожгалантерею.

Впервые потребность в массовом производстве обуви для населения в Нижнем Тагиле появилась с началом посевной кампании 1942 г  Одежда и обувь рабочих и учащихся, мобилизованных на сельскохозяйственные работы, подвергалась быстрому износу и, как следствие, снижалась производительность труда.

По решению исполкома города от 15 апреля 1942 г  тагильские артели по пошиву и ремонту одежды и обуви обязывались вне зависимости от наличия других заказов изготовить 6,5 тыс. пар лаптей для выезжавших в сельскую местность. Это, в свою  очередь, являлось и стимулирующим фактором для мобилизованных на посевные работы. Помимо выдачи обуви они получали возможность первоочередного обслуживания в мастерских по ремонту обуви и одежды^[358].

В конце 1942 г  райпромкомбинатами и артелями’Нижнего Тагила было освоено валяльное производство, для чего в соответствии с постановлениями Бюро Обкома ВКП(б) от 10.11.1942 и 17.07.1943 область выделила городу 30 тонн шерсти для переработки на валенную обувь^[359].

К концу 1943 г  предприятиями местной промышленности было произведено 18900 пар валенной обуви, в том числе 10200 школьной^[360].

Освоили производство одежды и обуви для своих работников и ОРСы промышленных предприятий. Учитывая, что большой процент промышленных рабочих являлись одиночками и эвакуированными, проживавшими в общежитиях, и зачастую имевшими лишь один комплект одежды, ОРСы помимо производства спецодежды освоили и выпуск вещей для повседневной носки. ОРС завода № 381 из отходов производства в 1942 г  сшил 2 тыс. ватных бурок, изготовил 4 тыс. ботинок на деревянно подошве .

В 1943 г  в Нижнем Тагиле было организовано и кожевенное производство, которым занимались 6 мастерских города  В том же году ими было пошито 16800 пар школьной и рабочей обуви, 6,5 тыс. пар тапочек^[361].

Учитывая то, что всего учащихся в том же году по городу насчитывалось 21850 человек, обувью были обеспечены 76 % школьников. При этом следует учитывать, что обувь и одежду, производимую массово по требованию местных властей, изготавливали столь низкого качества, что за год они практически полностью изнашивались. Восполнение же потребности в этих вещах проводилось нерегулярно и зачастую носило кампанейский характер.

Так, планируемое производство школьной обуви и одежды к сентябрю 1944 г  было практически сорвано: городская промкооперация, имея в наличии запасы шерсти, пригодной для  перекатки на валенки, выпускала валенки в ограниченном количестве — всего 2—3 пары в день^[362]. План пошива 3 тыс. комплектов одежды для учащихся не был выполнен вообще^[363].

Индивидуальным пошивом одежды для тагильчан занимались пошивочные цеха райпромкомбинатов  В начале 1945 г в Нижнем Тагиле открылись две мастерские по пошиву модного платья и одна мастерская по производству кожгалантереи^[364].

Однако сделать в них заказ и, тем более, получить его в срок было довольно непросто  В пошивочных мастерских Ленинского РПК за пошив любого платья требовали два катка ниток, которые сами по себе являлись остродефицитным товаром и были в наличии далеко не у всех тагильчан^[365].

По итогам ревизии Ленинского райпромкомбината, проведенной в апреле 1945 г, оказалось, что в швейном цехе «Американка» стоимость заказов была существенно завышена по сравнению с прейскурантом цен. Начальник трикотажного цеха, помимо денежной стоимости за пошив вещей, брала с посетителей продукты. Так, за ускорение изготовления заказа с гражданки Безугловой она потребовала 2 кг сахара^[366].

Причем выполнение заказов за дополнительную плату, в том числе в натуральном виде, не гарантировало качество получаемых вещей  Ателье по пошиву модной одежды, так же как и мастерские по изготовлению массовых заказов, допускали большое количество брака в своей работе.

Секретарь ГК ВКП(б) Нижнего Тагила, выступая на заседании исполкома горсовета в ноябре 1944 г, отмечая исключительно низкое качество продукции, выпускаемой мастерскими по пошиву одежды и невероятную задержку сроков исполнения заказов от 8 месяцев до 2 лет, привел личный пример: заказ, который он сделал в ателье в мае 1943 г, оставался невыполненным и на конец ноября 1944 г.^[367].

Отдельно следует упомянуть о снабжении товарами ширпотреба и одеждой членов семей военнослужащих и эвакуированного населения.

По данным на конец 1943 г, в Нижнем Тагиле из 25578 эвакуированных в особо неблагоприятных бытовых условиях находилось 2 тыс. человек, проживающих в землянках^[368].

Остро нуждающиеся не только в предметах первой необходимости, но и теплой одежде, которая у них полностью отсутствовала, эвакуированные в период с 1942 по 1943 г  получили крайне мизерное количество вещей, что никак не могло удовлетворить их потребности. По линии горисполкома данной категории населения были выданы промтовары на сумму 516626 руб. и денег 35000 руб., однако этой помощи было недостаточно для решения проблем людей, вынужденных практически на пустом месте налаживать свой быт^[369].

Несколько легче было положение членов семей военнослужащих  Как эвакуированные, так и коренные жители города, имевшие этот социальный статус, получали помощь не только от районных отделов по государственному обеспечению и бытовому устройству семей военнослужащих, но и от предприятий, работниками которых они являлись.

В 1943 г  в качестве помощи семьям военнослужащих предприятиями местной промышленности было отремонтировано и вновь пошито 38157 пар обуви и 2842 комплекта одежды^[370].

В начале того же года Тагилторгпит открыл два специальных магазина промтоваров, обслуживающих родственников фронтовиков  Фонды включали трикотаж, детское и женское белье, мануфактуру, хозяйственное мыло и другие товары на общую сумму сто тысяч рублей^[371].

С 1944 года масштабы выдачи вещей и товаров ширпотреба семьям красноармейцев возросли  Отделами государственного обеспечения и бытового устройства семей военнослужащих было выдано 32390 пар обуви 22816 комплектов одежды, 4423 шт. трикотажных изделий, 75841,5 метра мануфактуры, сшито 2495 пар новой обуви и 2820 шт. комплектов новой одежды^[372].

Всего в Нижнем Тагиле на указанный период времени проживало 19006 семей военнослужащих, что позволяет сделать выводы о масштабах оказанной помощи данной категории населения.

Снабжением семей военнослужащих, являвшихся работниками предприятий, помимо городских и районных отделов занимались заводские ОРСы.

Так, на Ново-Тагильском металлургическом заводе, по данным на 25 августа 1943 г, на учете состояло 876 членов семей фронтовиков, из которых 543 являлись работниками завода и 333 человека не работали по причине неудовлетворительного здоровья или наличия малолетних детей. На каждую семью завкомом завода была заведена специальная учетная карточка, в которой записывались все данные о семье, в чем она нуждается и какая материальная помощь ей оказана.

С сентября 1942 г по август 1943 г  77 семей красноармейцев получили от завода помощь деньгами на общую сумму в 1600 руб. 123 семьям было выдано 600 метров мануфактуры (кашемира), 33 метра шерсти, 40 метров шелка и 250 метров хлопчатобумажного сукна^[373].

Помимо этого члены семей военнослужащих получили трикотажные изделия (884 предмета), платья детские (70 шт.), платья дамские (12 шт.), дамские жакеты (5 шт.), 1170 пар различной обуви, эмалированные кастрюли (90 шт.) и 205 кусков туалетного мыла^[374].

Завком Ново-Тагильского завода, выступая с отчетным докладом на уже упомянутой нами 4-й профсоюзной конференции, озвучил успехи профсоюза по оказанию помощи семьям фронтовиков.

Так, в IV квартале 1943 г  при ОРСе НТМЗ открылся магазин для семей военнослужащих и инвалидов отечественной войны, в котором они пользовались преимуществом первоочередного отоваривания промтоварных карточек. Кроме того, приказом  директора завода в 1944 г. был установлен порядок 15 % отчислений промтоваров, поступающих в ОРС завода в фонд помощи членам семей красноармейцев.

В 1944 г  данной категории работников завода было выдано более 13 тыс. различных товаров 56 наименований, среди которых — мужское и женское белье, мужские и женские рубашки, свитера, 27 дамских блузок, 1 мужской костюм, 2 женских дохи, 2 жакета. Кроме этого была выдана эмалированная посуда, 1400 пачек папирос, 340 пачек табака и 200 литров вина^[375].

Несмотря на то что отчет завкома содержит впечатляющие данные, насколько это соответствовало реальности, все-таки сложно сказать. Известно, что для получения  помощи от завода некоторым работникам НТМЗ, приходилось с жалобами обращаться в горисполком или городское периодическое издание «Тагильский рабочий».

Иногда для получения помощи требовалось вмешательство родных, находящихся на фронте  Письма фронтовиков, направляемые в горисполком с просьбой оказать помощь своим близким, были эффективным методом напоминания руководству организаций и предприятий о невыполненных обязательствах перед семьями военнослужащих.

В качестве примера можно привести письмо военнослужащего Б. Л. Калинина в горисполком с просьбой об оказании помощи его жене и детям. Военнослужащий первоначально направлял жалобу в Торгпит, что его семью (как семью фронтовика) не обеспечивают ни дровами, ни одеждой, однако даже по истечении трех месяцев заявление не было рассмотрено. После обращения в горисполком проблема была решена в недельный срок, а заместитель директора Тагилторгпита «поставлен на вид»^[376].

Таким образом, несмотря на огромные возможности индустриального города для  формирования собственной ресурсной базы и выпуска разнообразных изделий, население города на протяжении всей войны испытывало острую нехватку в необходимых предметах домашнего обихода, одежде и обуви. Основными причинами того, что при достаточных темпах производства товаров ширпотреба до местного потребителя доходило лишь мизерное количество товаров, были недостаток рабочей силы и отсутствие сырья.

Учитывая тот факт, что предприятия, в отличие от тех же артелей и промкооперативов, обладали и сырьевыми, и кадровыми ресурсами, именно создание заводских цехов по производству товаров ширпотреба в 1943-1944 г  позволило преодолеть острую нехватку предметов первой необходимости среди возросшего населения города.

Следует отметить, что в неспособности индустриального города, при наличии всех вторичных ресурсных возможностей (отходы предприятий, металлолом и т. д.), организовать производство товаров, крайне необходимых населению в тяжелых условиях военного быта, проявился все тот же «бич» мобилизационной экономики, что и в организации бытового обслуживания населения.

Неповоротливость и несогласованность действий и решений командно-бюрократической системы, ослабляющая предпринимательскую деятельность и материальную заинтересованность руководителей и рабочих предприятий и организаций местной промышленности, приводила к созданию искусственного дефицита в товарах ширпотреба.

Тагильчанам в этой ситуации, так же, как и с бытовыми вопросами, приходилось находить собственные пути решения данной проблемы. И если коренные жители могли использовать носильные вещи, предметы домашнего обихода и т. д., оставшиеся с довоенного времени, то для эвакуированных и мобилизованных из других районов рабочих предприятий решение этого вопроса оказывалось в полной зависимости от предприятия.

Глава III. Повседневная жизнь и массовое сознание тагильчан

Великая Отечественная война оказала большое воздействие на все сферы общественной жизни — политическую, экономическую и социальную, затронув, а в какой-то степени и кардинально изменив повседневность горожан.

Трансформируя устоявшиеся модели бытового жизнеустройства тылового населения и заставляя в условиях экстремальной обстановки искать новые стратегии выживания, война стала катализатором, который, с одной стороны, пробудил обычно дремавшие недостатки человеческой сущности выражавшиеся в предательстве, подлости и равнодушии; с другой стороны — выявил способность к проявлению благородства, самопожертвования во имя других людей, во имя победы.

Повседневная жизнь и структура жизнеобеспечения всех групп городского населения Урала, в том числе и Нижнего Тагила, подверглась изменениям уже в первые дни войны. Мобилизация на фронт почти 80 тыс. мужчин из числа тагильчан привела к изменению социального статуса женщин. Многие женщины, выполнявшие в довоенное время роль домохозяек, вынуждены были после ухода мужей на фронт устраиваться на предприятия, что делало их труд основным источником семейного дохода.

Деформация половозрастного состава населения такого индустриального города, как Нижний Тагил, была менее выражена по сравнению с сельской местностью; что было связано с освобождением от воинской обязанности части квалифицированных рабочих промышленных предприятий.

Тем не менее, почти 20 тыс  тагильских семей проводили родных на фронт  Женщинам, являвшимся членами семей военнослужащих, приходилось самостоятельно решать вопросы жизнеобеспечения семей. Именно женское рациональное мышление оказывало влияние на формирование общих повседневных практик в условиях военного времени.

Не менее важным фактором, повлиявшим на изменение повседневной жизни городского населения Нижнего Тагила, стало ужесточение трудового режима. Уже 26 июля 1941 г. был издан указ «О режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время», по которому вводились обязательные сверхурочные работы для всего персонала продолжительностью до 3 часов в день.

Через полгода, 26 декабря 1941 г, Президиум Верховного Совета издал новый указ — «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий». По этому указу работники всех предприятий, обслуживающих военные нужды страны, считались мобилизованными на период войны и закреплялись за предприятиями. Самовольный уход рассматривался как дезертирство, каравшееся заключением сроком от 5 до 8 лет^[377].

Официальное установление 11-часового рабочего дня, продолжительность которого вследствие производственной необходимости нередко изменялась в сторону увеличения, а также ужесточение трудовой дисциплины оказали влияние на общую структуру распорядка дня горожан. Существенно сократилось количество времени, отводившееся в довоенное время на семью, домашнее обустройство, решение бытовых проблем.

Введение нормированной системы снабжения продовольственными и промышленными товарами в условиях ресурсного дефицита во всех областях народного хозяйства привело к существенному понижению уровня потребностей горожан. В экстремальных условиях военного времени практически все вне рабочее время отводилось на решение жизненно важных вопросов продовольственного, топливного обеспечения, жилищного обустройства и т. д.

Повседневной практикой становилось выживание в условиях голодного и полуголодного существования, борьбы с холодом на фоне интенсивного изматывающего труда .

Сокращение национального дохода к 1943 г  на 34 % по сравнению с 1940 г, и как следствие, низкий экономический уровень жизни населения, также стали факторами, определявшими повседневность военной эпохи и формировавшими массовое сознание. Государственная политика военного времени была ориентирована на формирование неприхотливого в быту, исполнительного работника, для чего активно применялись средства массовой пропаганды.

Так, например, центральное периодическое издание «Правда» призывала советских граждан отказывать себе в некоторых удобствах, к которым привыкли в годы мирной жизни, мирясь с лишениями, неизбежными в условиях войны: «Жить надо скромнее обычного. Отказавшись от всяких излишеств не только в хозяйстве, а и в быту, можно дать больше средств фронту»^[378].

Таким  образом, соглашаясь с позицией Л. Я. Лончинской, отметим, что основными факторами, оказывавшими влияние на повседневность и формировавшими массовое сознание уральского населения, в том числе и жителей  Нижнего Тагила, являлись, низкий экономический уровень жизни, стандартизация образа жизни и жизненных стратегий, ужесточение трудовой политики и применение административно-репрессивных методов укрепления трудовой дисциплины .

В рамках данного исследования представляет интерес изучение особенностей массового сознания, проявлявшегося в бытовой составляющей повседневной жизни населения г  Нижний Тагил. Выявление степени актуализации, тех или иных проблем жизнеобеспечения, а также реакции на них тагильчан как результата общих тенденций в коллективных настроениях городского населения, нам представляется  возможным через анализ обращений и жалоб, поступающих в редакцию местного периодического издания.

Несмотря на то, что подавляющее большинство публикаций в периодическом городском издании «Тагильский рабочий» в годы Отечественной войны было посвящено сводкам с фронта, сообщениям Совинформбюро и описанию героических достижений работников тыла, рубрики с материалами о жизни города, о злободневных проблемах тагильчан ежедневно печатались на последней странице газеты.

О степени актуальности таких рубрик, как «Письма в редакцию», «По следам ваших писем», «По нашему городу», говорит тот факт, что даже после сокращения печатной площади газеты в начале 1942 г. с 4 страниц до 2 они продолжали свое существование на протяжении всего военного времени.

Сообщения о событиях в городе и насущных проблемах населения представляли для тагильчан не меньший интерес, чем сводки с фронта и статьи о передовиках производства. Периодические издания города и предприятий воспринимались жителями Тагила не только в качестве источника информации, но и как способ решения повседневных бытовых проблем, которые в условиях военного времени при равнодушии и явном бюрократическом подходе со стороны управляющих и руководителей различного уровня нередко становились совершенно неразрешимыми.

Редакция  «Тагильского рабочего» не только печатала на страницах газеты  письма и жалобы тагильчан, но и проводила свое расследование для подтверждения или опровержения указанных фактов, освещая ход и результаты подобных «разбирательств» в рубрике «По следам ваших писем».

Для выявления степени актуальности тех или иных повседневных проблем, тенденций их появления, нами были проанализированы все письма тагильчан, опубликованные в «Тагильском рабочем» в период Великой Отечественной войны. В данном случае, письма, обращения и жалобы, направляемые в средства массовой информации, представляют для нас интерес в качестве источника, отражающего настроения в обществе, содержащего сведения о повседневности населения города.

Учитывая, что публикации в печати подлежали не все письменные обращения тагильчан, а те, что допускались, подвергались существенному редактированию, возникает вопрос о репрезентативности данного вида источников. Личные мнения; суждения о виновниках бытовых неурядиц, оценка деятельности властей удалялись цензурой из текстов, делая их стиль формализованным.

Тем не менее, основное содержание корреспонденции о конкретных проблемах, повседневно возникающих в жизни тагильчан, доходило до читателей. Таким образом, исключая возможность изучения общественных явлений посредством дискурс-анализа уже отредактированных писем, мы считаем возможным использование количественных методов для измерения качественных характеристик данного нарративного источника.

Нами был произведен анализ содержания 212 писем и обращений, размещенных в «Тагильском рабочем» в 1941—1945 гг., в результате которого были выявлены основные актуальные проблемы, обсуждавшиеся тагильчанами на страницах данного периодического¹ издания. Среди них можно выделить группы вопросов, перечисленные в убывающем порядке по количеству упоминаний:

• Организация питания, работа общественных столовых и магазинов города.
• Содержание жилья, деятельность управляющих организаций и жилищно-коммунальных отделов.
• Работа мастерских, учреждений бытового обслуживания.
• Помощь семьям фронтовиков.
• Прочее.

В рамках указанных направлений нами были выделены признаки (категории), данные по которым встречаются в источниках многократно, а также проведен подсчет частоты их встречаемости (см. Приложение № 1).

Вопросам общественного питания были посвящены 92,3 % писем, рассмотренных нами в рамках первого направления, они же занимают превалирующее положение в совокупности всех опубликованных обращений. Это свидетельствует не только о большом количестве нерешаемых на протяжении всего военного времени проблем в сфере общепита, но и о степени зависимости населения индустриального города от системы организованного питания.

Как нами уже отмечалось в первой главе данного исследования, с началом Великой Отечественной войны практически 90 % работников предприятий Нижнего Тагила вынуждены были питаться в столовых, что обуславливалось удлиненным рабочим днем и высокой интенсивностью труда, не позволявшими заниматься приготовлением пищи в домашних условиях.

Учреждения общепита и ОРСы предприятий не только не смогли в короткие сроки перестроиться  для организации нормированного питания возросшего числа потребителей, но и на протяжении всего указанного периода времени допускали большое количество однотипных нарушений и недочетов, негативно сказывавшихся на моральном и физическом состоянии тагильчан, для которых заводские и городские столовые являлись основным источником питаниями восполнения жизненных сил.

Первое место по степени доминирования в письмах тагильчан занимала проблема некачественного питания, в системе общепита. При этом следует отметить, что отдельно данный вопрос в письмах не рассматривался, а упоминался совместно с такими проблемами, существовавшими в системе общественного питания, как длинные очереди, плохое обслуживание, грязь и антисанитарное состояние столовых. Типичным примером является такое письмо, опубликованное 11 февраля 1942 г.: «В столовой доменного цеха очень грязно: полы, не только не моются, но даже сор с них не выметается. Работники столовой одеты неряшливо, раздатчицы в грязных халатах. Качество обедов очень низкое. Причем супы подают в глиняных чашках, ложек и вилок нет»^[379].

Подобные обращения составили 52,8 % от всех писем тагильчан, размещенных на страницах «Тагильского рабочего», основная масса которых приходится на 1942—1943 гг. Несмотря на увеличение общего числа столовых в годы войны, предприятия общепита Нижнего Тагила так и не смогли выйти на новый качественный уровень организации питания трудящихся, а видимые улучшения, наблюдающиеся с 1944 г., были, по большей части, следствием реэвакуационных процессов и сокращения числа питающихся.

Второй по значимости проблемой были неудовлетворительные жилищные условия, связанные с антисанитарным состоянием в домах, принадлежащих обобществленному жилфонду города. «В бараке № 7 поселка прокатного цеха НТМЗ творятся безобразия: нет электролампочек, выбиты стекла… К водоразборной будке невозможно подойти — возле нее ледяные горы. Уборные не чистятся. Комендант поселка тов. Чигвинцев на требования жильцов не обращает внимания или. говорит «Сейчас время военное». Не война, а беспечность Чигвинцева приводит к тому, что жильцам не создают элементарных бытовых условий» — такое коллективное письмо направили в редакцию «Тагильского рабочего» жители,заводского поселка^[380].

Пик обращений по данному вопросу приходится на осенне-зимний период 1942 г, что было вызвано катастрофическим состоянием жилищного строительства Нижнего Тагила, не способным и на треть обеспечить потребности ежемесячно возрастающего  населения города. Возведение временного жилья без соблюдения технических требований к постройке и внутреннему обустройству домов, заселение людей в неприспособленные для проживания помещения в короткие сроки привели к полной  амортизации жилфонда «новостроек».

Возмущение тагильчан вызывал тот факт, что увеличение интенсивности и продолжительности труда и ужесточение трудовой  дисциплины на предприятиях, повышение требований к работникам тыла, переведенным фактически на военное положение, не компенсировались удовлетворением основных, сведенных до физиологического уровня потребностей в жилье и питании. «Я работаю на заводе, где директор Максарев, больше 20 лет. Норму выполняю, как правило, на 250-300 %. А вот элементарного внимания я к себе не вижу. У меня очень плохие квартирные условия: в стенах огромные щели, крыша протекает, печь неисправна», — писал М. Тарасенко, рабочий УТЗ, в редакцию газеты^[381].

Большое количество обращений тагильчан в редакции местных газет с описанием ужасающих условий жилья, пренебрежительного отношения к организации общественного питания трудящихся говорит, прежде всего, о невозможности разрешения таких вопросов на уровне руководителей предприятий и местных властей.

Состояние безвыходности в решении простых, элементарных повседневных вопросов было характерным для многих горожан, предпринявших попытку обращения к соответствующим должностным лицам.

Тот же рабочий УТЗ М. Тарасенко, в продолжение своего обращения, указывал: «Много раз я обращался за помощью в жилищно-коммунальный отдел завода, к секретарю парткома, но помощи ни от кого не получил»^[382].

О подобном безрезультатном «хождении по инстанциям» писали многие работники не только тагильских, но и других предприятий Свердловской области. Рабочий УЗТМ А. Мухин, добивавшийся улучшения бытовых условий, писал в редакцию «Уральского рабочего»: «С августа 1942 я хожу по долгим мытарствам от цехового комитета до ЦК союзов, хозяев не найду в профсоюзе. Все отвечают никчемные ответы»^[383].

Состояние безысходности при решении, казалось бы, элементарных вопросов становилось причиной депрессивных настроений, усугублявшихся общим истощением нервной системы: «Прошу вашего разъяснения, где я могу получить помощь в бытовом вопросе или в противном случае я вынужден пойти на самую крайность: бросить свою семью и уйти от нее или пойти на самоубийство, других путей нет»^[384].

Такие обращения, направляемые в редакции периодических изданий, конечно же, не публиковались, направляясь сразу в партийные органы, для изучения настроений в обществе и отношения населения к социальной политике государства.

Следует отметить, что публикация даже и подвергшихся цензуре писем горожан имело свое положительное воздействие. В «Тагильском рабочем» в рубрике «По следам ваших писем» освещали основные результаты предания огласке многочисленных нарушений в сфере общественного питания и деятельности коммунальных хозяйств.

Так, в апреле 1944 г  после публикации коллективного письма «О безобразиях в столовой № 31» вышла заметка, в которой отмечалось, что «факты, изложенные в письме, проверкой подтвердились. Общепиту ОРСа и заведующей столовой предложено устранить все ненормальности, связанные с обслуживанием столующихся» .

Сами периодические издания города вели свою «литературную войну», высмеивая через фельетоны и карикатуры бездействие определенных должностных лиц, а также все недостатки в материально-бытовом обслуживании населения. Особенностью этих сатирических рассказов было то, что все действующие лица были реальными, нередко указывались фамилии и названия организаций, заслуживших «худую славу» в народе.

В  марте 1942 г. в «Тагильском рабочем» был напечатан небольшой рассказ «О нерадивых кулинарах», в котором обрисовывалась ситуация, характерная для  большинства предприятий общепита: «…В один из февральских дней беспечный повар держал лапшу под паром в течение пяти часов. Получилось новое, отнюдь не вкусное блюдо — мучная липкая каша, по многим своим качествам напоминающая клейстер… Идиотской болезнью — беспечностью страдают и работники завкома профсоюза (председатель тов. Фукс), предоставившие самотеку важное дело общественного питания»^[385].

Уже через месяц читатели из той же газеты узнали, что «Указанные факты подтвердились. На лиц, виновных в порче продуктов, возложенаматериальная ответственность с привлечением к суду» .

Причину всех негативных явлений, наблюдавшихся повседневно в быту людей, население города видело в нежелании руководителей и работников сферы материально-бытового обслуживания исполнять свои должностные обязанности, в бесконтрольности их действий со стороны властей, следствием чего являлись порча государственного имущества, его нерациональное расходование, процветание «самоснабженчества» и воровства.

Главными «антигероями» тагильчан, обращавшихся с письмами в средства массовой информации, являлись официанты и заведующие столовыми и ОРСами, работники жилищно-коммунальных отделов. Так, из 24 обращений тагильчан, опубликованных в «Тагильском рабочем» по вопросам неудовлетворительного состояния  жилищ, в 19 основными виновниками всех жилищных неурядиц назывались коменданты общежитий и начальники ЖКО.

В бытовом представлении городского населения как Нижнего Тагила, так и других городов Свердловской области складывался определенный образ власти. «Ближняя» власть в лице должностных лиц, занимающихся  вопросами организации питания, материально-бытового и жилищного обеспечения, воспринималась по большей части негативно. Из всех писем, опубликованных за военный период в городском периодическом издании, только 7 % содержали положительную оценку деятельности руководителей, занятых в сфере обслуживания населения.

Корреспонденция, направляемая в редакции газет, нередко содержала не только описание конкретных эпизодов неприглядной бытовой стороны жизни, но и негативные оценки деятельности отдельных руководителей, высказывания в адрес властей о нарушении ими принципов большевизма в организации повседневного быта населения. «На скрижалях большевистской партии написано, что нет выше, нет почетнее задачи, как забота о материально-бытовых условиях трудящихся, так как быт неотделим от производства. Производство улучшает быт, быт, в свою очередь, влияет на производство. В Свердловске бытовая сторона трудящихся была забыта… Мне кажется, что нужно очистить органы коммунального обслуживания, торговой сети и сети общественного питания от случайных и обюрократившихся людей» — писал в редакцию газеты «Правда» П. А. Конопелько, уполномоченный Свердловского Обллита^[386].

Особое место в «негативном» восприятии власти на местах занимало противопоставление образа рядовых рабочих, трудящихся на оборонных предприятиях, вносящих свой вклад в победу и при этом вынужденных находиться в исключительно тяжелых бытовых условиях, и образа бюрократов, равнодушно относящихся к бытовым нуждам населения и наживающихся за счет перераспределения  продуктов и вещей, предназначенных для улучшения материально-бытового положения работников. 

Подобный образ достаточно эмоционально представлен в письме выпускников ремесленного  училища, направленного в редакцию «Уральского рабочего» в январе 1943 г, «Нас выпустили с ремесленного и мы работаем на важном заводе 76, а живем как. собаки, у нас холодно в общежитии, мы все раздетые и разутые, вся одежда — валенки, сапоги и ватники — надели все начальники — те, кто сидят в конторах»^[387].

Здесь противопоставляются рабочие «важного завода», на удовлетворение повседневных потребностей  которых должна быть направлена социальная, политика государства как мера поощрения за интенсивную трудовую деятельность, но при этом живущие в нечеловеческих условиях («как собаки»), и начальники, просиживающие на местах, не выполняющие свои обязанности и при этом обеспеченные всем необходимым.

Схожие настроения присутствуют и в  коллективном анонимном обращении направленном в «Уральский рабочий» рабочими одного из заводов Свердловской области: «Наш народ очень любит свою родину и ради ее идет на все лишения и жертвы, терпеливо переносит все лишения и тяжести войны, вполне сознает, что в нашей стране недостаточно продуктов питания, одежды и пр. и что все это потому, что на нашей родной земле, захваченной немецкими оккупантами, ведется великая освободительная война и народ трудится в тылу с удвоенной энергией, для того, чтобы дать фронту все необходимое. Но обидно и больно осознавать то, что кто трудится, кто защищает свою родину, а многие из руководителей попримазались, как говорится, на теплых местах и занимаются хищением продуктов и обманом даже государства»^[388].

Негативному образу «ближней власти» в повседневном восприятии городского населения индустриального города противопоставлялась «настоящая советская власть», проявляющая заботу о нуждах населения и проводящая эффективную социальную политику, принципы которой уже искажались представителями власти на местах.

В сознании тагильчан и других жителей промышленных городов Свердловской  области положительный образ власти ассоциировался, прежде всего, со Сталиным, Кремлем и газетой «Правда».

Так, молодые рабочие завода № 76, оказавшиеся в невыносимых бытовых условиях, писали: «Ох, как горько жить и неужели никто из власти не вмешается и не положит конец нашей невыносимой жизни и мы погибнем и не увидим своих папу и маму, как горько, горько жить и не знаешь, почему тебя считают за врага, и мы совсем раздеты и холодно у нас в общежитиях, а они (начальники — М.Г.) все одеты, на нас получают и все себе берут. Хотя бы эта горькая правда дошла до настоящей нашей советской-власти… Прямо придется написать в Москву, а то больше терпеть нет силы и невозможно темно и холодно, хоть не приходи в общежития, а живи в цехе»^[389].

Такое видение в кремлевской власти заступника всех трудящихся, единственно способного решить все проблемы населения, в том числе, связанные с организацией повседневного существования, было характерно для жителей индустриальных городов, да и всей страны в целом. «…В том случае, если это не повлечет за собой должного перелома в работе, направленной на улучшение бытовых условий труда, то мы вынуждены будем послать это письмо в редакцию газеты «Правда» — писали рабочие завода в Калиново, возмущенные произволом руководства предприятия^[390].

Схожие представления об антисоветском характере деятельности местных властей и руководства предприятия, не проявляющих заботу об улучшении условий проживания трудящихся, присутствуют и в обращении рабочих Верхне-Синячихинского завода в редакцию «Уральского рабочего»: «…Нет, мы рабочие власти не видим, кроме угнетения. Здесь на ВСЗ дело идет не по-советски, а в противоположную сторону, и рабочий класс зажат в бутылку и пробка заткнута, а поэтому на ВСЗ советского руководства нет»^[391].

Следует отметить, что представление о том, что тяжелые условия жизни населения, являются следствием не самой войны, а бездействия или вредительской деятельности работников и руководителей в сфере бытового обслуживания и жилищного хозяйствования, были характерны как в целом для жителей индустриальных городов Свердловской области, так и для тагильчан.

Тот факт, что в 93 % писем жителей Тагила причиной описываемых проблем, ставших уже обыденной картиной повседневности города в годы войны, является неудовлетворительная деятельность работников общепита, ОРСов, коммунальных отделов, работников предприятий, занятых при распределении продовольствия, и промышленных товаров, лишь подтверждает наличие данной тенденции.

Неэффективность социальной политики государства в сфере материально-бытового обслуживания населения индустриальных городов при ужесточении  трудового режима становилась одной их причин текучести кадров на важнейших предприятиях как Нижнего Тагила, так и Свердловской области.

Завком Нижнетагильского металлургического завода, анализируя трудовую дисциплину на отчетной профсоюзной конференции 1944 г, в качестве основной причины дезертирства 522 рабочих предприятия в период с начала 1943 г. по июль 1944 г. назвал плохие жилищно-бытовые условия^[392].

Подобная ситуация сложилась и на Северском металлургическом заводе, где основной причиной дезертирства стала неудовлетворительная организация общественного питания.

В докладной записке, направленной в марте 1942 г  председателю Полевского райсовета, приводились такие факты: «Начиная с марта качество пищи (выдаваемой рабочим и строителям завода — авт.) начало ухудшаться, приготовление таковой производилось за счет применения муки (приготовлялась так называемая затируха и лапша) при резком недостатке жировых веществ (мяса и масла)… В результате недостаточного питания появилось большое количество самовольно уходящих со стройки, а именно: с 1 по 4 апреля ушло самовольно 15 человек, с 5 по 7 — 9 человек, 8 апреля ушло 5 человек. Есть случай, когда рабочий Калин, завербованный в свое время в Бессарабии, по заключению главного врача Полевской больницы доктора Вассермана, заболел острым психическим расстройством по причине  систематического недоедания и истощения организма» .

Рабочие промышленных предприятий Нижнего Тагила, члены их семей, мобилизованные из сельской местности и других районов страны, а также эвакуированное население, находились в особенно тяжелом положении. Полностью зависимые в жилищном и продовольственном вопросе от предприятия, они становились фактически его заложниками.

Явный перевес приоритетов производственных вопросов над проблемами бытового устройства и обслуживания рабочих привел к тому, что к середине 1942 г. 90 % тагильчан, являвшихся работниками промышленных предприятий, по оценке санитарного врача города, находились в тяжелых материально- бытовых условиях^[393].

Отдельно следует упомянуть и о жизненных условиях национальных меньшинств (нацменов), мобилизованных для работы на промышленные предприятия Нижнего Тагила.

К осени 1943 г  на предприятиях города работало 7087 рабочих, мобилизованных из среднеазиатских республик, из них — 3862 узбека, 1257 казахов, 1215 туркменов, 1086 киргизов, 367 таджиков^[394].

Многие из них тяжело переносили суровый климат Урала, жесткий режим труда, плохо приспосабливались к культурным традициям региона, поддержка же в решении бытовых вопросов им  не оказывалась или сводилась лишь к формальности.

На Высокогорском железном руднике из 939 «нацменов» в 1943 г. постельные принадлежности имели лишь 100 человек. На Уралмашстрое и УТЗ рабочие из Средней Азии были поселены в худшие землянки и бараки, двери и окна которых были  не утеплены, на полу стояла вода, а мебель полностью отсутствовала^[395].

Проблему усложняло еще и то, что сами «нацмены» по причине незнания русского языка не имели возможности  заявить о своих проблемах или обратиться с просьбой улучшения своих катастрофических условий проживания к руководству самого предприятия или многочисленным комиссиям, приезжавшим как из областных партийных органов, так и с ЦК СПО с проверками материально-бытового состояния рабочих промышленных предприятий.

Так, из 97 «нацменов», работающих в Стройуправлении №5, русский язык знал только один человек^[396].

Местные жители, воспринимая людей другой культуры, не изъясняющихся на русском языке, в качестве «чужаков», не стремились оказывать им поддержку в налаживании своего быта, в решении повседневных вопросов, связанных с питанием, приобретением вещей и т. д. Кроме того, наблюдались случаи резко негативного отношения к данному контингенту.

Инструктор отдела агитации и пропаганды Обкома ВКП(б) в справке о состоянии материально-бытовых условий рабочих, мобилизованных из национальных республик Советского Союза на предприятия Н. Тагила, сообщала: «Отдельными руководителями вместо проявления заботы, чуткого отношения к рабочим высказываются вредные настроения. Главный инженер Уралмашстроя тов, Жданов говорит, что решение о мобилизации рабочих из Средней Азии на Урал является ошибочным. Начальник отдела кадров завода № 56 тов. Лебедев заявил, что все узбеки и таджики все равно зимой погибнут»^[397].

На предприятиях Тагила имели место факты избиения рабочих нерусской национальности  На Уралмашстрое избили рабочих-нацменов за то, что они собирали в подсобном хозяйстве оставшиеся листья от убранной капусты^[398].

Еще одной категорией тагильчан, появившейся в городе с началом Великой Отечественной войны стали эвакуированные. Только за июль — декабрь 1941 г. в Свердловскую область прибыло 389 тыс. эвакуированных, из них в Нижнем Тагиле было размещено 60374 человека^[399].

Прибывая в Нижний Тагил с минимальным набором вещей, они вынуждены были с нуля начинать свое обустройство на новом месте, совершенно не подготовленном для заселения такого количества людей на столь долгий период времени. Многие эвакуированные, прибывавшие в Нижний Тагил с предприятиями, позднее указывали в своих воспоминаниях, как тепло их приняло местное население: «Уральцы принимали украинцев в свои дома как родных братьев, как близких дорогих людей, делясь с ними всем, что имели»^[400].

Развитие индивидуального огородничества в Нижнем Тагиле стало одним из факторов, существенно повлиявшим на улучшение условий жизни эваконаселения  Создание собственных продуктовых резервов из овощей и картофеля, выращенных на огородах, давало больше возможностей для организации стабильного питания своей семьи, ослабляя тем самым зависимость от предприятия в решении продовольственного вопроса.

Были отдельные примеры возникновения негативного отношения к приезжим  Чаще всего они возникали из-за нежелания тагильчан, проживавших в квартирах, уплотняться, принимая на своей площади эвакуированных.

Так, бывший парторг ЦК ВКП(б) рудника им. III Интернационала просил в письме, направленном с фронта в Обком партии, решить жилищный вопрос, остро ставший перед его семьей после подселения в квартиру эвакуированных. Жена жаловалась на частые ссоры, возникавшие ежедневно между тремя семьями на почве бытовых отношении.

Руководители различных отделов, начальники цехов, эвакуированные со своими предприятиями, по прибытии в Нижний Тагил нередко продолжали работу в своих должностях и на новом месте  При этом, в случае превышения ими полномочий, уличении в самоснабженчестве, недовольство местных рабочих выражалось именно в акцентировании их статуса как приезжих, не имеющих право так вольно распоряжаться на чужом предприятии.

Работники Высокогорского рудника, недовольные назначением на основные должности в ОРСе работников из числа эвакуированных, в своем коллективном письме, направленном в декабре 1941 г  в «Уральский рабочий», скрупулезно описали все факты их неправомерных действий, хищений продуктов, перераспределения вещей, предназначенных для выдачи работникам ВЖР по контрамаркам и т. д. При этом все вышеуказанные виновники именовались «Криворожским гнездом»^[401].

Случаи агрессивного отторжения приехавших «чужаков», как справедливо отмечает М. Н. Потемкина в своем исследовании, происходили в основном на первом этапе войны. Основные конфликты во взаимоотношениях разворачивались на бытовом уровне, действовал так называемый эффект призонизации^[402].

В большинстве своем местное население положительно относилось к приезжим, оказывая им поддержку в налаживании быта В определенной степени краткосрочность и легкость процесса адаптации тагильчан к приезжим была связана с особенностями структуры народонаселения Нижнего Тагила, формировавшейся в довоенное время. Прирост населения Нижнего Тагила только за 1926-1932 гг. с 39 тыс. чел. до 117,7 тыс. во многом обеспечивался за счет поступления спецпереселенцев из числа раскулаченных крестьян.

Прибывая в Нижний Тагил из Украины, Краснодарского края, БССР, УССР, Западной области, Московской, Ленинградской областей и т. д. как подневольная рабочая сила, используемая на строительстве промышленных объектов, спецпереселенцы расселялись по специально отведенным рядом с предприятиями охраняемым площадкам. Самой известной была 2-я площадка Тагилстроя, также спецпоселки создавались на ВЖР, Руднике им. III Интернационала, Кирпичном поселке, Уралвагонстрое.

С началом Отечественной войны эвакуированные, прибывающие в Нижний Тагил, расселялись в рабочие поселки, расположенные в непосредственной близости с тагильскими предприятиями, т. е. рядом с поселениями спецпереселенцев. Многие из эвакуированных и бывших кулаков оказались земляками, что сыграло определенную роль в сближении людей.

Как вспоминает И.Т. Коверда, семья которого в 30-е гг. была выслана в Нижний Тагил с Украины, многие из бывших раскулаченных, проживавших на 2-й площадке Тагилстроя, с охотой принимали к себе эвакуированных, старались помогать в обустройстве на новом месте людям, оказавшимся в схожей с ними ситуации .

Бывшие спецпереселенцы, формально считавшиеся полноправными советскими гражданами с принятием новой Конституции в 1936 г, были той категорией населения Нижнего Тагила, для кого экстремальные условия военной повседневности не оказали кардинального влияния на изменение условий жизнедеятельности. Приобретенный опыт выживания в экстремальной ситуации, связанный с переселением в начале 30-х гг. раскулаченных на Урал, стал основой формирования бытового поведения в годы Великой Отечественной войны.

Тагильчане, семьи которых оказались на Урале в результате репрессивной политики государства конца 20 — 30-х гг, в интервью, проводившихся автором в рамках данного исследования, отмечали, что именно период раскулачивания и последующего переселения м Нижний; Тагил был наиболее тяжелым и драматичным в жизни^[403].

Так, семья И.Т. Коверды, потеряв все вещи в дороге, по приезду в Нижний Тагил была направлена на, 2-ю площадку Тагилстроя.. Несколько  месяцев, в течение которых раскулаченные сами строили барак для своего проживания, семья с тремя детьми вынуждена была жить под открытым небом^[404].

«Пайка, которая была назначена нам как бывшим кулакам, обычно состояла из одного хлеба. У матери, отдававшей нам, детям, часть своего куска, через несколько месяцев после приезда в Нижний Тагил опухли и отказали ноги. Есть совершенно было нечего и постоянно мучило чувство голода» — вспоминает В.А. Девяткова.^[405]

В докладной записке местных властей от 21 марта 1933 г  о положении спецпереселенцев указывалось: «Чрезвычайно большое число нищенствующих, дети и старики ходят по помойным ямам и выбирают отбросы»^[406].

С началом Великой  Отечественной войны, как указывают в своих воспоминаниях респонденты, относившиеся к вышеуказанной категории городского населения, условия жизни не только не ухудшились, но и в какой- то степени стали лучше, особенно в семьях, приобретших статус семей военнослужащих: «После ухода брата на фронт меня взяли на завод, где иногда выдавали по контрамаркам одежду и обувь как члену семьи красноармейца. По той же причине выделили землю под огород недалеко от дома»^[407].

Как отмечает И. Т. Коверда, «В годы войны чувство голода не испытывал, возможно потому, что не представлял себе, что такое чувство сытости. Недостаточное питание нередко восполнялось за счет продуктовых отбросов из помойных ям — сказывался опыт, приобретенный в довоенное время»^[408].

Семьи коренных жителей Нижнего Тагила, являвшихся квалифицированными рабочими тагильских предприятий и проживавших в индивидуальном жилищном секторе, стали группой населения города, наиболее устойчивой к изменениям в повседневной жизни, вызванных началом Отечественной войны.

Двумя основными факторами, повлиявшими на сохранение стабильного уровня жизнеобеспечения данной категории тагильчан, стали «бронь» от предприятия, которую получали заводские рабочие, и наличие собственного хозяйства, налаженного еще в довоенное время.

Г. Г. Агеносов, проживавший в 1941-1945 гг. в частном секторе Нижнего Тагила, отмечал, что семьи, оставшиеся в годы войны в полном составе за счет освобождения от воинской обязанности, выделялись на фоне остального населения довольно высоким, для военного времени, уровнем жизни^[409].

Сложившаяся в довоенные годы система жизнеобеспечения семьи, при которой мужчины работали на предприятии, а женщины занимались ведением домашнего хозяйства и содержанием скота, продолжала существовать и в военное время, что позволяло сохранять некоторую независимость от государственного обеспечения.

Типичным примером в этом отношении является описание условий жизни рабочего ВЖР, проживавшего в годы войны в частном доме с семьей, оставшейся в полном составе: «Почти вся наша семья работала, если не на заводе, то на своем участке. Материальное положение было хорошее, так как деньги в дом приносили несколько человек. Голод нас никак не задел, продукты были почти все свои, выращенные в огороде. Имелась корова, из молока которой делали и масло, и сыр, также были куры. Нам как рабочим выдавали по 700 гр. хлеба, отцу — 1 кг как занятому на тяжелой работе. На предприятии выдавали спецодежду, полностью одевая рабочего на целый год»^[410].

Менее устойчивыми, к экстремальным условиям военного времени оказались семьи фронтовиков  Как мы уже отмечали, отъезд на фронт кого- либо из членов семьи изменял структуру жизнеобеспечения. Повседневные проблемы, обострившиеся с началом Великой, Отечественной войны, вынуждены были решать женщины, труд которых стал основным источником семейных доходов.

В рамках социальной политики государства члены семей военнослужащих, будучи’ особо «опекаемой» категорией населения, получали помощь через отделы государственного обеспечения, профсоюзы предприятий, советы жен-общественниц. В местных периодических изданиях помещали отчеты о субботниках, декадниках помощи семьям военнослужащих, приуроченных, как правило, к государственным праздникам.

В «Тагильском рабочем» публиковались письма жен фронтовиков, обращавшихся через редакцию с благодарностью к завкомам и руководителям предприятий, оказывающим им всемерную поддержку. Помещалась на страницах печати и корреспонденция, поступившая с фронта, в которой красноармейцы благодарили тагильчан за заботу об их семьях. Из 24 писем, опубликованных в «Тагильском рабочем», лишь 3 содержали жалобы на отсутствие помощи, нежелание прислушиваться к просьбам семей военнослужащих.

Однако не следует переоценивать роль государственной и общественной поддержки в обеспечении семей фронтовиков  В большинстве случаев, как это следует из воспоминаний тагильчан, такая поддержка носила характер «кампанейщины», часто ограничиваясь проведением отдельных мероприятий, широко освещавшихся в средствах массовой информации и служивших для формирования необходимых отчетов о деятельности завкомов предприятий.

Жены фронтовиков, выполнявших в довоенное время роль домохозяек, с началом войны причислялись к категории иждивенцев, что обеспечивало лишь небольшой продуктовый паек и 400 гр. хлеба в день. Тяжелая ситуация, связанная с наличием материальных и бытовых трудностей, вынуждала многих из них устраиваться на работу, что, однако, не способствовало существенному  улучшению условий проживания. Невозможность самостоятельного решения без посторонней помощи таких обычных бытовых вопросов, как доставка дров, ремонт жилья, приводила женщин к психологическому состоянию безысходности.

Своими  переживаниями, обидами на бездействие местных властей и отсутствие должной помощи со стороны предприятия жены делились со своими мужьями, находившимися на фронте, как единственно родными людьми, способными их понять и поддержать в данной ситуации. О том, что подобные обращения к фронтовикам не были единичными случаями проявления психологической неустойчивости к экстремальным условиям военного времени, говорит записка главного редактора «Уральского рабочего» в Свердловский обком ВКП(б). JI. Шаумян отмечал, что только за июль — первую половину августа 1942 г. в редакцию поступило более 20 писем от фронтовиков, в которых они «с большой болью пишут о тяжелом положении своих семей, оставшихся в тылу»^[411].

Особое возмущение редактора вызывал тот факт, что перед написанием писем в «Уральский рабочий» как сами фронтовики, так и их родственники неоднократно обращались в различные местные инстанции, «сплошь и рядом наталкиваясь на равнодушие и бюрократическое отношение к себе… Считал бы необходимым дать специальное указание всем партийным организациям и кое-кого из отсиживающихся в тылу и ожиревших бюрократов привлечь к ответственности»^[412].

Немалое количество обращений с жалобами на бездушное отношение поступало и от самих членов семей фронтовиков, а также инвалидов Отечественной войны. За тот же период времени в редакцию поступило более 100 подобных писем.

О тех настроениях, которые вызывали у фронтовиков сообщения из дома о тяжелом материально-бытовом состоянии и отсутствии какой-либо помощи, красноречиво свидетельствуют строки из писем военнослужащих, направляемых в Свердловский обком ВКП(б): «Товарищ Андрианов! Находясь на передовой линии фронта, я читаю газеты, в которых описывается, как наша партия и наш народ помогают семьям фронтовиков. И мне совершенно непонятно, почему по-зверски обращаются с моей семьей. Неужели я нахожусь где-то в заключении, а не на фронте? Что ведь делается? Ей не дают три месяца денег в военкомате, потому что там сидят люди с довоенными чувствами и душой. Семье отказали в обеде из столовой, отказали прикрепить к магазину ИТР...»^[413];

«Товарищ Андрианов! Сегодня, 18.11.42 г., получив письмо от семьи, очень расстроен и решил вам написать маленькую жалобу. Работая парторгом на руднике им. III Интернационала Н. Тагила, взят в армию, оставив жену с тремя малолетними детьми. Жена пишет, что наши семьи на руднике позабыты. Она несколько раз обращалась за транспортом для подвозки дров, 3 месяца обещают, но не выдают. На районе семей военнослужащих позабыли. Очень обидно»^[414].

Семьи фронтовиков оказались в тех же условиях, что и остальное население города, а поддержка со стороны государства носила более формальный характер, нежели реально способствовала улучшению жизни данной категории «социально опекаемых» горожан. Бытовые проблемы же усугубляло ожидание помощи со стороны местных властей, в отличие от тех категорий горожан, которые на это не рассчитывали и изначально искали самостоятельное решение вопросов жизнеобеспечения своих семей.

При определении уровня жизнедеятельности семей военнослужащих как отдельной категории городского населения необходимо принимать во внимание не только такие объективные факторы, как снижение норм питания, ограничение топливных ресурсов и т. д., но и субъективные.

Сильное физическое напряжение, вызванное изнурительным трудом, ухудшение качества питания, постоянные переживания за родных, оказавшихся на фронте — все это обостряло  негативное восприятие даже незначительных повседневных проблем.

Таким образом, принадлежность к определенной категории населения была одним из основных факторов, оказывающих влияние на формирование поведенческих реакций в экстремальных условиях военного времени, восприятие условий военной повседневности. Тем не менее, вырабатывались и общие стратегии выживания, применимые тагильчанами вне зависимости от социального статуса.

К таким, прежде всего, относится выращивание овощей в непосредственной близости с местами проживания, на землях, не предназначенных для разделывания под индивидуальные огороды. Для этого использовались городские цветочные клумбы, участки земли между домами, в палисадниках. Наряду с возможностью получения дополнительных овощей к основному рациону питания, использование подобной практики позволяло и более тщательно следить за посевами, расположенными за городской чертой и часто подвергавшимися обворовыванию.

Одним из способов выживания, связанным преимущественно с решением продовольственной проблемы, являлся натуральный обмен продуктами, носильными вещами, промышленными товарами, производимый как между самими городскими жителями, так и между городом и сельской местностью. Стихийные несанкционированные рынки образовывалась как при официальных колхозных рынках, так и на предприятиях, в рабочих поселках, на окраинах города.

Галопирующая инфляция и как следствие, многократное повышение рыночных цен на продукты и промышленные товары, приводили к широкому распространению натурального обмена.

Отражением тяжелейшего продовольственного положения в Нижнем Тагиле в конце 1941 г  стали результаты проверки состояния колхозной торговли, проведенные в ноябре: «В Нижне-Салдинском районе на колхозном рынке совершенно нельзя купить никаких продуктов, ежедневно в район приезжают из Нижнего Тагила и из других городов сотни людей, которые ходят по деревням, скупая продукты, предлагая в обмен вещи, одежду, обувь, мануфактуру и т. д.», — сообщала секретарю Свердловского обкома ВКП(б) В. М. Андрианову член обкома Федорова^[415].

Каких-либо устоявшихся эквивалентов обмена не существовало, так как ассортимент товаров, появлявшихся на таких «черных рынках» был весьма изменчив и разнообразен.

Так, М. Н. Денисевич в своем исследовании приводит такие данные о стоимостях эквивалента обмена по г. Свердловску: булку пшеничного хлеба можно было обменять на 4-5 кг картофеля, или 1 кг мяса, или 200 гр. масла, или 2-2,5 л. молока^[416].

Сами тагильчане в своих воспоминаниях неоднократно указывали, что прибегали к услугам рынка в годы войны лишь с целью проведения обмена вещей на продукты или наоборот. Для эвакуированных, прибывавших в Нижний Тагил, обмен своих вещей на продукты был одним из наиболее распространенных и действенных способов решения продовольственной проблемы, особенно в первые месяцы после приезда^[417].

Одной из стратегий выживания городского населения индустриального центра, связанной с отклонением от существующих норм бытового поведения, стало бытовое воровство. Экстремальные условия военного времени повлияли на искажение понимания «нормы» поведения, в связи с чем некоторые исследователи рассматривают проявление девиантности и делинквентности как механизм адаптации человека к изменению социально- экономических условий^[418].

Одной из повседневных проблем, способствовавшей проявлению подобных «отклонений» в бытовом поведении тагильчан, была плохая организация отопления и снабжения населения топливным материалом. Исходя из содержания писем, опубликованных в «Тагильском рабочем», данный вопрос находился на третьем месте по степени актуальности среди всех обращений тагильчан. Имея сезонную зависимость, проблема отсутствия отопления и топливного материала особенно обострялась в осенне-зимний период для тагильчан, проживавших в обобществленном (государственном) жилфонде.

Самостоятельно, без поддержки со стороны предприятий и учреждений, достать, топливный материал, даже низкого качества, в военные годы было достаточно тяжело. Как уже указывалось во второй главе, каждую зиму в период 1941-1945 гг. на повестке заседания горисполкома рассматривались вопросы о расхищении заборов, переходных мостиков и других деревянных конструкций. Многие тагильчане указывали в своих воспоминаниях, что не раз прибегали к воровству топлива, оценивая это как необходимую и порой единственно возможную меру выживания в экстремальных условиях военного времени^[419].

По словам Г. Г. Агеносова, в конце каждого лета в годы войны приходилось вместе с урожаем убирать и деревянный забор, огораживавший огород, так как к весне все деревянные конструкции постепенно исчезали .

Интересен тот факт, что повсеместно распространенное воровство топливного материала населением не находило жесткого противодействия со стороны местных властей и руководителей предприятий, становившихся объектами хищений. Так, каждую весну в городе проводились субботники, на которых местное население занималось посадкой деревьев на месте уже вырубленных зимой.

Предприятия, на чьей территории открыто располагались кокс и уголь, не занимались обеспечением охраны топлива, в результате чего имели место случаи, когда за ночь пропадали целые вагоны угля.

О подобном случае, произошедшем на ВЖР уже в конце войны, вспоминала В. А. Девяткова^[420]. В «Тагильском рабочем» в декабре 1944 г. была опубликована заметка о расхищении населением угля со станции Западная, предназначенного для Коксохимзавода. Бесконтрольности этого процесса было посвящено небольшое четверостишие, сопровождавшееся карикатурой:

Чтобы облегчить Миряна труд

И чтоб не знал Мирян забот,

Гондолы мы разгрузили тут,

И пусть остатки увезут… Куда? На Коксохимзавод!^[421]

Наряду с хищением топлива в годы войны получило распространение воровство продуктовых и промышленных карточек  Приводимые нами в первой главе данные о количестве обращений тагильчан в Горисполком с заявлениями об утрате и краже карточек наглядно свидетельствуют о масштабах, которые приобрела данная проблема. Жертвами подобных хищений, как правило, становились самые незащищенные категории горожан — дети, старики, женщины.

Как отмечает Г. Г. Агеносов, воровством карточек, считавшимся среди тагильчан в военное время тяжелым аморальным проступком, занимались профессионально с целью их продажи. Цена одной продуктовой карточки на рынке доходила до 500 рублей, а хлебного талона — до 15 рублей^[422].

29 августа 1944 г. в газете «Тагильский рабочий» была опубликована заметка о приговоре к расстрелу и разным срокам заключения семи тагильчан, похитивших из кассы железнодорожного цеха НТМЗ 2309 (!) хлебных и продуктовых карточек^[423]. Группа воров попалась при сбыте большого количества карточек через городские рынки.

Учитывая тот факт, что воровство хлебных и продуктовых талонов являлось не актом отчаяния людей, страдающих от голода, а осознанной противоправной деятельностью отдельных лиц, получающих денежную выгоду от их сбыта, мы все же не можем считать данную проблему проявлением девиантности в бытовом поведении городского населения, вызванной экстремальными условиями военного времени.

Так как объектом нашего исследования  выступает все население города, включая заключенных и трудмобилизованных Тагиллага, существует необходимость изучения бытовых практик и стратегий выживания, присутствующих в повседневной жизни данной категории жителей индустриального центра, а также в выявлении тех факторов, которые оказывали влияние на формирование общих повседневных практик в условиях военного времени^[424].

Прямая зависимость размера пайка от процента выработки особо пагубно  сказалась на физическом состоянии и уровне здоровья заключенных и трудмобилизованных, принадлежавших к числу интеллигенции и не способных к постоянным физическим нагрузкам.

Постоянное невыполнение нормы выработки сопровождалось снижением хлебного пайка до 400 — 300 гр, что в условиях низкокалорийного питания приводило к полному истощению организма. «Доходяг» или «отходы», так  сами заключенные называли тех, кто от истощения  уже не мог работать, направляли в отдел профилактической помощи (ОПП), где они использовались на самых легких работах с целью восстановления физических сил^[425]. Однако, в условиях сверхскудного питания, восстанавливались лишь единицы, из-за чего этот отдел в среде трудмобилизованных получил название «отряд предварительного погребения».

Как отмечает в своем исследовании С. Л. Разинков, единственным выходом для голодающих трудармейцев из сложившейся ситуации была кража продуктов с подсобного хозяйства Тагиллага и колхозных полей^[426].

Такие случаи действительно были и попадались на них, как правило, не профессиональные воры, а совершенно отчаявшиеся люди. Бывший трудмобилизованный М. М. Керн так вспоминал один инцидент, свидетелем которого ему пришлось стать: «При разгрузке машины человек взял булку хлеба и убежал в гору. За ним погоня. В кабинете Бобылева, куда зашел и я, стоял очень худой человек, на столе остатки буханки. Бобылев медлит, закуривает, наконец, объявляет 10 суток карцера и добавляет, что это наглядно доказывает то, что немцы от природы  воры. Я не выдержал и сказал, что немцы тут не причем, это голодный и больной человек»^[427].

Кражи являлись небезопасным и далеко не единственным способом решения проблемы пропитания  Даже в условиях режимного содержания и нормированного снабжения были определенные возможности для улучшения своего положения и питания.

Единство принципов в использовании и содержании заключенных и трудмобилизованных контингентов Тагиллага, определяло не только внешнее сходство между этими лагподразделениями, но и способствовало проявлению «гулаговских» традиций в среде мобилизованных немцев. Следует отметить, что даже в условиях нормированного снабжения, складывалась внутренняя иерархия питания, как заключенных, так и трудмобилизованных.

Особое положение занимали осведомители, сотрудничавшие с администрацией лагеря и негласно собиравшие информацию о настроениях в среде трудармейцев. Такие назначались на «престижные» работы в пекарни, столовые, грузчиками в снабжение и в обслугу по «самоуправлению», где гарантировалось достаточное питание, при этом не требовалось применения особых физических усилий.

По словам П. Берга, все отрядовцы, имевшие отношение к продуктам питания и жившие практически сытыми, были объектами всеобщей зависти^[428].

Отдельное место в данной иерархии занимали инженеры, специалисты, квалифицированные рабочие из числа трудмобилизованных немцев, которые в условиях катастрофической нехватки инженерно-технических работников, могли рассчитывать на использование по назначению. Официально размер пайка при этом не увеличивался, однако, освобождение от тяжелых физических работ позволяло не допускать полного истощения организма.

Как вспоминал Давид Вейде, работавший в годы войны каменщиком, его и еще 19 человек направили как лучших специалистов в своем деле на Огнеупорный завод для строительства гофмановской печи, где им выделили отдельный барак и обеспечили хороший паек^[429].

Кроме того, в отношении трудармейцев, занимавших должности инженеров, начальников цехов и т.д., допускались послабления режима содержания, что давало больше собственных возможностей для улучшения качества питания .

В наихудшем положении оказались трудармейцы-переселенцы из республики немцев Поволжья, большая часть из которых являлась малообразованными крестьянами, плохо говорившими по-русски.^[430]

Отсутствие специальности и образования определяло их использование на тяжелых физических работах  Лишь работа на грани возможностей человеческого организма давала таким узникам Тагиллага надежду на существование.

Сравнивая условия жизни трудмобилизованных с вольным населением индустриального города, следует обратить внимание и на некоторые устоявшиеся оценочные суждения, присутствующие в воспоминаниях трудармейцев.

Так, урезание норм хлебного довольствия трудмобилизованных в 1943 . создавало у некоторых немцев-трудармейцев ощущение целенаправленного геноцида  Кроме того, устанавливалась причинно-следственная связь между поражениями советской армии на фронтах и ухудшением качества питания мобилизованных^[431].

Сокращение норм выдачи хлеба и ухудшение качества питания всего населения уральских городов, а не отдельных его категорий, произошло осенью 1943 г, когда в связи с засухой были снижены, нормы выдачи хлеба^[432].

Даже «вольным» категориям населения было весьма сложно выжить, питаясь только продуктами, получаемыми по карточкам, поэтому каждый искал свои пути решения продовольственной’проблемы  Для большинства жителей Нижнего Тагила основным выходом, из сложившейся ситуации стало выращивание овощей и картофеля на собственных огородах, земельные наделы под которые стали выдавать через профкомы предприятий уже осенью 1941 г.^[433].

За счет развития индивидуального огородничества и увеличения посевных площадей подсобных хозяйств предприятий планировалось покрыть 60 % потребности жителей Н. Тагила в картофеле^[434].

Трудмобилизованные и заключенные Тагиллага, не имевшие подобных дополнительных источников питания, оставались в жесткой зависимости от централизованного снабжения, которое в условиях продовольственного дефицита, вызванного снижением урожайности зерновых и овощебахчевых, не могло покрыть потребности ни вольного, ни «подневольного» населения индустриального города.

Некоторые бывшие трудармейцы в своих воспоминаниях указывали, что питание мобилизованных немцев было организовано существенно хуже по сравнению с заключенными. Как отмечал Б. В. Раушенбах, «в списках на продовольствие сначала стояло начальство, потом сотрудники, потом обычные жители, потом заключенные, а потом — немцы»^[435].

Официально установленные нормы снабжения мобилизованных немцев соответствовали размерам продовольственного пайка заключенных вплоть до июля 1944 г, после чего были пересмотрены в сторону их увеличения. Случаи же несанкционированного занижения норм питания, как мы уже отмечали выше, были характерным явлением не только лагерных подразделений, но и всей системы нормированного снабжения городского населения.

Проверкой, произведенной комиссией ВЦСПС в столовой мартеновского цеха Ново-­Тагильского металлургического завода в августе 1942 г, было выявлено явное расхождение между нормами  выдачи обедов по меню и реальным количеством продуктов, получаемых рабочими. Стахановцы и рекордисты цеха получали на обед питание наравне с рабочими, получившими дисциплинарное взыскание за прогулы — суп-лапшу или щи с капустой. При этом, одна порция супа-лапши состояла из 40 гр. муки и 5 гр. масла, а в щи закладывалось лишь 150 гр. капусты и 3 гр. соли^[436].

Итак, в условиях режимного содержания, выбор стратегий выживания у узников Тагиллага был значительно ограничен по сравнению с вольным населением индустриального города, тем не менее, возможности для улучшения своего положения и питания все же были, особенно у немцев- трудармейцев, имеющих определенную специальность и владеющих русским языком. Основным путем было взаимодействие с лагерной администраций, и как следствие, назначение на «престижные» работы в сфере обслуживания и продовольственного обеспечения, получение работы по специальности и выдвижение на руководящие должности.

Для основной же массы трудармейцев улучшение своего положения являлось достаточно сложной задачей, решение которой нередко зависело от случая.

Так, трудармеец И. И. Браун, попавший из-за серьезного физического истощения в отряд «ослабевших», отмечает, что лишь случайное посещение начальником Тагиллага М. М. Царевским их барака во время проверки условий содержания заключенных на лагучастках, фактически спасло им жизнь. Увидев, в каком состоянии находятся еще совсем молодые мужчины, он лично распорядился увеличить размер хлебного пайка и котлового питания на целый месяц^[437].

По воспоминаниям Бориса Раушенбаха, в весенне-летний период трудармейцы нередко прибегали к собиранию различных трав, «варили из них какую-то бурду и пытались есть»^[438].

Следует отметить, что эта практика была широко распространена и среди городского населения. Кроме того, подсобные предприятия города в качестве децентрализованных заготовок обязаны были организовывать сбор съедобных трав^[439].

Те трудармейцы, родственники которых не подверглись мобилизации и остались в местах своего  проживания (поселения), имели возможность получать помощь от близких. Так, по свидетельству все того же Б. В. Раушенбаха, большим подспорьем в годы войны были посылки, присылаемые сестрой с Алтая^[440].

Жены, приезжавшие к мужьям в лагерь, привозили с собой хлеб, нередко выменивая его на свои вещи, помогали в обустройстве лагерного быта^[441].

Кроме того, несмотря на первоначальный негативный образ трудмобилизованных немцев в сознании местного населения, нередкими были случаи, когда трудармейцам помогали «вольные» горожане. Как отмечал И. И. Браун, наряду с другими трудмобилизованными, «вольнонаемные люди хоть что-нибудь бросали за зону, и когда удавалось что-нибудь попросить, хоть немного, хоть листик, хоть морковку подавали»^[442].

На усиление негативного восприятия трудмобилизованными немцами своего положения повлиял ряд факторов, подрывающих моральный дух и снижающий сопротивляемость людей к экстремальным ситуациям.

Прежде всего, этому способствовали сами принципы осуществления трудовой мобилизации советских немцев  Призываясь через военкоматы, как военнообязанные граждане, немцы попадали не на боевой или трудовой фронт, а в лагерные зоны со всеми’ тюремными атрибутами. Как отмечал в своих воспоминаниях Г. Вольтер, «Это было кощунственно, унизительно, обидно! Всякий подвох могли ожидать для себя немцы, но только не тюрьму»^[443].

Ощущение жесточайшей несправедливости, чувство унижения человеческого достоинства породили тяжелый духовный кризис, что не могло не сказаться на общем негативном восприятии окружающей действительности. По словам Б. В. Раушенбаха, «в тех условиях, в каких мы оказались, не пасть духом мог только очень сильный и стойкий человек. Кроме- того, голод, мысли о происшедшем переломе в нашей судьбе, всеобщая грубость неизбежно приводили к всеобщему отупению, от которого единственный шаг до апатии и отчаяния»^[444].

Другим фактором, негативно повлиявшим на морально-психологическое состояние немцев, стало неоднозначное отношение к трудмобилизованным со стороны местного населения. Несмотря на наличие положительным примеров сочувственного и доброжелательного отношения к немцам со стороны «вольных» тагильчан, активная антифашистская пропаганда формировала в сознании людей образ врага, в котором, слова «фашист» и «немец» оказались в едином смысловом поле.

Спешное расставание с семьей, с детьми, которых у трудмобилизованных женщин вырывали прямо из рук, разлучая порой навсегда родных людей, не могли не подорвать моральный дух немцев. Борис Раушенбах так описывал в письме своей сестре то душевное состояние, которое было характерно для трудармейцев, оказавшихся в условиях лагерной жизни: «Большинство здесь живет так, что мне жаль на них глядеть. Если не считать работы положенное количество часов на производстве, то остальное время (…) ничего не делают вообще, уподобляясь скотам вроде вашей „Катьки» (условное обозначение свиньи — прим. авт.). Ведь ни у кого из нас нет здесь ни семьи, ни связанных с этим забот»^[445].

Трудмобилизованные Тагиллага в годы Великой Отечественной войны оказались в тяжелейших материально-бытовых условиях. В воспоминаниях трудармейцев тема ужасающих условий труда и повседневного быта занимает одно из центральных мест. Скученность проживания, отсутствие самых необходимых элементов благоустройства своего быта, низкая калорийность питания, были характерными признаками повседневной жизни немцев-трудармейцев.

Однако, с подобными же проблемами проживания и питания столкнулись и другие категории населения индустриального города; как заключенные, так и вольные работники предприятий, эвакуированные, трудмобилизованные из САВО.

Во многом схожие условия повседневной жизни населения индустриального центра, воспринимались и переносились немцами более тяжело под влиянием вышеперечисленных факторов, среди которых первенствует моральная (духовная) составляющая восприятия повседневной действительности.

Это, в том числе, подтверждается и словами бывшей узницы Тагиллага Элеоноры Дистергефт: «Блокадники, даже тогда, когда норма уменьшилась до 125 граммов хлеба в день, работали, хотели выжить, боролись за жизнь. А в зоне при сравнительно больших нормах питания жить не хотели! Не хотели! Оклеветанные, измученные недоверием, несли на себе клеймо «фрицев», «фашистов», «врагов». Хотели — сужу по себе — забиться в угол, спрятаться, умереть.. »^[446].

Таким образом, изменение структуры и содержания повседневности населения Нижнего Тагила происходило под влиянием следующих внешних факторов: низкий экономический уровень жизни, стандартизация образа жизни и жизненных стратегий, ужесточение трудовой политики и применение административно-репрессивных методов укрепления трудовой дисциплины.

В свою очередь, на степень отражения этих изменений в массовом сознании тагильчан оказывали влияние внутренние факторы, к которым мы относим принадлежность к той или иной категории населения, наличие опыта бытового поведения, полученного в довоенный период жизни, в том числе опыта выживания в экстремальной ситуации, уровень психологических реакций на наличие «неразрешимых» проблем, в том числе в виде проявлений девиантности и делинквентности в поведении.

Заключение

Материально-бытовая сфера повседневности трансформировалась и приобретала новые черты под действием экстремальных условий военного времени  Одними из наиболее мощных факторов, повлиявших на повседневную жизнь населения, стали механизмы военной экономики с одной стороны и социальная политика государства — с другой.

Правительство в рамках мобилизационной экономики, направленной на развитие оборонного сектора, призывало население «давать государству побольше — требовать от него поменьше», использовать местные ресурсы для обеспечения жизнедеятельности и ограничивать свои потребности.

Социальная политика, в свою очередь, в условиях военного времени была призвана создать условия, отвечающие потребностям тылового населения в материально-бытовой сфере, так как быт неотделим от производства.

Среди основных направлений  военной экономики по обеспечению продовольственного снабжения тылового населения были следующие: создание продовольственных баз вокруг городов для формирования автономных продуктовых фондов, организация общественного питания, обеспечивающая питание рабочих в условиях высокой занятости на производстве, развитие индивидуального огородничества. Нормированная система распределения государственных централизованных фондов должна была лишь обеспечивать необходимый жизненный минимум.

Фактически же на всем протяжении военного  времени именно нормированное снабжение продуктами, несмотря на все недостатки распределительной системы, было основой выживания населения Нижнего Тагила. Отсутствие механизмов эффективного распределения полномочий и определения ответственности за различные участки ведения хозяйства в рамках создания единой продовольственной базы промышленного центра сказалось на несостоятельности города обеспечить автономное питание тагильчан.

Неэффективность громоздких механизмов мобилизационной экономики, основанной на жесткой централизации решения вопросов продовольственного обеспечения тылового населения, проявилась и на фоне развития индивидуального огородничества. Гибкая система хозяйствования единоличников показала в короткие сроки более высокие результаты в получении урожая, что обеспечивало реальную поддержку населению города в создании собственных продуктовых запасов.

Во многом формальной оказалась и социальная политика государства в данной области  Система дифференцированного снабжения должна была обеспечить поддержку рабочих промышленных предприятий, выполняющих и перевыполняющих производственный план, а также таких «опекаемых» государством категорий населения, как члены семей военнослужащих, инвалиды Великой Отечественной войны, дети.

Однако отсутствие регламентации в определении направлений расходования централизованных и собственных фондов предприятий, коррумпированность начальствующего состава и самоснабженчество сводили на нет всю систему дифференцированного снабжения.

Призванная быть методом стимулирования к трудовой деятельности и повышения производительности труда работающего населения, она стала скорее инструментом подчинения и манипулирования. В условиях, когда стахановцы и передовики производства составляли практически 50 % от общей численности рабочих, руководство предприятий оказалось не способным обеспечить обещанные приоритеты в снабжении и улучшении питания для передовиков производства.

К тому же, неэффективность контроля за распределением и использованием продовольственных фондов становилась причиной тяжелого положения работников, особенно таких категорий, как эвакуированных и трудмобилизованных, находящихся в зависимом положении от предприятий, что фактически уравнивало их по качеству и количеству получаемой пищи с подневольным населением Тагиллага.

При этом следует отметить, что для подростков и членов семей фронтовиков нередко единственно возможным способом улучшения своего питания являлось трудоустройство на предприятия.

Таким образом, иерархия городского потребления лишь формально основывалась на системе дифференцированного снабжения  Большую роль в решение тагильчанами продовольственного вопроса играли следующие факторы.

• Наличие собственного хозяйства. Коренные жители Нижнего Тагила, проживавшие в частном секторе и обладавшие помимо земельного участка домашним скотом, находились в наиболее независимом положении от государственной системы продовольственного снабжения по сравнению с другими категориями горожан.
• Наличие определенного социального положения; знакомых и «нужных связей», что позволяло преодолевать ограничения, существующие при определении норм, снабжения тех или- иных категорий населения. Так, в первой главе данного исследования нами приводятся результаты обследования проверочными комиссиями, состояния продовольственного снабжения промышленных рабочих, свидетельствующие о том, что на верхней ступени в иерархии заводского потребления часто находились не работники тяжелых производств и стахановцы, а сотрудники, формально принадлежащие ко второй категории снабжения, при этом получающие питание по повышенным нормам особого списка. Нередко дополнительное питание, а также продукты из децентрализованных фондов получали родные и знакомые заводского начальствующего состава, работников ОРСов, не имеющие к предприятию никакого отношения и не являющиеся его работниками.
• Наличие довоенного опыта выживания в экстремальных условиях. Так, для такой категории тагильчан, как бывшие спецпоселенцы, приобретенный опыт выживания в экстремальной ситуации, связанный с переселением в начале 30-х гг. на Урал, стал основой формирования бытового поведения в годы Великой Отечественной войны.

Таким образом, в основе решения тагильчанами продовольственной проблемы лежали не столько механизмы государственного регулирования в данной сфере, сколько индивидуальные стратегии, выбор которых обосновывался принадлежностью к той или иной категории населения индустриального города, а также факторами, перечисленными выше.

Подобные же тенденции в формализации роли государственного регулирования и социальной политики наблюдались и в решении вопросов жилищно-бытового обеспечения населения Нижнего Тагила.

Сфера бытового обслуживания и производство товаров ширпотреба развивались преимущественно как отдельные направления деятельности тагильских заводов, обладавших для этого собственными сырьевыми и людскими ресурсами и подчинявшиеся напрямую соответствующим наркоматам, что делало процесс управления таким производством и принятия решения более эффективным.

В свою очередь, сложная и неповоротливая система управления обобществленным сектором порождала условия для превращения швейных и обувных мастерских, банно-прачечных хозяйств фактически в «закрытые» учреждения, где услуги в полном объеме предоставлялись преимущественно «своим людям».

Таким образом, тагильчанам, не занятым на производстве и составлявшим в 1943 г  почти 40 % от общей численности населения, приходилось в домашних условиях решать бытовые проблемы.

Недостатки мобилизационной экономики особенно ярко проявились в сфере жилищного обеспечения населения  Приоритет производственных вопросов над проблемами бытового устройства и обслуживания рабочих и формальность жилищной политики государства стали причиной того, что такие категории населения, как эвакуированные и рабочие, мобилизованные на предприятия из других районов, находящиеся в полной зависимости от государственного обеспечения, оказались в условиях, схожих с режимом проживания спецконтингентов Тагиллага.

Кардинальные отличия в положении населения, проживающего в частном секторе, от тех, кто проживал в обобществленном сегменте «народного хозяйства», подтверждают формальность жилищной политики государства, направленной на оказание помощи в обустройстве трудящихся.

В годы Великой Отечественной войны пороки мобилизационной экономики и неэффективность государственной социальной политики стали основой формирования у тагильчан стратегий повседневного бытового поведения, позволявших выжить в экстремальных условиях.

Низкий экономический уровень жизни, стандартизация образа жизни и жизненных стратегий, ужесточение трудовой политики и применение административно- репрессивных методов укрепления трудовой дисциплины как основные факторы, моделирующие массовое сознание населения индустриального города, находили свое отражение и в индивидуальном сознании, обеспечивая тем самым во взаимодействии с внутренними факторами (принадлежность к определенной категории населения, наличие опыта бытового поведения в экстремальной ситуации, уровень психологической устойчивости, склонность к проявлению девиантности и делинквентности в поведении) выбор тех или иных индивидуальных практик в решении повседневных проблем.

 

^[204]нтгиа. ф. 31. Оп. 1. Д. 281. л. 1.

^[205]    Там же.

^[206]    Тал« же. Л. 48.

^[207]    НТГИА. Ф. 31. Оп. 1. д. 281. л. 48.

^[208]    Палецких Н. П. Социальная политика на Урале в период Великой Отечественной войны… С. 114.

^[209]    Продовольственная безопасность Урала в XX в… С. 191.

^[210]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 491. Л. 35.

^[211]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 491. Л. 135.

^[212]    Архив автора. Воспоминания Н. И.Манакова. Запись А. В. Ермакова

^[213]    Архив автора. Собеседование с Л. Г. Гавриловой. Запись А. А. Погореловой.

^[214]    НТГИА. Ф. Р-69. Оп. 1. д. 174. Л. 16 об.

^[215]  Постановление СНК СССР от 13 сентября 1941 г. «О строительстве жилых помещений для эвакуированного населения» // Решения партии и правительства… С. 50.

^[216]  Дзержинский район: Годы и люди / Редкол.: Г. Упоров (рук.) и др. Екатеринбург: Независимый ин-т истории материальной культуры, 2003. С. 8.

^[217]  Ермаков A.B. Жилищная проблема в Нижнем Тагиле в годы Великой Отечественной войны // Тагильский вестник: Город: Годы, События, Люди: Историко-краеведческий альманах. Нижний Тагил, 2007. С. 55.

^[218]    Тагильский рабочий. 1943.4 февраля.

^[219]    Там же.

^[220]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 491. Л. 212.

^[221]    ГЛРФ. Ф. 5451. Оп. 30. Д. 3. Л. 101.

^[222]    ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 30. Д. 3. Л. 103.

^[223]    Там же. Л. 102.

^[224]    Палецких Н. П. Указ. соч. С. 116.

^[225]    ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 30. Д. 3. Л. 101.

г226 _НХГИА. ф. 417. Оп. 1. Д. 220. Л. 29.

^[227]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 497. Л. 80; Д. 505. Л. 68.

^[228]     Там же. Л. 213.

^[229]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 505. Л. 68.

^[230]     Великая Отечественная война. 1941-1945: Энциклопедия. М., 1985. С. 488; Урал — фронту. М., 1985. С. 31; Ермаков Л.В. Жилищная проблема в Нижнем Тагиле в годы Великой Отечественной войны // Тагильский вестник: Город: Годы, События, Люди. Историко-краеведческий альманах. Нижний Тагил, 2007. С. 54., Фахретденова А.Х. В горниле суровых испытаний // Нижний Тагил в 1941-1945. Во имя победы: кн , посвященная боевому и трудовому подвигу тагильчан в годы Великой Отечественной войны / гл. редактор А. X. Фахретденова. Нижний Тагил, 2010. С. 10.

^[231]     Великая Отечественная война. 1941-1945: Энциклопедия. М., 1985. С. 488; Дзержинский район: Годы и люди… С. 6.

[232] Кириллов В. М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала в 1920-е — начало 50-х гг. В 2 ч. Нижний Тагил: Б. и.,1996. Ч. 2. С. 8.

[233]    нтгиа. Ф. 70. Оп. 2. Д. 492. Л. 117.

^[234]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 498. Л. 210.

^[235]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 492. Л. 192-194.

^[236]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 502. Л. 12.

^[237]    Архив автора. Собеседование с Д. Е. Текулевым. Запись В. А. Толкачевой.

^[238]    Архив автора. Собеседование с А. К. Моховой. Запись А. А. Андреева.

^[239]    Архив автора. Собеседование с В. В. Лиэтапурс. Запись Т. В. Стариковой.

^[240]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 14.

^[241]    Там же. Л. 50.

^[242]    Архив автора. Собеседование с А. И. Черкасовым. Запись А. Журихиной.

^[243]    Архив автора. Собеседование с А. И. Рожковой (Петухова). Запись С. А. Важениной.

^[244]    НТГИА. Ф. 128. Оп. 1. Д. 55. Л. 14.

^[245]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 12.

^[246]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 495. Л. 130.

^[247]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. д. 494. Л. 57.

^[248]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 1.

^[249]    Там же.

^[250]    НТГИА. Ф. 69. Оп. 1. Д. 160. Л. 20.

^[251]    Там же. Л. 26.

^[252] НТГИА. Ф. 69. Оп. 1. Д. 160. Л. 23.

^[253]    НТГИЛ. Ф. 70. Оп. 2. Д. 492. Л. 145.

^[254]    НТГИЛ. Ф. 70. Д. 496. Л. 303.

^[255]    НТГИА. Ф. 70. Д. 500. Л. 4.

^[256]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 486. Л. 73.

^[257]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 492. Л. 145; Д. 494. Л. 146, Д. 509. Л. 358.

^[258]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 509. Л. 97.

^[259]    Там же.

^[260]    ГАРФ. Ф. Р-5451. Оп. 31. Д. 19. Л. 3.

^[261]    Пернач Н. А. Дела комсомольские // Т-34: путь к Победе. С. 156.

[262]   _{нхгил ф 196-} оп. 1. Д. 139. Л. 57.

^[263]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 502. Л. 17.

^[264]    Там же. Л. 18.

^[265]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 502. Л. 17.

^[266]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 208-210.

^[267]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 494. Л. 204.

^[268]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 15.

^[269]    Там же. Л. 50.

^[270]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. д. 509. Л. 10.

^[271]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 6.

^[272]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 527. Л. 31.

^[273]    НТГИА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 343. Л. 51 об

^[274]    НТГИА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 361. Л. 2.

^[275]    Население Гулага… С. 217.

[276] _{НХГИА ф} 229. Оп. 1. Д. 338. Л. 58.

^[277] Население Гулага … С. 159-160.

²⁷⁸  НТГИА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 343. Л. 80 об.

^[279]    НТГИА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 343. Л. 264.

^[280]    Население Гулага … С. 254.

²⁸¹  НТГИА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 339. Л. 8.

^[282] Там же. Л. 10.

^[283]    НТГИА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 383. Л. 93.

^[284]     Маламуд Г. Я. Заключенные, трудмобилизованные НКВД и спецпоселенцы на Урале в 1940-х — начале 50-х гг.: дис…. канд. ист. наук. Екатеринбург, 1998. С. 129.

^[285]    Шмидт А. А. Страшный февраль сорок второго // Книга памяти… С. 248.

²⁸⁶  НТГИА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 383. Л. 266.

^[287]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 47 об.

^[288]    НТГИА. Ф. 31. Оп. 1. Д. 334. Л. 9; Д. 326. Л. 38.

^[289]    НТГИА. Ф. 31. Оп. 1. Д. 300. Л. 55.

^[290] НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 496. Л. 314.

^[291]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. д. 494. Л. 23.

^[292]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 492. Л. 145; Д. 494. Л. 23-24.

^[293]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 494. Л. 101.

^[294]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 495. Л. 100.

²⁹⁵  НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 12.

^[296]    НТГИА. Ф. 128. Оп. 1. Д. 57. л. 31.

^[297]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 509. Л. 161.

^[298]    Архив автора. Воспоминания В. А. Девятковой. Запись автора. 22.05.2010; Воспоминания М. В. Юдиной. Запись автора. 17.06.2008; Воспоминания Т. И. Шишкиной. Запись автора. 14.03.2009.

^[299]    НТГИА. Ф. 70 Оп. 2. Д. 499. Л. 10, 47 об.

^[300]    НТГИА. Ф. 417. Оп. 1. Д. 245. Л. 45 об.; Д. 357. Л. 32.

^[301] НТГИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 8. Л. 2.    

^[302] НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. д. 495. Л. 258.

^[303]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 496. Л. 40.

^[304]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 498. Л. 158; Д. 525. Л. 93.

^[305]    Тагильский рабочий. 1943. 9 октября.

^[306] НТГИА. Ф. 196. Оп. 1. д. 159. Л. 23.

^[307]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 13.

[308]    нтрид ф ]28. Оп 1. Д. 57. Л. 55. Так как в эти данные входят и парикмахерские, находящиеся в ведении НКВД, учитывается количество обслуживании не только городского населения, но и вольнонаемного состава и заключенных Тагиллага.

^[309]    Борисова А. А. Навести порядок в парикмахерской // Тагильский рабочий. 1943.23 июня.

^[310]    Тагильский рабочий. 1943. 11 декабря

^[311]    НТГИА. Ф. 417. Оп. 1. Д. 272. Л. 82.

^[312]    НТГИА. Ф. 196. Оп. 1. Д. 140. Л. 11.

^[313]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 496. Л. 222.

³¹⁴ НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 9.

^[315]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 44.

^[316]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 497. Л. 205.

^[317]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 495. Л. 119-120.

^[318]    НТГИА.Ф 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 9, 223

^[319]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 221.

^[320]    Тагильский рабочий. 1942.20 января.

^[321]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 105 об.

^[322]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 138 об.

^[323] НТГИА.Ф. 70. Оп. 2. Д. 496. Л. 290-291.

 ^[324] Чернявский У. Г. Указ. соч… С. 82.

^[325]    Тагильский рабочий. 1942. 17 июня; 1943. 13 февраля

^[326]    Тагильский рабочий. 1942. 18 июня.

^[327]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д 510. Л. 229.

^[328]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2 Д. 500. Л. 99.

[329]   НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 492. Л. 128.

^[330]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 494. Л. 108.

^[331]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 496. Л. 222.

^[332]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. д. 494. Л. 108.

^[333]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2.499. Л. 137.

^[334]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2.499. Л. 21, 137.

^[335]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2.495. Л. 119-120.

^[336]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2.494. Л. 108.

^[337]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. 511. Л. 68.

^[338]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2.496. Л. 373.

^[339]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2.496. Л. 405.

^[340]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 511. Л. 68.

^[341]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. д. 496. Л. 373.

^[342]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 218.

^[343]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 494. Л. 183, 209; Д. 496. Л. 373, 388.

^[344]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 218.

^[345]    Там же. Л. 219.

^[346]    Там же.

[347]   _НХГИД ф 70 Оп. 2. д. 500. Л. 222.

^[348]    Загвоздкин Г. Г. Цена победы… С. 167.

[349]   НТГИА. Ф. 417. Оп. 1. Д. 246. Л. 46.

[350]   НТГИА. Ф. 417. Оп. 1. Д. 286. Л. 81.

[351]   _НТГИА. ф. 417. Оп. 1. Д. 322. Л. 56, 89.

[352]   НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 105.

^[353]    Туманян С. Накануне весенней ярмарки // Тагильский рабочий. 1943. 27 февраля.

^[354]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 104 об.

^[355]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 510. Л. 170.

^[356]    НТГИА. Ф. 196. Оп. 2. Д. 6. Л. 5.

^[357]    Тагильский рабочий. 1943. 19 июня.

^[358]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 496. Л. 290.

^[359]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 495. Л. 273; Д. 505. Л. 254.

^[360]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 44.

^[361]     НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 44

^[362]     НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 511. Л. 208.

^[363]     НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 510. Л. 463.

^[364]     НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 163.

^[365]     НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 98.

^[366]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 527. Л. 101.

^[367]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 500. Л. 218.

^[368]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 50.

^[369]    Там же.

^[370]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 50.

^[371]    Тагильский рабочий. 1943.21 февраля.

^[372]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 105.

^[373] НТГИА. Ф. 196. Оп. 2. Д. 4. Л. 295.

³⁷⁴ Там же. Л. 296.

^[375] НТГИА. Ф 196. Оп. 2. Д 7. Л. 46-48.

^[376] НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 502. Л. 9.

^[377]    «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий». Указ Президиума Верховного Совета СССР. 26 декабря 1941 г. // Хрестоматия по истории СССР, 1917-1945. M., 1991. С. 500-501.

^[378]    Забота о бытовых нуждах населения // Правда. 1942. 5 января.

^[379] В столовой грязно //Тагильский рабочий. 1942. 11 февраля.

^[380] Беспечный комендант//Тагильский рабочий. 1942. 5 февраля.

^[381]    Бездушное отношение//Тагильский рабочий. 1942. 12 декабря.

^[382]    Бездушное отношение//Тагильский рабочий. 1942. 12 декабря.

^[383]    ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 38. Д. 133. Л. 14.

^[384]    Там же.

^[385]    Парусов И. О соленом киселе и нерадивых кулинарах // Тагильский рабочий. 1942. 15 марта.

^[386]    ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 37. Д. 104. Л. 19,23

^[387]    ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 38. Д. 133. Л. 48.

^[388]    ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 37. д. 103. Л. 20.

^[389]    ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 38. Д. 133. Л. 48.

^[390]    ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 37. Д. 103. Л. 22 об.

^[391]    ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 37. Д. 103. Л. 20.

^[392]    НТГИА. Ф. 196. Оп. 2. Д. 7. Л. 14.

^[393]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 509. Л. 98.

^[394]  ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 38. д. 127. Л. 53.

^[395]    Там же.

^[396]    Там же. Л. 72

^[397]    ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 38. Д. 127. Л. 56.

^[398]    Там же.

^[399]    Продовольственная безопасность на Урале в XX веке. Документы и материалы. Т. 2. Екатеринбург, 2000. Док. № 98.

^[400]    Патон Е. О. Воспоминания. Киев, 1955. С. 223.

^[401]    ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 38. Д. 133. Л. 88.

^[402]     Потемкина М. Н. Эвакуационно-реэвакуационные процессы и эваконаселение на Урале в 1941-1948 гг.: дис. д-ра ист. наук. Екатеринбург, 2004. С. 267.

^[403]    Архив автора. Воспоминания И.Т. Коверды, В.А. Девятковой, А.Л. Костяевой.

^[404]    Архив автора. Воспоминания И.Т. Коверды. Запись автора. 02.10.2010.

^[405]    Архив автора. Воспоминания В.А. Девятковой. Запись автора. 22.05.2010.

^[406]    НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 436. Л. 12.

^[407]    Архив автора. Воспоминания М. В. Юдиной. Запись автора. 17.06.2008.

^[408]    Архив автора. Воспоминания И. Т. Коверды. Запись автора. 02.10.2010.

^[409]    Архив автора. Воспоминания Г. Г. Агеносова. Запись автора. 10.10.2010.

^[410] Архив автора. Воспоминания Е. Д. Краснобаева. Запись М. А. Лазарева. 07.11.2007.

^[411] ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 37. Д. 104. Л. 166.

^[412]    ЦДООСО. Ф. 4. Оп 37. Д 104 Л. 166.

^[413]    Там же. Л. 174.

^[414]    Там же. Л. 236.

^[415]    «…Колхозная торговля превратилась в рыночную спекулятивную торговлю». Секретарю Свердловского обкома ВКП(б) В.М. Андрианову от члена Свердловского обкома ВКП(б) Федоровой. 25 ноября 1941 г. // Урал. XX век. Екатеринбург, 1997. С. 370.

^[416]    Денисевич М. Н. Индивидуальные хозяйства на Урале (1930 — 1985 гг.). Екатеринбург, 1991. С. 90.

^[417]    Котляр П. X. Станкозаводцы делают танки // Т-34: путь к Победе. Воспоминания танкостроителей и танкистов. Киев, 1989. С. 151

^[418]     См.: Лончинская Л. Я. Указ. соч; Сенявская Е. С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М., 1999., Потемкина М. Н. Указ. соч.

^[419]      Архив автора. Собеседование с Д. Е. Текулевым. Запись В. А. Толкачевой; Собеседование с А. К. Моховой. Запись А. В. Андреева; Собеседование с В. В. Лиэтапурс. Запись Т. В. Стариковой и т. д.

^[420]    Архив автора. Воспоминания В. А. Девятковой. Запись автора. 22.05.2010.

^[421]    Тагильский рабочий. 1944. 30 декабря.

^[422]      Шантин Г. Штрихи из жизни города // Мы приближали победу: Очерки. Воспоминания. Письма. Екатеринбург, 2000. С. 384.

^[423]    За хищение хлебных карточек — расстрел! // Тагильский рабочий. 1944.29 августа.

^[424]    Учитывая тот факт, что основную массу источников личного происхождения составляют воспоминания и устные свидетельства содержащихся в лагерях ГУЛАГа трудмобилизованных советских немцев, которые вплоть до 1944 г. находились в тех же условиях, что и заключенные (См., например: Кириллов В. М., Маламуд Г. Я. Немецкое население Урала и трудовая мобилизация // ОЕОБИКВиСН… С. 15), то при рассмотрении данного аспекта проблемы мы делаем акцент на этой категории узников Тагиллага.

^[425]    Кузьмина П. М. Тем, кого молния не убила, гром не страшен // вЕОБЫКВиСН… С. 105.

^[426]    Разинков С. Л. Социальный портрет трудармейцев Тагиллага // ОЕОЕЫКВиСН… С. 29.

^[427]    Керн М. М. Мир тесен // ОЕОЕЫКВиСН… С 94.

^[428]    Берг П. Из жизни стройотряда 18-74 (воспоминания) // Архив лаборатории исторической информатики НТГСПА.

^[429]    Вейде Д. Г. Исповедь трудармейца // ОЕОЕЫКВиСН… С. 80

^[430]      Бернгард Э. Г. «Удивили меня Бухенвальдом! А у нас что — лучше было?!» (из воспоминаний Б. В. Раушенбаха) // СЕОЕЫКВиСН… С. 172. По подсчетам С. Л. Разинкова, к социальной группе крестьян принадлежали 58 % немцев-трудармейцев Тагиллага. См.: Разинков С. Л., Социальный портрет и судьбы советских немцев — трудармейцев, мобилизованных в лагеря НКВД на территории Свердловской области в 1941-1946 гг.: опыт создания и применения электронной базы данных: дис…. канд. ист. наук. спец. 07.00.09. Екатеринбург, 2001. С. 135

^[431]    Больдт И. И. Открытая рана// СЕОЕЫКВиСН… С. 92.

^[432]    Чернявский У. Г. Указ. соч. С. 112.

^[433]    ГАРФ. Ф. 5451. Он. 31. Д. 20. Л. 1.

^[434]     По оценке известного экономиста У. Г. Чернявского в целом по стране продукция огородов покрывала примерно 1/4 всего потребления картофеля и 1/10 овощей. См.: Чернявский У.Г. Указ. соч. С. 138.

^[435]    Бернгард Э. Г. Указ. соч. С. 166.

^[436]    ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 31. Д. 19. Л. 29; Д. 25. Л. 25 об.

^[437]    Кузьмина П. М. Тем, кого молния не убила, гром не страшен // ОЕОБЫКВиСН… С. 105.

^[438]    Бернгард Э. Г. Указ. соч. С. 167.

^[439]    ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 31. Д. 20. Л. 7.

^[440]    Бернгард Э. Г. Указ. соч. С. 168

^[441]     Там же.

^[442]    Кузьмина П. М. Указ. соч. С. 107.

^[443]    Вольтер Г. Л. Зона полного покоя: Российские немцы в годы войны и после нее / Свидетельства очевидцев / Издание 2-е, дополненное и исправленное / Под ред. В. Ф. Дизендорфа. М., 1998. С. 29

^[444]    Бернгард Э. Г. Указ. соч. С. 172-173.

^[445] Бернгард Э. Г. Указ. соч. С. 177.

^[446] Дистергефт Э. П. Вспоминая пережитое // Книга памяти (посвящается тагильчанам — жертвам репрессий 1917 — 1980-х годов) / Сост. и вступ. ст. В. М. Кириллова. Екатеринбург: УИФ «Наука», 1994.С. 267

 

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА I. Опубликованные документы и материалы

1. Все для фронта. Свердловская областная организация КПСС в годы Великой Отечественной войны (1941—1945): Документы и материалы. — Свердловск : Сред.-Урал. кн. изд-во, 1985. — 384 с.
2. История сталинского Гулага. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов : Собрание документов в 7 томах. Т. 4. Население Гулага: Численность и условия содержания / Отв. ред. А. Б. Безбородов, В. М. Хрусталев; сост. И. В. Безбородова (отв. сост.), В. М. Хрусталев — М. : РОССПЭН, 2004. — 624 с.
3. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1888-1986 гг.). — Изд. 9-е, испр. и доп. Т. 7: 1938-1945. -М., 1985.
4. Народное хозяйство СССР за 60 лет: юб. стат. ежегодник. — М., 1977.
5. Продовольственная безопасность Урала в XX веке. 1900-1984 гг.: документы и материалы: в 2 т. Т. 2: 1929-1984 гг. — Екатеринбург,
6. Профсоюзы СССР: документы ^материалы: в 4 т. — М., 1963.
7. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам (1917— 1967 гг.): в 5 т. Т. 3: 1941-1952. -М., 1968.
8. Собрание законов СССР и указов Президиума Верховного Совета СССР. Т. 1.: 1938-1975. -М., 1975.
9. Советская повседневность и массовое сознание. 1939—1945 (Серия «Документы советской истории») / Сост. А. Я. Лившин, И. Б. Орлов. — М. : РОССПЭН, 2003. — 472 с.
10. Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны: «коммуникация убеждения» и мобилизационные механизмы (Серия «Документы советской истории») / Авт.-сост. А. Я. Лившин, И. Б. Орлов. — М. : РОССПЭН, 2007. — 806 с.

 

1. Архивные документы

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (ГАРФ) Ф. 5451. Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов (ВЦСПС).

On. 31. Д. 19-20, 25. On. 30. Д. 1,3, 15.

РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ЭКОНОМИКИ (РГАЭ)

1. Ф. Р-7971. Наркомат торговли. Оп. 5. Д. 60, 202, 203, 226, 240.
2. Ф. 1562. Центральные и местные статистические управления. 14. Т. 2. Д. 1149, 1156-1157, 1169.

ЦЕНТР ДОКУМЕНТАЦИИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ СВЕРДЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ (ЦДООСО) Ф. 4. Свердловский обком ВКП(б) — КПСС. Оп. 31. Д. 176-177, 191-192, 222-223, 251-252, 253-254, 286. Оп. 36. Д. 126, 177. Оп. 37. Д. 103-104, 106, 129, 158. Оп. 38. Д. 84, 99, 127-129, 133. Оп. 39. Д. 240.

МУНИЦИПАЛЬНЫЙ АРХИВ СОЦИАЛЬНО-ПРАВОВЫХ ДОКУМЕНТОВ

Г. НИЖНИЙ ТАГИЛ (МАСПД) Ф. Приказы начальника Тагиллага. Д. 277-280.

НИЖНЕТАГИЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ

(НТГИА)

1. Ф. 31. Комитет по экономике администрации города Нижний Тагил. 1. Д 281, 300, 302, 326, 334, 339.
2. Ф. 47. Управление торгами исполнительного комитета Нижнетагильского городского Совета народных депутатов. 1. Д. 24, 27, 28.
3. Ф. 69. Муниципальное унитарное предприятие «Горкомхоз». Оп. 1. Д. 160, 174.
4. Ф. 70. Нижнетагильский городской Совет народных депутатов и его исполнительный комитет (депутатов трудящихся до 1977 г.). Оп. 2. Д. 485-486, 490^192, 494-500, 502-506, 508-511, 519, 524-528.
5. Ф. 128. Нижнетагильский межрайонный отдел государственной статистики Свердловского областного комитета государственной статистики. Оп. 1. Д. 51, 53, 55, 57-59.
6. Ф. 138. Объединенный фонд бюро продовольственных и промтоварных карточек при исполнительном комитете Нижнетагильского городского Совета депутатов трудящихся. Оп. 1. Д. 9, 15, 16.
7. Ф. 165. Отдел здравоохранения исполнительного комитета Тагилстроевского районного совета депутатов трудящихся г. Нижний Тагил. Оп. 1. Д. 8, 12.
8. Ф. 196. Нижнетагильский металлургический комбинат имени В. И. Ленина (НТМК).

Оп. 1. Д. 117, 137, 139, 140, 155-160, 175-176, 179, 200. Оп. 2. Д. 1-4, 6-8.

9. Ф. 229. Строительно-монтажный трест «Тагилстрой». Оп. 1. Д. 333, 338-339, 343, 361-362, 383-386, 403, 405. Оп. 2. Д. 1-2.
10. Ф. 417. Государственное унитарное предприятие производственное объединение «Уралвагонзавод». Оп. 1. Д. 217, 245-246, 272, 286, 322.

Ш. Опубликованные воспоминания

1. Бауэр, А. Е. Мне тогда больше нравилось жить, чем теперь… / А. Е. Бауэр // ОЕБЕЫКВиСН: «Гордое терпенье. Книга памяти советских немцев-узников Тагиллага» / Авт.-сост. : В. М. Кириллов, П. М. Кузьмина, А. Я. Цейзер, С. Л. Разинков. — Екатеринбург, 2004. -С. 86-87.
2. Бейм (Бенцель), О. Ф. Женская доля / О. Ф. Бейм (Бенцель) // вЕВЕМСВиСН: «Гордое терпенье. Книга памяти советских немцев- узников Тагиллага» / Авт.-сост. : В. М. Кириллов, П. М. Кузьмина, А. Я. Цейзер, С. Л. Разинков. — Екатеринбург, 2004. — С. 115—116.
3. Берг, П. А. Не трудармия, а лагерь / П; А. Берг // ОЕОЕЫКВиСН: «Гордое терпенье. Книга памяти советских немцев-узников Тагиллага» / Авт.-сост. : В. М. Кириллов, П. М. Кузьмина, А. Я. Цейзер, С. Л. Разинков. — Екатеринбург, 2004′. — С. 70—71.
4. Босый Д. Ф. Тысячники / Д. Ф. Босый // Гвардия тыла. — М., 1962.
5. Браун, И. И. Из воспоминаний / И. И. Браун // Книга памяти (посвящается тагильчанам — жертвам репрессий 1917-1980-х годов) / сост. и вступ. ст. В. М. Кириллова. — Екатеринбург : УИФ «Наука», 1994.-С. 254-257.
6. Валова, Е. Е. Женские судьбы / Е. Е. Валова // ОЕОЕККВиСН: «Гордое терпенье. Книга памяти советских немцев-узников Тагиллага» / Авт.-сост. : В. М. Кириллов, П. М. Кузьмина, А. Я. Цейзер, С. Л. Разинков. — Екатеринбург, 2004. — С. 55-56.
7. Вейде, Д. Г. Исповедь трудармейца / Д. Г. Вейде // ОЕБЕМСВиСН: «Гордое терпенье. Книга памяти советских немцев-узников Тагиллага» / Авт.-сост. : В. М. Кириллов, П. М. Кузьмина, А. Я. Цейзер, С. Л. Разинков. — Екатеринбург, 2004. — С. 75-82.
8. Вибе, Ф. Ф. И жизнь, и слезы, и любовь / Ф. Ф. Вибе // ОЕОЕККВиСН: «Гордое терпенье. Книга памяти советских немцев- узников Тагиллага» / Авт.-сост. : В. М. Кириллов, П. М. I А. Я. Цейзер, С. Л. Разинков. — Екатеринбург, 2004. — С. 127
9. Гейман, И. Пожелтевшие, полуистлевшие страницы… / И. ОЕВЕЫКВиСН: «Гордое терпенье. Книга памяти советски: узников Тагиллага» / Авт.-сост. : В. М. Кириллов, П. М. Ь А. Я. Цейзер, С. Л. Разинков. — Екатеринбург, 2004. — С. 186­10. Горинов, И. А. Так начиналась биография / И. А. Горино путь к Победе. Воспоминания танкостроителей и танкистов Киев, 1989.-С. 167-169.

11. Григорьев, Н. А. Бойцы глубокого тыла / Н. А. Григорьев /, гигантов. — Свердловск, 1966. — С. 43-45.
12. Гусаров, А. К. Экзамен на зрелость / А. К. Гусаров // Но] горы Высокой. — М., 1963. — С. 108-114.
13. Давыдков, Т. П. Тагильская броня / Т. П. Давыдков // гигантов. — Свердловск, 1966. — С. 38—39.
14. Дистергефт, Э. П. Вспоминая пережитое / Э. П. Дистергеф: памяти (посвящается тагильчанам — жертвам репрессий 191 годов) / сост. и вступ. ст. В. М. Кириллова. — Екатеринбу] «Наука», 1994. — С. 262-274.
15. Есин, В. Д. Все для фронта, все для победы / В. Д. Есин были горы Высокой. М., 1963. — С. 120-126.
16. Керн, М. М. Мир тесен / М. М. Керн // СЕБЕШВиСН: терпенье. Книга памяти советских немцев-узников Тагиллаг сост. : В. М. Кириллов, П. М. Кузьмина, А. Я. Цейзер, С. Л.. -Екатеринбург, 2004. — С. 93-95.
17. Котляр, П. X. Станкозаводцы делают танки / П. X. Котля путь к Победе. Воспоминания танкостроителей и танкистов] 1989.-С. 151-152.
18. Кроневальд, И. И. Мы верили и ждали / И. И. Крон ОЕОЕЫКВиСН: «Гордое терпенье. Книга памяти советски: узников Тагиллага» / Авт.-сост. : В. М. Кириллов, П. М. Кузьмина, А. Я. Цейзер, С. Л. Разинков. — Екатеринбург, 2004. — С. 210-214.

19. Кроневальд, И. И. Незаживающая рана / И. И. Кроневальд // Книга памяти (посвящается тагильчанам — жертвам репрессий 1917 — 1980-х годов) / сост. и вступ. ст. В. М. Кириллова. — Екатеринбург : УИФ «Наука», 1994. — С. 249-253.
20. Липовская, М. Н. Молодежь — фронту / М. Н. Липовская // Т-34: путь к победе. Воспоминания танкостроителей и танкистов. — Киев, 1989. -С. 162-163.
21. Максарев, Ю. Е. Лавина из 35 тысяч танков / Ю. Е. Максарев // Т-34: путь к Победе. Воспоминания танкостроителей и танкистов. — Киев, 1989.-С. 91-99.
22. Максарев, Ю. Е. Наш танк Т-34 / Ю. Е. Максарев // Гвардия тыла. — М., 1962.
23. Максимов, Е. Страна воевала и строила / Е. Максимов, И. Рахман // Строители индустриального Тагила. — Свердловск, 1958.
24. Мезенин, Н. А жизнь все равно продолжалась. Из дневника уральского школьника / Н. А. Мезенин // Горный край. — 2000. — 6 мая. — С. 11.
25. Николаев, С. И. Орден Ленина горы Высокой / С. И. Николаев // В строю гигантов. — Свердловск, 1966. — С. 51—56.
26. Павлик, П. Е. Люди долга / П. Е. Павлик // В строю гигантов. — Свердловск, 1966. — С. 46-48.
27. Патон, Е. О. Воспоминания. / Е. О. Патон. — Киев, 1955. — 324 с.
28. Пернач, Н. А. Дела комсомольские / Н. А. Пернач // Т-34: путь к Победе. Воспоминания танкостроителей и танкистов. — Киев, 1989. — С.155-162.
29. Пестов, Д. Ф. Дни и ночи / Д. Ф. Пестов // Подвиг трудового Урала. — Свердловск, 1965. — С. 77—80. ^
30. Печеницына, К. Мое поколение / К. Печеницина // Горный край. — 2000. — 6 мая.
31. Плешаков, В. Без отпуска и выходных / В. Плешаков // Мы приближали победу. Очерки. Воспоминания. Письма. — Екатеринбург: АРД ЛТД, 2000. — С. 66-70.
32. Погребняков, С. С. Из воспоминаний / С. С. Погребняков // Книга памяти (посвящается тагильчанам — жертвам репрессий 1917 — 1980-х годов) / сост. и вступ. ст. В. М. Кириллова. — Екатеринбург : УИФ «Наука», 1994.-С. 168-172.
33. Румянцев, В. Г. Они строили домну / В. Г. Румянцев // Подвиг трудового Урала. — Свердловск, 1965. — С. 169-183.
34. Силюцкий, Л. И. Наш паровоз вперед летит / Л. И. Силюцкий // В строю гигантов. — Свердловск, 1966. — С. 49—50.
35. Скачков, С. А. Коммунисты; вперед! / С. А. Скачков // Т-34: путь к Победе. Воспоминания танкостроителей и танкистов. — Киев, 1989. — С. 100-106.
36. Хайдукова (Кудряшова), Н. Про вещий сон и орден в шестнадцать / Н. Хайдукова (Кудряшова) // Горный край. — 2000. — 6 мая.
37. Чевардин, В. В. Такой судьбе не позавидуешь / В. В. Чевардин // Книга памяти (посвящается тагильчанам — жертвам репрессий 1917 — 1980-х годов) / сост. и вступ. ст. В. М. Кириллова. — Екатеринбург : УИФ «Наука», 1994. — С. 193-198.
38. Шантин, Г. Штрихи’из жизни города / Г. Шантин // Мы приближали победу. Очерки. Воспоминания. Письма. — Екатеринбург: АРД ЛТД, 2000. — С. 375-379.
39. Шарунова, Ф. У горна домны — женщина / Ф. У. Шарунова // Мы приближали победу. Очерки. Воспоминания. Письма. — Екатеринбург: АРД ЛТД, 2000. — С. 59-66.
40. Шмидт, А. А. Страшный февраль сорок второго / А. А. Шмидт // Книга памяти (посвящается тагильчанам — жертвам репрессий 1917 — 1980-х годов) / сост. и вступ. ст. В. М. Кириллова. — Екатеринбург : УИФ «Наука», 1994. — С. 247-249.

• Шурделин, П. Д. Годы и дни моей жизни / П. Д. Шурделин // Книга памяти (посвящается тагильчанам — жертвам репрессий 1917 — 1980-х годов) / сост. и вступ. ст. В. М. Кириллова. — Екатеринбург : УИФ «Наука», 1994. — С. 56-166.
• Литовский, 3. 1418 дней и ночей. Литературная мозаика / 3. Литовский // Урал. — 1985. — № 5. — С. 159.

1. Неопубликованные воспоминания
   1. Воспоминания Гавриловой Л. Г. Запись А. А. Погореловой // Архив автора.
   2. Воспоминания Головизной Е. С. Запись Е. А. Угличининой // Архив автора.
   3. Воспоминания Зыковой Е. Л. Запись Э.В. Щаповой // Архив автора.
   4. Воспоминания Костяевой А. Л. Запись автора // Архив автора:
   5. Воспоминания Краснобаева Е. Д. Запись М. А. Лазарева // Архив автора.
   6. Воспоминания Лиэтапурс В. В. Запись Т. В. Стариковой // Архив автора.
   7. Воспоминания Манакова Н. И. Запись А. В. Ермакова // Архив автора.
   8. Воспоминания Манаковой М. Н. Запись А. В.Ермакова // Архив автора.
   9. Воспоминания Моховой А. К. Запись А. С. Андреева // Архив автора. Ю.Воспоминания Олешковой (Данилушкиной) К. М. Запись А. М. Олешковой // Архив автора.
   10. 11.Воспоминания Рожковой (Петухова) А. И. Запись С. А. Важениной // Архив автора.

12. Воспоминания Русинова И. П.. Запись И. В. Татауровой // Архив автора.
13. Воспоминания Текулева Д. Е. Запись В. А. Толкачевой // Архив автора.
14. Воспоминания Черкасова А. И. Запись А. Журихиной // Архив автора.
15. Воспоминания Юдиной М. В. Запись автора // Архив автора.
16. Материалы авторских интервью
    1. Интервью с Агеносовым Г. Г. Запись автора. 10.10.2010.
    2. Интервью с Девятковой В. А. Запись автора. 22.05.2010.
    3. Интервью с Ковердой И. Т. Запись автора. 02.10.2010.
    4. Интервью с Шишкиной Т. И. Запись автора. 14.03.2009.
    5. Материалы частных архивов

Козлов Г. А. Нижний Тагил в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 гг. (записки инженера). Рукопись. // Личный архив А. В. Ермакова

VII. Периодические издания

Правда. 1941-1945 гг. Уральский рабочий. 1934 г. Тагильский рабочий. 1941—1945 гг. За металл. 1942-1943 гг.

VIII. Специальная литература

1. Айрапетов, В. Г. Материально-бытовое положение трудящихся черной металлургии Урала (июнь 1941 — 1945) / В. Г. Айрапетов, С. П. Панфилов // Из истории социалистического строительства на Урале. Вып. 4. — Свердловск, 1976. — С 65-80.

Андреевский, Г. В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху (1930-1940-е гг.) / Г. В. Андреевский. — М. : Молодая гвардия, 2003. — 466 с. — (Живая история : Повседневная жизнь человечества). Антуфьев, А. А. Материальное благосостояние рабочего класса Урала в годы Великой Отечественной войны / А. А. Антуфьев // Материально-бытовое положение трудящихся Урала в условиях социализма (1937—1975) : сб. науч. ст. / отв. ред. В. Н. Зуйков. — Свердловск : УрГУ, 1981. — С. 82-101.

Антуфьев, А. А. Уральская промышленность накануне и в годы Великой Отечественной войны / А. А. Антуфьев. — Екатеринбург : Ин-т истории и археологии, 1992. — 336 с.

Белковец, Л. П. Административно-правовое положение российских немцев на спецпоселении 1941—1955 гг. : историко-правовое исследование / Л. П. Белковец. — М. : РОССПЭН, 2008. — 359 с. — (История сталинизма).

Большаков, А. В. Жилищно-бытовые условия рабочих и служащих^—в годы Великой Отечественной войны (1941—1945) / А. В. Большаков // Материально-бытовое положение трудящихся Урала в условиях социализма (1937-1975) : сб. науч. ст. / отв. ред. В. Н. Зуйков. — Свердловск : УрГУ, 1981. — С. 32-44.

Васильев, А. Ф. Промышленность Урала в годы Великой Отечественной войны (1941—1945) / А. Ф. Васильев. — М. : Наука, 1982.-279 с.

Васютинский, В. Ф. Хранители «старого соболя»: История трудового коллектива Нижнетагильского металлургического комбината / В. Ф. Васютинский. — Свердловск : Средне-Уральское книжное издательство, 1990.— 415 с.

Вербицкая, О. М. Демографические процессы в годы войны / О. М. Вербицкая // Народ и война: очерки истории Великой Отечественной войны. 1941-1945 гг. / Н. А. Араловец [и др.] ; отв.

ред. А. Н. Сахаров, А. С. Сенявский. — М. : Гриф и К, 2010. — С. 488­522.

Ю.Вербицкая, О. М. Повседневная жизнь деревни в годы войны / О. М. Вербицкая // Народ и война: очерки истории Великой Отечественной войны. 1941—1945 гг. / Н. А. Араловец [и др.] ; отв. ред. А. Н. Сахаров, А. С. Сенявский. — М. : Гриф и К, 2010. — С. 541­565.

11. Виноградов, Н. А. Здравоохранение в годы Великой Отечественной войны / Н. А. Виноградов. — М.: Медгиз, 1955. — 40 с.
12. Вознесенский, Н. А. Военная экономика СССР в период Отечественной войны / Н. А. Вознесенский. — М. : ОГИЗ : Госполитиздат, 1947. — 192 с.
13. Голикова, С. В. «Люди при заводах»: обыденная культура горнозаводского населения Урала XVIII — начала XX века / С. В. Голикова. — Екатеринбург : Банк культурной информации, 2006. — 282 с. — (Серия «Очерки истории Урала». Вып. 41).
14. Голикова, С. В. Повседневная жизнь горнозаводского населения дореволюционного Урала / С. В. Голикова // Вестник РУДН. Серия «История России». — 2003. — № 2. — С. 20-29.
15. Гончаров, Г. А. Люди «второго сорта» в условиях военного времени (из повседневной жизни «трудармейцев» Урала в годы Великой Отечественной войны / Г. А. Гончаров // Вестник РУДН. Серия «История России». — 2003. — № 2. — С. 116-126.
16. Григорьев, А. О нормировании труда в промышленности / А. О. Григорьев // Плановое хозяйство. — 1945. -№ 1. — С. 33^2.
17. Денисевич, М. Н. Индивидуальные хозяйства на Урале (1930­1985 гг.) / М. Н. Денисевич. — Екатеринбург : Ин-т истории и археологии, 1991. — 195 с.
18. Дзержинский район: Годы и люди / редкол.: Г. Упоров (рук.) и др. — Екатеринбург : Независимый Ин-т истории материальной культуры, 2003.- 175 с.
19. Дихтяр, Г. А. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма / Г. А. Дихтяр. — М.: Наука, 1965. — 402 с.
20. Дьяков, Ю. Л. Капитальное строительство в СССР, 1941-1945 / Ю. Л. Дьяков ; отв. ред. Л. А. Куманев. — М. : Наука, 1988. — 254 с.
21. Ермаков, А. В. Жилищная проблема в Нижнем Тагиле в годы Великой Отечественной войны / А. В. Ермаков // Тагильский вестник: Город: Годы, События, Люди : историко-краеведческий альманах. — Нижний Тагил : НТГСПА, 2007. — С. 54-65.
22. Ермаков, А. В. Обеспечение тагильчан продовольствием в годы Великой Отечественной войны / А. В. Ермаков // Ученые записки НТГСПА. Общественные науки. — 2004. — С. 65-77.
23. Жиромская, В. Б. Будни городского населения военного времени / В. Б. Жиромская, Н. А. Араловец // Народ и война: очерки- истории Великой Отечественной войны: 1941—1945 гг. / Н. А. Араловец [и др.] ; отв. ред. А. Н. Сахаров, А. С. Сенявский. — М. : Гриф и К, 2010.

• С. 523-540.
  24. Жиромская, В. Б. Влияние войны на население в советском тылу /
      2010. Б. Жиромская, Н. А. Араловец // Народ и война: очерки истории Великой Отечественной войны. 1941—1945 гг. / Н. А. Араловец [и др.] ; отв. ред. А. Н. Сахаров, А. С. Сенявский. — М. : Гриф и К, 2010. С. 462-487.
            25. Журавлев С. В. Повседневная жизнь советских людей в 1920-е гг. /
                1997. В: Журавлев, А. К. Соколов // Социальная история. Ежегодник, 1997. — М.: РОССПЭН, 1998. — С. 287-334.
            26. Журавлев, С. В. «Маленькие люди» и «большая история»: иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920­1930-х гг. / С. В. Журавлев. — М. : РОССПЭН, 2000. — 351 с. — (Серия «Социальная история России XX века» / Рос. акад. наук. Ин-т рос. истории).

27. Журавлев, С. В. Иностранная колония московского Электрозавода в начале 1930-х гг.: опыт микроисследования / С. В. Журавлев // Социальная история : Ежегодник, 1998/99. — М. : РОССПЭН, 1999. — С. 366-410.
28. Журавлев, С. В. История повседневности — новая исследовательская программа для отечественной исторической науки / С. В. Журавлев // Людтке, А. История повседневности в Германии: Новые подходы к изучению труда, войны и власти / А. Людтке ; [пер. с англ. и нем. К. А. Левинсона и др. ; под общ. ред. и с предисл. С. В. Журавлева]. — М. : РОССПЭН ; Германский истор. ин-т в Москве, 2010. — С. 3-27.
29. Загвоздкин, Г. Г. Цена победы: Социальная политика военных лет (1941—1945) / Г. Г. Загвоздкин. — Киров. : Волго-Вят. кн. изд-во : Киров, отд-ние, 1990. — 262 с.
30. Зверев, А. Борьба за экономию и использование резервов для нужд фронта / А. Зверев // Большевик. — 1942. — № 3. — С. 25-29.

31.Зинич, М. С. Будни военного лихолетья. 1941—1945 гг. В* 2 вып. / М. С. Зинич ; отв. ред. Г. А. Куманев ; РАН. Ин-т рос. истории, Междунар. реклам.-информ. агентство «Рус. пресс-служба». — М. : Б. и., 1994. Вып. 1. — 125 е., Вып. 2. — 143 с.

32. Зинич, М. С. Трудовой подвиг рабочего класса 1941—1945 гг. По материалам промышленности и машиностроения / М. С. Зинич. — М. : Наука, 1984.-232 с.
33. Зубкова, Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953 / Е. Ю. Зубкова — М. : РОССПЭН, 2000 — 229 с. — (Социальная история России XX века).
34. История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941— 1945. В 6 т. — М.: Воениздат, 1960-1965.
35. История второй мировой войны, 1939-1945. В 12 т. -М., 1973-1982.

 

36. История Коммунистической партии Советского Союза / Б. Н. Пономарев, М. С. Волин, В. С. Зайцев и др. — 5-е изд., доп. — М. : Политиздат, 1980 — 800 с.
37. История народного хозяйства Урала. В 2 ч. — Свердловск : Изд-во Урал, ун-та, 1988. -Ч. 1. 1917-1945 гг. -253 с.
38. История профсоюзов Урала 1905-1984 гг. / [Абрамовский А. П., Антипин В. И., Айрапетов В. Г. и др.].—М. : Профиздат, 1984. — 319 с.
39. История советского рабочего класса. В 6 т. / гл. редкол. : С. С. Хромов (гл. ред.) и др. — Т. 3. Рабочий класс СССР накануне и в годы Великой Отечественной войны, 1938-1945 гг. / [А. В. Митрофанова, Е. Репида, М; С. Зинич и др.]; Редкол. : А. В. Митрофанова (отв. ред.) и др.]. — М. : Наука, 1984. — 591 с.
40. Кириллов, В. М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала 1920-е — начало 50-х гг. В 2 ч. / В. М. Кириллов. — Нижний Тагил : [б. и.], 1996. — 231 с.
41. Кириллов, В. М. Немецкое население Урала и трудовая мобилизация / В. М. Кириллов, Г. Я. Маламуд // GEDENKBUCH: «Гордое терпенье. Книга памяти советских немцев — узников Тагиллага» /В. М. Кириллов [и др.].—Екатеринбург, 2004.—С. 14-22.
42. Клименко, К. И. Уральский промышленный район / К. И. Клименко. — М., 1945.-69 с.
43. Кожурин, В. С. Неизвестная война: Деятельность советского государства по обеспечению условий жизни и труда рабочих в годы Великой Отечественной войны / В. С. Кожурин. — М. : АОН, 1990. — 288 с.

 

44. Козлова, Н. Н. Горизонты повседневности советской эпохи (Голос из хора) / Н. Н. Козлова. — М. : ИФРАН, 1996. — 215 с.

 

 

45. Корнилов, Г. Е. Уральская деревня в период Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.) / Г. Е. Корнилов. — Свердловск : Изд-во Урал, ун-та, 1990.-222 с.
46. Корнилов, Г. Е. Уральское село и война. Проблемы демографического развития / Г. Е. Корнилов. — Екатеринбург : Уралагропресс, 1993. — 175 с.
47. Косяченко, Г. Военное хозяйство СССР / Г. Косяченко // Плановое хозяйство. — 1944. — № 1. — С. 3-16.
48. Крупянская, В. Ю. Культура и быт горняков и металлургов Нижнего Тагила (1917-1970) / В. Ю. Крупянская, О. Р. Будина, Н. С. Полищук, Н. В. Юхнева. — Москва. : Наука, 1974. — 318 с.
49. Крупянская, В. Ю. Культура и быт горняков и металлургов Нижнего Тагила (1917-1970) / В. Ю. Крупянская. — М. : Наука, 1974. — 319 с.
50. Кузьмина, Г. М. Гордость, моя — Вагонка / Г. М. Кузьмина. — Свердловск : Средне-Уральское кн. изд-во, 1986. — 428 с. — (Биография уральской индустрии).
51. Кузьминов, И. Стахановское движение в период Отечественной войны / И. Кузьминов // Большевик. — 1942. — № 4. — С. 25—35..
52. Лебина, Н. Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930-е годы / Н: Б. Лебина. — СПб. : Нева ; Летний Сад, 1999.-316 с.
53. Липатов, Н. П. Черная металлургия Урала в годы Великой Отечественной войны (1941—1945): очерки истории строительства / Н. П. Липатов. — М.: Изд-во АН СССР, 1960. — 283 с.
54. Листровой, В. Д. Конструктор Морозов / В. Д. Листровой, К. М. Слободин. -М. : Политиздат, 1983. — 80 с.
55. Лоренцо, Д. Н. Уральский вагоностроительный завод / Д. Н. Лоренцо; отв. ред. А. Г. Козлов [и др.]. — М. ; Свердловск : Машгиз. Урал.-Сиб. отд-ние, 1961. — 164 с.
56. Любецкий, А. Е. Партийная государственная политика по отношению к семьям военнослужащих на Урале в годы Великой Отечественной войны : автореф. дис. … канд. ист. наук : 07.00.02 / А. Е. Любецкий. — Челябинск, 2005. — 23 с.
57. Любимов, А. В. Всемерно использовать местные продовольственные ресурсы / А. В. Любимов // Большевик. — 1941. — № 16. — С. 26-30.
58. Любимов, А. В. Торговля и снабжение в годы Великой Отечественной войны / А. В. Любимов. — М. :Экономика, 1968.— 71 с.
59. Людтке, А. История повседневности в Германии: Новые подходы к изучению труда, войны и власти / А. Людтке ; отв. ред. С. В. Журавлев. — М. : РОССПЭН ; Германский истор. ин-т в Москве, 2010. — 268 с.
60. Мазур, Л. Н. Методы исторического исследования : учеб. пособие / Л. Н. Мазур. — Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 2010. — 608 с.
61. Малафеев, А. Н. История ценообразования в СССР (1917-1963) / А. Н. Малафеев. — Л., 1964. — 56 с.
62. Миненко, Н. А. Повседневная жизнь уральского города в . XVIII — начале XX века / Н. А. Миненко. — М. : Наука, 2006. — 380 с.
63. Морехина, Г. Г. Рабочий класс — фронту. Подвиг рабочего класса СССР в годы Великой Отечественной войны / Г. Г. Морехина. — М., 1962.-480 с.
64. Музей горнозаводского дела. Нижний Тагил. Изд. 3-е, перераб и доп. -Екатеринбург: Баско, 1995. — 175с.
65. Нарский, И. В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917— 1922 гг. / И. В. Нарский. — М. : РОССПЭН, 2001. — 613 с. — (Серия «Социальная история России XX века»).
66. Нижнетагильский музей-заповедник. 2-е изд. — Свердловск : Средне- Уральское книжное изд-во, 1988. — 240 с.
67. Нижний Тагил / А. Н. Гессе и др. — Екатеринбург : Банк культур, информ., 1997.-223 с.
68. Нижний Тагил / Сост. В. К. Ковалевич. — 2-е изд., испр., перераб. и доп. — Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во, 1964. — 299 с.
69. Нижний Тагил / Сост. В. К. Ковалевич. — 4-е изд., перераб. — Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во, 1977. — 158 с.
70. Нижний Тагил. — М. : Полиграфист, 1945. — 248 с.
71. Нижний Тагил. — Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во, 1971. — 204 с.
72. Нижний Тагил. 1941—1945. Во имя победы : книга, посвященная боевому и трудовому подвигу тагильчан в годы Великой Отечественной войны / гл. ред. А. X. Фахретденова. — Нижний Тагил, 2010.-259 с.
73. Оболенская, С. В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ / С. В. Оболенская // Одиссей: Человек в истории.-М., 1990.-С. 182-198.
74. Омельченко, К. Мобилизация ресурсов — важнейший источник увеличения выпуска продукции / К. Омельченко // Большевик. — 1942. -№7-8.-С. 30-42.
75. Осокина, Е. А. За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927—1941 / Е. А. Осокина. 2-е изд., доп. — М. : Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина ; РОССПЭН, 2008. — 351 с. — (серия «История сталинизма»).
76. Очерки истории здравоохранения СССР (1917—1956 гг.) / Е. Д. Ашуроков, М. И. Барсуков и др. ; под ред. проф. М. И. Барсукова. — М. : Медгиз, 1957. — 393 с.
77. Палецких, Н. П. Социальная политика на Урале в период Великой Отечественной войны / Н. П. Палецких. — Челябинск: Челябинский агроинженерный университет, 1995. — 184 с.
78. Поляков, Ю. А. Человек в повседневности (исторические аспекты) / Ю. А. Поляков // Вопросы истории. — 2000. — № 3. — С. 125-132.
79. Поляков, Ю. А. Человек в повседневности: прошлое и настоящее / Ю. А. Поляков, В. Б. Жиромская // Вестник РУДН. Серия «История России». — 2003. — № 2. — С. 7-9.
80. Поршнева, О. С. Крестьяне, рабочие и солдаты накануне и в годы Первой мировой войны / О. С. Поршнева. — М. : РОССПЭН, 2004 — 365 с. — (Серия «Человек и война»).
81. Поршнева, О. С. Особенности менталитета россиян в военных условиях / О. С. Поршнева // Великий подвиг народа. Вторые военно- исторические чтения, посвященные 55-летию Победы в Великой отечественной войне : тезисы докладов. — Екатеринбург : Волот, 2001. -С. 151-156.
82. Поршнева, О. С. Повседневность плена: иностранные военнопленные Второй мировой войны в Нижнем Тагиле (1943-1949 гг.) / О. С. Поршнева, М. В. Долинова // Вестник РУДН. Серия «История России». — 2003. — № 2. — С. 127-138.
83. Пушкарева, Н. Л. История повседневности: предмет и методы / Н. Л. Пушкарева // Социальная история. 2007. — М., 2008. — С. 9-54.
84. Разинков, С. Л. Социальный портрет трудармейцев Тагиллага / С. Л. Разинков // ОЕОЕЫКВиСН: «Гордое терпенье. Книга памяти советских немцев — узников Тагиллага» / В. М. Кириллов [и др.]. — Екатеринбург, 2004. — С. 23-35.
85. Ревель, Ж. Микроисторический анализ и конструирование социального / Ж. Ревель // Одиссей. Человек в истории. — М., 1996. — С. 112-127.
86. Репина, Л. П. Комбинации микро- и макроподходов / Л. П. Репина // Историк в поиске : микро- и макроподходы к изучению прошлого : доклады и выступления на конференции. — М. : Ин-т всеобщей истории, 1999.-308 с.
87. Сенявский, А. С. Повседневность как методологическая проблема микро- и макроисторических исследований (на материалах российской истории XX в. / А. С. Сенявский // История в XXI в. Историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества. — М., 2001.
88. Сенявский, С. Л. Рабочий класс СССР (1938 — 1965) / С. Л. Сенявский, В. Б. Тельпуховский. — М. : Мысль, 1971. — 534 с.
89. След на земле : [Сборник] / Сост. Д. В. Вендер. Кн. 2. : В честь 55- летия Победы. — Екатеринбург, 2000. — 358 с.
90. Слободин, К. М. Танк на постаменте / К. М. Слободин. — М., 1968. — 144 с.
91. Сонин, М. Новые квалифицированные кадры промышленности / М. Сонин // Плановое хозяйство. — 1941. — № 6-7. — С. 46-54.
92. Суржикова, Н. В. Иностранные военнопленные второй — мировой войны на Среднем-. Урале. 1942—1956 гг. / Н. В. Суржикова. — Екатеринбург : [Гуманитарный университет], 2006. — 500 с.
93. Сухаревский, Б. М. Советская экономика в Великую Отечественную войну / Б. М. Сухаревский. — М., 1945. — 39 с.
94. Трифонов, А. Н. Перестройка организации снабжения населения Урала (1941-1942) / А. Н. Трифонов // Деятельность КПСС по повышению роли рабочего класса Урала в развитии промышленности (1941-1945 гг.). Межвузовский сборник научных трудов. — Свердловск, 1982. — С. 85-90.
95. Трифонов, А. Н. Огородничество и решение продовольственной проблемы на Урале в  годы Великой Отечественной войны // Мультимедиажурнал RU. Режим доступа: Ьйр://пту.ги/ига1_Ыз1огу.111т1?&а11;1с1е=488&сНа811=59аЬЗаЬ5 01. (дата обращения: 17.11.2009).
96. Трифонов, А. Н. Создание и развитие продовольственной базы промышленных центров Урала в период ВОВ (1941—1945гг.) /

А. Н. Трифонов // Развитие рабочего класса и промышленности Урала в период строительства социализма (1938-1958). — Свердловск, 1982. -С. 61-64.

97. Труфанов, И. П. Проблемы быта городского населения СССР / И. П. Труфанов. — Л., 1973.
98. Тяжельникова, В. С. Повседневная жизнь московских рабочих в начале 1920-х годов / В. С. Тяжельникова // Россия в XX веке: Люди, идеи, власть / Отв. ред. А. К. Соколов, В. М. Козьменко. — М. : РОССПЭН, 2002. — С. 194-218.
99. Тяжельникова, В. С. Повседневность и революционные преобразования советской власти / В. С. Тяжельникова // Россия в XX в. Реформы и революции. В 2 т. / Ред. Г. Н.Севостьянов. — Т. 2. — М., 2002.-С. 84-101.
100. Урал — фронту / П. Г. Агарышев, М. Н. Евланова, А. Г. Наумова и др.; под ред. А. В. Митрофановой. — М. : Экономика, 1985. — 344 с.
101. Федорин, И. М. Развитие промышленности Нижнего Тагила в предвоенный период и в годы Великой Отечественной войны / И. М. Федорин // Ученые записки Нижнетагильского педагогического института. — 1958. Т. 2. — С. 37-78:
102. Филиппов, Э. В. Питание в годы Великой Отечественной войны / Э. В. Филиппов. — Челябинск : [б. и.], 2005. — 263 с.
103. Фицпатрик, Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е гг.: город / Ш. Фицпатрик. — М. : РОССПЭН, 2001. — 332 с. — (Советская история в зарубежной историографии).
104. ХПЗ — Завод имени Малышева. 1895-1995. Краткая история развития /А.В. Быстриченко, Е.И. Добровольский, А.П. Дроботенко и др. — Харьков : Прапор, 1995. — 792 с.
105. Чернявский, У. Г. Война и продовольствие. Снабжение городского населения в Великую Отечественную войну / У. Г. Чернявский. — М. : Наука, 1964.-207 с.
106. Шаров, А. Восстановление и строительство жилищ в городах СССР / А. Шаров // Плановое хозяйство. — 1945. — № 3. — С. 42-53.
107. Шлюмбом, Ю. Микроистория: большие вопросы в малом масштабе / Ю. Шлюмбом, М. Кром, Т. Зоколл // Прошлое — крупным планом: Современные исследования по микроистории. — СПб. : Европейский университет в Санкт-Петербурге ; Алтейя, 2003. — С. 7—26.
108. Якунцов, И. А. Рабочий класс Урала в годы Великой Отечественной войны (Партийное руководство решением- проблем кадров) / И. А. Якунцов. — Иркутск : Изд-во Иркутского ун-та, 1987. — 200 с.
109. Ямпольский, М. Производительность труда в советской промышленности / М. Ямпольский // Плановое хозяйство. — 1944. — № 1. — С. 72-81.
110. Исследования: диссертации и авторефераты диссертаций
     1. Кожурин, В. С. Социальная политика советского государства по отношению ^ рабочему классу в годы Великой Отечественной войны : автореф. дис. … д-ра ист. наук / В. С. Кожурин. — М., 1991. — 52 с.
     2. Кругликов, В. В. Городское население Свердловской области накануне и в годы Великой Отечественной войны (1939—1945 гг.) : автореф. дис. … канд. ист. наук : 07.00.02 / В. В. Кругликов. — Екатеринбург, 2007. — 24 с.
     3. Лончинская, Л. Я. Массовое сознание населения уральских областей в годы Великой Отечественной войны (исторический аспект) : автореф. дис. … канд. ист. наук : 07.00.02 / Л. Я. Лончинская. — Челябинск, 2002. -22 с.
     4. Любецкий, А. Е. Партийная государственная политика по отношению к семьям военнослужащих на Урале в годы Великой Отечественной войны : автореф. дис. … канд. ист. наук : 07.00.02 / А. Е. Любецкий. — Челябинск, 2005. — 23 с.
     5. Маламуд, Г. Я. Заключенные, трудмобилизованные НКВД и спецпоселенцы на Урале в 1940-х — начале 50-х гг. : дис. … канд. ист. наук / Г. Я. Маламуд. — Екатеринбург : [Б. и.], 1998. — 18 с.
     6. Потемкина, М. Н. Эвакуационно-реэвакуационные процессы и эваконаселение на Урале в 1941-1948 гг. : автореф. дис. … д-ра ист. наук : 07.00.02 / М. Н. Потемкина. — Челябинск, 2004. — 32 с.
     7. Разинков, С. Л. Социальный портрет и судьбы советских немцев — трудармейцев, мобилизованных в лагеря НКВД на территории Свердловской области в 1941—1946 гг. : опыт создания и применения электронной базы данных : дис. … канд. ист. наук. : 07.00.09 / С. Л. Разинков. — Екатеринбург, 2001. — 245 с.
111. 23. Какую одежду носили. Было ли различие в одежде по сезонам. Носили ли одну одежду несколько человек. Была’ли праздничная (выходная) одежда. Получали ли обувь и одежду по карточкам (в качестве гуманитарной помощи, помощи семьям военнослужащих и т. д.). Выдавали ли одежду на работе (как часто, использовалась ли она для повседневной- носки). Как приобретали одежду, обувь (покупали, шили сами, выменивали и т.д.).
     24. Пользовались ли услугами, бани (душевых), как часто, где. Было ли в банях разграничение на женские и, мужские дни или мылись все вместе. Что использовали для мытья. Мылись ли дома (как, как часто). Пользовались ли услугами прачечных.
         

         ВОПРОСЫ ДЛЯ ИНТЕРВЬЮ С ТАГИЛЬЧАНАМИ, ПРОЖИВАВШИМИ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ В НИЖНЕМ ТАГИЛЕ

         Сначала ответьте, пожалуйста, на вопросы, которые я вам задам. А в конце нашей беседы вы расскажите все, что помните о военном времени, но о чем я вас не спросила

         Данные о респонденте (паспортичка)

         ФИО. Год рождения. Кем являлся во время войны (рабочий, служащий, домохозяйка, учащийся и т.д.). Где работали, учились (в том числе члены семьи). Перечислите членов семьи, проживавших вместе с вами в годы войны. Кто из семьи находился на фронте.

         Где проживали Вы и Ваша семья на начало войны. Когда семья приехала в Нижний Тагил (причина). Место жительства в годы войны.

         Питание

         1. Какие изменения в жизни почувствовали с началом войны. Было ли резкое ухудшение качества жизни (в чем оно заключалось). Поменялся ли рацион с началом войны (как).
         2. Карточки какой категории Вы получали (рабочего, служащего, иждивенца, детскую). Какие карточки получали остальные члены вашей семьи. Сколько граммов хлеба получали по карточке (ваши члены семьи). Какие продукты кроме хлеба получали по карточкам.
         3. Покупали ли продукты в магазине (какие)? Были ли замены продуктов по карточкам (каких?).
         4. Можно ли было прожить без продуктов, выдаваемых по карточкам (приходилось ли жить только на продукты, выдаваемые на карточки).
         5. Было ли в годы войны урезание пайка. Как это воспринималось (как необходимая мера военного времени, как ужесточение политики государства, как несправедливость и т. д.).
         6. Какие были свои оригинальные способы решения проблемы нехватки продуктов (были характерны для населения или являлись исключительно вашим способом).
         7. Был ли в годы войны переломный момент, когда питание вашей семьи улучшилось. С чем это было связано. Появились ли в рационе новые продукты, увеличился ли объем пищи.
         8. Были ли у вас или у членов вашей семьи потери или кражи хлебных (продуктовых) карточек. Сколько раз. Что в этом случае предпринимали. Как восполняли недостаток продуктов. Можно ли было восстановить утраченные карточки. Была ли помощь со стороны родных, знакомых, в чем она заключалась.
         9. Пользовались ли услугами рынка. Что можно было купить на рынке (обменять), по какой цене. Покупали или продавали сами что-то на рынке (хлебные карточки)? Какую роль играл рынок в обеспечении семьи продуктами и промышленными товарами.
         10. Что готовили дома. Были ли свои традиционные блюда. Как отличалась пища, приготовленная по случаю праздника. Питались ли в общественной столовой (кто из семьи). Сколько раз в день. Хватало ли в питания в столовой или дома еще приходилось готовить еду.
         11. Часто ли было ощущение голода. Что делали в случае отсутствия продуктов. Сколько раз в день удавалось поесть.
         12. Приходилось ли собирать травы в лесу. Что из них удавалось приготовить. Была ли это вынужденная мера для спасения от голода. Приходилось ли собирать лесные травы в довоенное время, с чем это было связано.
         13. Был ли в годы войны свой огород (подсобное хозяйство). Какой площадью, что выращивалось. Где хранился урожай. На какое время хватало продуктов, собранных со своего огорода (до зимы, до весны, до следующего урожая). Были ли домашние животные (какие, где содержали, чем их кормили).
         14. Можно ли было прожить, питаясь только продуктами со своего огорода. Были ли случаи воровства с огорода (как часто, что воровали, кто воровал, как этому противодействовали).
         15. Жилищные условия
         16. К какому типу жилья относился ваш дом (многоэтажный каменный/кирпичный дом, одноэтажный каменный/кирпичный дом, общежитие, барак, частный дом, землянка). Какую жилплощадь занимала ваша семья.
         17. Что из элементов благоустройства было в вашем доме (электричество, центральное отопление, водопровод).
         18. Чем отапливали помещение, где брали топливо. Удавалось ли зимой поддерживать комфортную температуру в помещении. Получали ли дрова (иное топливо) через предприятия, в качестве помощи и т.д. Приходилось ли прибегать к воровству топлива. Чем это было вызвано.
         19. Проводился ли ремонт жилья в военное время. Кто ремонтировал помещение. В чем состоял ремонт. Проводился ли капитальный ремонт жилья.
         20. Приходилось ли вашей семье обращаться (жаловаться) по вопросу ремонта жилья, обеспечения семьи топливом. К кому было обращение, каким был результат.
         21. Были в доме клопы, крысы, насекомые. Чем это было вызвано. Как ситуация в этом отношении выглядела в довоенное время. Как решали эту проблему в годы войны (самостоятельно, никак, с помощью специалистов из коммунальных отделов, санэпидемиологов). Считалось ли состояние вашего жилья в санитарном отношении удовлетворительным. Что (или кто) являлось причиной неудовлетворительного состояния жилья.

          

         21. Были ли свои способы улучшения жилищных условий, в чем они заключались.
         22. Было ли во время войны подселение в ваше жилье эвакуированных (сколько человек). Как отнеслись к подселению (понимание, пассивное недовольство, противодействие). Как складывались с ними отношения (отношения стали близкими, сохранялась дистанция, негативные отношения). Приходилось ли делиться с эвакуированными своими вещами, мебелью, продуктами.

         Вещевое обеспечение и бытовое обслуживание

     25. Приходилось ли жаловаться, обращаться по вопросам питания, жилищного устройства, бытового обслуживания. Куда, каким был результат.
     26. На ваш взгляд, кто из горожан находился в войну в наилучшем положении; а кто в наихудшем. Почему.
     27. Произошли ли какие либо изменения в вашей жизни сразу после окончания войны. Отразилось ли окончание войны на улучшении качества питания и проживания.
     28. Ваше самое яркое воспоминание из жизни в годы войны.

     ⁶ Журавлев С. В. История повседневности — новая исследовательская программа для отечественной исторической науки. Предисловие //Людтке Л. История повседневности в Германии … С. 11.

     ⁷ Нарский И. В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М., 2001.

     ²³  Васильев А. Ф. Промышленность Урала в годы Великой Отечественной войны (1941-1945). М., 1982; Антуфьев А. А. Уральская промышленность накануне и в годы Великой Отечественной войны. Екатеринбург, 1992; Липатов Н. П. Черная металлургия Урала в годы Великой Отечественной войны (1941-

     ³¹  Чернявский У. Г. Война и продовольствие. Снабжение городского населения в Великую Отечественную войну. М., 1964; Комаров В. Е., Чернявский У. Г. Доходы и потребление населения СССР. М., 1973; Труфанов И. П. Проблемы быта городского населения СССР. Л., 1973; Любимов А. В. Торговля и снабжение в годы Великой Отечественной войны. М., 1968; Малафеев А. Н. История ценообразования в СССР (1917-1963). Л., 1964; Дихтяр Г. А. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма. М., 1965; Айрапетов В. Г., Панфилов С. П. Материально-бытовое положение трудящихся черной металлургии Урала (июнь 1941 — 1945) // Из истории социалистического строительства на Урале. Вып. 4. Свердловск, 1976; Большаков А. В. Жилищно-бытовые условия рабочих и служащих в служащих сократилось в 6,9 раза (с 28,1 до 4,1 тыс. голов). См.: Антуфьев A.A. Материальное благосостояние рабочего класса Урала в годы Великой Отечественной войны // Материально-бытовое положение трудящихся Урала в условиях социализма (1937-1975). Свердловск, 1981. С. 91; Ермаков А. В. Обеспечение тагильчан продовольствием в годы Великой Отечественной войны // Ученые записки НТГСПА. Общественные науки. 2004. С. 71.

     ⁷⁸ НТГИА. Ф. 229. Оп. 1. д. 361. Л. 31.

     ⁹⁴  НТГИА. Ф 70 Оп. 2. Д 499. Л. 17,74

     ¹⁰⁹ Трифонов А. Н. Указ. соч.

     ¹⁸⁷ НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. д. 485. Л. 171.

     ¹⁹⁴ НТГИА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 343. Л. 52.

     ²²⁰  Там же.

     ²³¹ Ермаков А.В. Жилищная проблема… С. 55.

     ²⁴¹ НТГИА. Ф. 417. Оп. 1. Д. 295. Л. 65.

     ²⁵³ Там же.

     ²⁵⁴  НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 495. Л. 135.

     ²⁶⁷  НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 499. Л. 1-2.

     ²⁷³  НТГИЛ. Ф. 417. Оп. 1. Д. 192. Л. 132.

     ²⁷⁹  НТГИА. Ф. 70. Оп. 2. Д. 486. Л. 73.

     ²⁸² Литовский 3. 1418 дней и ночей. Литературная мозаика//Урал. 1985. №5. С. 159.

     ³⁰⁴  Шурделин П. Д. Годы и дни моей жизни. Книга памяти. С. 158.

     ³⁰⁵  Население Гулага… С. 230-231.

     ³³⁰ Подсчитано по: НТГИА. Ф. 31. Оп. 1. Д. 334. Л. 9; Ф. 128. Оп. 1. Д. 57. Л. 53.

     ³⁴⁴  НТГИА. Ф. 196. Оп. 1. Д. 158. Л. 80.

     ³⁷¹ НТГИА. Ф. 70. Оп. 2.499. Л. 44.