ТАГИЛЬСКИЕ ЗАВОДЧИКИ ДЕМИДОВЫ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА: ВЛАДЕЛЬЦЫ И ВЛАДЕНИЯ

УРАЛЬСКИЕ ЗАВОДЧИКИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА: ВЛАДЕЛЬЦЫ И ВЛАДЕНИЯ

Неклюдов Евгений Георгиевич — д.и.н., г.н.с., Институт истории и археологии УрО РАН (г. Екатеринбург)
E-mail: ntplant9@mail.ru 

Уральский государственный университет им. А.М. Горького, Нижнетагильская государственная социально-педагогическая академия. Нижний Тагил, 2004 год

Практики владения: “старинные” роды заводчиков

История уральских заводчиков первой половины XIX в, рассмотренная через призму практик владения, предполагает особый подход к ее презентации. Наследственный характер заводской собственности закономерно привел к формированию родов заводовладельцев, которые являлись как бы “совокупными действующими лицами” истории. Крупнейшие из них берут свое начало в XVIII в

Первый по времени и значению род уральских заводчиков Демидовых (первый Невьянский завод был передан казной Н. Д. Антюфееву-Демидову в 1702 г.) в течение XVIII в. раздробился на несколько ветвей, раздельно владевших Невьянскими, Нижнетагильскими, Суксунскими, Ревдинско-Рождественскими (наследники Ак. Н. Демидова), Сергинскими, Авзяно-Петровскими, Кагинскими, Кыштымскими и Шайтанскими (наследники Н. Н. Демидова старшего) заводами.

В результате продаж из владений рода в том же столетии вышли четыре хозяйства: Шайтанские заводы в 1767 г. были проданы Ширяевым, Невьянские в 1769 г. – С. Я. Яковлеву, Сергинские в 1783 г. и Авзяно-Петровские в 1796 г. – М. П. Губину1.

В результате к началу XIX в  Демидовы владели на Урале пятью уже сложившимися горнозаводскими округами  Старшая ветвь рода, идущая от Акинфия Никитича Демидова, была представлена наследниками его среднего сына Григория, владельцев Суксунских и Ревдинских заводов, и наследниками младшего сына Никиты, владельцев Нижнетагильских заводов.

Из младшей ветви Никиты Никитича Демидова Кыштымскими заводами владел его сын Никита Никитич младшего, а Кагинскими – наследники другого сына Евдокима Никитича Демидова.

Крупнейшим и богатейшим из демидовских владений на Урале был Нижнетагильский горнозаводский округ, на рубеже столетий принадлежавший сыну Н. Ак. Демидова Николаю Никитичу.

За два с половиной года до смерти, в ноябре 1784 г., “чувствуя оскудение сил и частые болезненные припадки”, Никита Акинфиевич написал завещание, которое тогда же было утверждено императрицей. Все свои собственные и покойной жены Александры Евтихиевны (урожденной Сафоновой) имения он поделил между сыном и двумя дочерьми. В раздел пошли только вотчины в европейских губерниях России с 8362 рев. д. крепостных крестьян, деньги и движимое имущество.

Нижнетагильские заводы передавались в безраздельное владение единственному сыну Николаю  При девяти заводах с восемью деревнями и новой Усть-Уткинской пристанью по 4-й ревизии числилось 7657 рев. д. крепостных и 307 рев. д. вечноотданных, а также 1245 рев. д. приписных крестьян.

На часть сына выделялись также 3 487 рев. д. вотчинных крестьян в Нижегородском и Тверском наместничествах и Московской губернии, “дворы” в Москве (в Немецкой слободе и на Мясницкой улице), Петербурге (на Васильевском острове), Приморская дача “по Петергофской дороге”, дома в городах Екатеринбурге, Перми, Казани, Лаишеве, Нижнем Новгороде, Ярославле и Твери “со всем каменным и деревянным на тех дворах строением, с дворовыми людьми, служителями и приказчиками и всем, что в оных движимого имения находится”.

Всего основному наследнику выделялось 11 451 рев. д. крепостных и приписных крестьян в четырех российских провинциях, что составляло две трети наследства отца.

Оставшиеся вотчины в Нижегородском, Владимирском, Вятском и Костромском наместничествах с 4875 рев. д. сверх денег и драгоценностей “в равных частях” переходили дочерям Екатерине и Марии.

Желая сохранить заводы в одних руках, Никита Акинфиевич распорядился в случае смерти сына отдать заводы “без раздробления” старшей дочери Екатерине, а Марии – все не принадлежащие к заводам вотчины и “сверх того выплачивать из заводского дохода деньгами”.

В том 1784 г  Николаю шел 11-й год, Екатерине исполнилось 12, а Марии – семь лет  По закону над малолетними наследниками полагалось учреждать опеку до их совершеннолетия. В завещании отец упомянул поэтому о дозволении ему “перед кончиною” назначить опекунов, которым вверял “все движимое и недвижимое имение для управления оным на пользу детей моих”2.

7 мая 1787 г  Никита Акинфиевич скончался  По его еще прижизненному выбору опекунами над несовершеннолетними детьми были определены генерал-аншеф, сенатор Николай Дмитриевич Дурново и тайный советник и сенатор Александр Васильевич Храповицкий.

Хозяйственными и финансовыми делами наследников во время опеки ведал в основном Дурново; Храповицкий, будучи статс-секретарем Екатерины II, содействовал военной и придворной карьере подопечного владельца Нижнетагильских заводов. Опекуны, скорее всего, устроили (не без вмешательства могущественных сил) и личную судьбу молодого Демидова и его сестер.

Екатерина Никитична по желанию светлейшего князя Г. А. Потемкина, флигель-адъютантом (с 16 октября 1789 г.) и генерал-аудитор лейтенатом (с 29 июля 1791 г.) штаба которого состоял Николай Демидов, была выдана за знатного, но расточительного князя Сергея Лаврентьевича Львова, который был к тому же на 32 года старше невесты. “Желая доставить ему счастие в получении знатного имущества”, Потемкин, по словам самого Демидова, прислал к опекуну письмо, “чтобы выдать старшую сестру мою в замужество за оного Львова”.

Когда Дурново отказал, “князь вторично обратился… и тут уже не было средства дальше противиться в рассуждении столь сильной его возможности, и сестру мою за Львова выдали”, – сокрушался любящий брат, “сожалея о толико несчастной ее участи”3.

Вскоре, однако, Дурново “отыгрался” за свое поражение в борьбе с Потемкиным, женив своего сына камергера Дмитрия Николаевича на младшей подопечной Марии Никитичне.

Устройство семейных дел потребовало немалых расходов  В приданое сестрам было выделено до 300 тыс. руб. “деньгами и вещами”, по завещанию отца им достались вотчины общей стоимостью 600 тыс. руб. Демидов заплатил также 164-тысячный долг зятя Львова и вынужден был в дальнейшем помогать семье сестры “по их дошедшей крайности” по 3,5 тыс. руб. в год.

В 1794 г  сам Николай Никитич женился на баронессе Елизавете Александровне Строгановой, младшей сестре владельца Кыновского округа барона Г. А. Строганова (ее именем был назван один из заводов этого округа – Елизавето-Нердвинский). Этот брак с представительницей знаменитого и влиятельного рода существенно повысил “рейтинг” Демидова в высшем обществе, но не принес существенных материальных выгод.

За невестой в 1797 г  было дано “бриллиантов, жемчугов, серебра в разных вещах и разного платья, белья, уборов и кружев” на 38 270 руб. и каменный дом на Большой Морской улице (№ 23) в Петербурге стоимостью 94,5 тыс. руб.4

Свадьба и переезд в Петербург потребовали значительных расходов, в результате чего Демидов вынужден был отказаться от планов развития вотчин (в частности, нижегородской, где, как он писал управляющему, “никаковых заведениев, колми паче построения винокуренного заводу, иметь не намерен”) и даже покуситься на заводскую кассу5

По условиям опеки наследник Нижнетагильских заводов получал в год определенную сумму на проживание  Но огромные личные траты Демидова значительно превышали ее. “Кто в том виноват, – писал ему Н. Д. Дурново в 1797 г., – что вы в один год прожили вместо положенных вам ста двадцати тысяч рублей вчетверо больше”6

В результате многочисленных выплат и займов за Николаем Никитичем накопилось более 800 тыс  руб  частных долгов, а за его заводами – более 100 тыс. руб. казенных недоимок. “Последнею их причиною, – оправдывался почти обанкротившийся владелец, – были единственно несовершенные мои лета”.

Финансовая несостоятельность и не прекращавшаяся расточительность Демидова послужили причинами продления опеки после достижения им совершеннолетия. В феврале 1795 г. опекуны потребовали, по словам самого Демидова, “чтобы я упросил к общему с ними по делам моим содействию в попечители” графа Александра Николаевича Самойлова, который был не только высокопоставленным и влиятельным государственным чиновником (действительным тайным советником и генерал-прокурором Сената), но и племянником умершего светлейшего князя Потемкина, память о котором высоко чтила императрица.

22-летний заводовладелец давал обязательство “жить определенною мне от них [опекунов и попечителя] суммою, не делать ни малейших займов, не давать расписок, ни векселей, ни обязательств и не подписывать никаких счетов, контрактов, закладных, купчих и всякого рода крепостей без ведома и общего подписания попечителя и опекунов”7.

Так опека над несовершеннолетним превратилась в опеку и попечительство над “расточительным” владельцем.

В поисках выхода из критической финансовой ситуации в 1795–1797 гг были проданы часть наследственных имений в Нижегородской и Петербургской губерниях (с. Фокино – первую демидовскую вотчину, купленную еще Н. Д. Демидовым, и Юрьино продали сестре последнего фаворита императрицы П. А. Зубова О. А. Жеребцовой, с. Огневский Майдан – Д. А. Бахметеву, Приморскую дачу под Ораниенбаумом – датскому консулу А. И. Мезе)8.

В 1797 г  был предложен план займа 400 тыс. руб. (в последующих вариантах плана сумма увеличилась до 600 тыс. и 1 млн руб.) в Голландии. План составлялся в большом секрете и даже имя “одного из самых богатых российских господ”, желавшего заложить свои “сибирские заводы”, не разглашалось.

Но местные эксперты признали его “весьма опасным”, вспомнив о подобном же давнем “деле с Голландией” дяди владельца П. Ак. Демидова, который в результате “возросшего куртажа и комиссии утратил капитала своего до 500 тыс. руб.”.

Целесообразнее, считали они, всем частным кредиторам предоставить в залог крепостных из вотчин, а заводы “оставить в свободности”. Для “умножения дохода” они предложили “завести в Сибири прибавочный завод, для которого… есть там в отведенных дистанциях… способное место, а руд и лесов наивесьма довольно”.

Эксперты считали также необходимым “годовому содержанию владельца учинить штат, который бы в силе своей сохранен был на самом твердейшем правиле и которым отличную сумму из доходов назначить к платежу долгов с процентами”. “Сим образом, – уверяли они, – …если не в два, а в три года точно весь долг выплачен быть может”9
.
Расстроились и дела в Голландии  Демидовскому комиссионеру в Амстердаме было поручено прозондировать почву по поводу залога Нижнетагильских заводов  18 июля 1797 г  он сообщал, что “нельзя теперь еще ничего сказать верного, а должно ожидать миру, который скоро восстановлен будет” (имелось в виду, видимо, близившееся окончание войн первой антифранцузской коалиции). Но уже через три дня комиссионер извещал Николая Никитича, что “имел случай быть в собрании знаменитых особ”.

Предложенное им в залог имение вызвало там определенный интерес, но не столько для аренды или займа, сколько для покупки  Сам комиссионер также склонялся к тому, что “скорее можно отыскать охотников на покупку оного имения, нежели получить под залог его известную вам сумму”10.

Но на такой шаг Демидов не решился, хотя вскоре, 12 августа 1797 г. (сенатский указ издан 22 ноября), Павел I подписал указ о снятии опеки с Демидова, с того времени ставшего полновластным хозяином своих заводов и вотчин. По просьбе Николая Никитича опекуны “за преклонными летами и полным доверием” были освобождены от обязательных отчетов по своему 10-летнему управлению11.

Тогда же он обратился к императору с просьбой отпустить его в годичный отпуск “с целью обозрения своих заводов”, но тот отказал. Назначенный в январе 1797 г. “за оказанную его к службе нашей ревность и прилежность” камергером двора цесаревича Александра Павловича, Демидов, видимо, был полезен Павлу в этом качестве. Но в 1800 г. он перевел Николая Никитича “для познания дел” в Камер-коллегию, присвоив чин тайного советника, и в знак особого расположения назначил командором Мальтийского ордена. Между делом решились и проблемы с долгами Демидова.

В начале 1798 г  начались операции Дворянского Вспомогательного банка, одним из первых заемщиков которого оказался владелец Нижнетагильских заводов. К тому времени по двум “росписям” он был должен 37 частным кредиторам 502 тыс. руб., а также Берг-коллегии (42 279 руб.), Московскому (10 тыс. руб.) и Петербургскому (25 тыс. руб.) Опекунским советам и петербургскому ломбарду (25 тыс. руб.).

Вспомогательный банк давал 25-летние займы по величине заводского дохода, умноженного в восемь раз  В результате под залог двух Салдинских заводов в мае 1798 г  Демидов получил 600 тыс. руб., из которых банком были выплачены горные подати, долги советам и 100 тыс. руб. Марии Никитичне Дурново.

В июне под залог в 120 тыс. руб. ушел Висимо-Шайтанский, а в октябре – за 150 тыс. руб. Черноисточинский завод. В том же году по требованию банка Демидов застраховал эти предприятия в Лондоне. В 1798–1799 гг. он попытался заложить и остальные заводы Нижнетагильского округа и даже получил свидетельства от горного начальства, но “прием таковых имений в банке был отменен”12.

Так начиналось самостоятельное владение и управление Николаем Никитичем Демидовым Нижнетагильским округом и другими наследственными имениями, за время которого он сумел не только расплатиться по долгам и займам, но и удвоить свое состояние.  30 лет (26 из которых Демидов прожил за границей) он не только оставался единоличным собственником заводов, но и успешно реализовал роль заботливого и бережливого хозяина13.

В первую очередь Николай Никитич довел до совершенства механизм дистантного управления заводами, формирование которого началось еще при жизни отца, перебравшегося с заводов на жительство в Москву.

Еще накануне, в связи с переездом заводчика к месту службы в Петербург, туда переносится главное управление демидовскими владениями. “Как пребывание нас и самого хозяина Николая Никитича должно быть более здесь, – извещали 20 августа 1797 г. заводскую контору владелец и его опекуны, – почему для видимости о всех делах признали мы за удобность учредить Главную контору в Санкт-Петербурге, а Московскую домовую контору оставить с полною доверенностью для займа денег и переписки векселей по части московских домов и тамошних продаж”. Отныне заводским приказчикам надлежало “о всех делах рапортовать в Санкт-Петербургскую контору, у которой, яко уже у Главной, и быть оной во всяком послушании”14.

В переписке заводчика проскальзывают упоминания о его персональном участии в работе главной Петербургской конторы  Несмотря на то, пишет 24-летний владелец, что “очень я делами довольно важными занят и всегда озабочен… бываю ныне в той конторе каждодневно, и видеть оные [рапорты с заводов] в ней могу, когда же и не бываю, то все оные в свое время доставляются ко мне”. Однажды, упрекая приказчиков, что они не сами запечатывают “куверты” с рапортами, он посоветовал им делать это “во уважение особы Господина своего, который сам распечатывает и все читает”15.

Эффективность дистантного управления во многом зависела от устойчивой связи между Петербургом и Тагилом  Для этого Николай Никитич потребовал от приказчиков, как и прежде, присылать в столицу двуседмичные финансовые ведомости и кроме того еженедельные рапорты о производительности заводов.

Петербургская контора столь же оперативно должна была отсылать “по рапортам… скорые уведомления и резолюции”, просмотренные заводчиком. Кроме того он разрешил “относиться” лично к нему “об новых изобретениях по заводской части, ежели что будет приходить в упадок, также ежели кто из приказчиков или служителей должности ему вверенной не так выполняет”. Демидов просил при этом “нелепости и напраслины” не писать, “ибо от того только [происходит] излишнее употребление бумаги и платеж за пересылку денег, а они не стоят моей видимости”16.

Устойчивость механизма дистантного управления требовала такой же оперативности и со стороны владельца  Поэтому сам Николай Никитич строго придерживался правила посылать в Тагил “повеления” раз в две недели и столь же строго следил за своевременной почтой с заводов, часто попрекая приказчиков за просрочку. А однажды, возмущенный тем, что уже три недели не получал от них “ни одного бумажного лоскута”, предположил: “…уж если не перемерли все приказчики, так сошли они с ума и бродят как слепые курицы, о делах же от меня вверенных ни мало не помышляют”.

Тогда Демидов решил дать им время “”, хотя считал, что “за таковые беспечности и надлежало их не только оштрафовать со строгостью, но и от должностей отрешить”17.

Главным объектом внимания заводчика закономерно становится географически далекое от него Нижнетагильское заводоуправление, от эффективности которого зависело положение всего обширного хозяйства. Не имея возможности по делам службы лично приехать на заводы, он еще летом 1797 г. посылает в Тагил “для устроения заводов” управляющего Московской конторы отставного подпоручика Г. Е. Матвеева, отец которого служил заводским приказчиком еще при Н. Ак. Демидове.

Нижнетагильской конторе предписывается замечания “комиссара” исполнять “со всякою точностью без малейшего упущения”. Доходящие до него “отметки” Матвеева убеждают владельца, что “большая часть служителей к отправлению должностей своих ни способностей, ни радения не имеют, а другие поведения распутного и предались пьянству”.

Чтобы более обстоятельно разобраться в сути вопроса, заводчик вызывает в Петербург нескольких доверенных служащих “для получения от них советов и объяснений к восстановлению лучшего порядка в заводах”18.

Он советуется с близкими людьми, в частности показывает “заводский расход” своему дяде Никите Никитичу

Демидову, владельцу Кыштымских заводов. Тот “весьма удивлялся, до какой чрезвычайности при заводах… накопилось на людях долгов”, и отнес это к “совершенной слабости и понаровке правления заводского”. Для убедительности в предписании заводской конторе Николай Никитич даже процитировал слова дяди, произнесенные по этому поводу: “И как он говорит – [происходит это] от плутов и пьяниц приказчиков”19.

Потому уже в первом своем предписании, отправленном после завершения опеки, он “рассудил за нужное преподать конторе на управление вверенных от меня ей дел нужные правила”.

В июне 1798 г. эти “правила” вошли в особую инструкцию заводским приказчикам, установившую новый порядок их деятельности. Между приказчиками вводится своего рода “разделение труда”. Все “дела заводские” делились на пять “частей”, за каждую из которых отвечал отдельный приказчик.

“На отчет” первого определялось “все конторское письмоводство и дела до присутственных мест относящиеся”, второго – топливное хозяйство, третьего – рудная отрасль, четвертого – заводское производство и пятого – “неослабное наблюдение и строгое взыскание” за мастеровыми и работными людьми.

Шестой приказчик назначался “для экстренных посылок и… обозрения частных заводов”, а также замены других приказчиков во время их болезни или отлучки.

Введение принципа функциональности в организацию управления все усложнявшимся заводским хозяйством отвечало мануфактурной природе горнозаводской промышленности и вело к усилению мобильности и оперативности управления. Этот принцип надолго сохранится на Нижнетагильских заводах; в дальнейшем будет меняться лишь число приказчиков или управляющих.

По инструкции всем им предписывалось “дела производить в конторе, а не на домах, чего ради и сбираться в контору по утрам… а равно сему и после половины дня всегда непременное в конторе присутствие иметь и… выполнять дела… со всевозможным прилежанием, не занимаясь бесплодным чтением книг до них не принадлежащих”.

“Значущие упущения”, а также вопросы о назначении наказаний предполагалось рассматривать и принимать решения “со общего всей оной конторы согласия”20.

Вводя такой коллегиальный механизм работы заводских приказчиков, Демидов рассчитывал на своего рода “внутренний” контроль их друг за другом, как гарантию от индивидуальных злоупотреблений. Но этот принцип, который по мысли заводчика должен был придать устойчивость заводоуправлению, оказался небезупречным.

Возникавшее соперничество между крепостными приказчиками приводило к непрекращающимся “раздорам и скрытым мщениям” между ними. И заводчику приходилось не только вновь и вновь “поучать” их, присылая в Тагил длинные наставления и прямые запрещения “чинить пустовздорные сплетения”21, но и предпринимать более действенные меры, опираясь на “институт комиссаров”.

Комиссар, как доверенное лицо владельца, не подвластное заводской администрации, мог стать своего рода “арбитром” в спорах между приказчиками и независимым информатором владельца по делам заводоуправления. Нужно было только сделать правильный выбор кандидатуры, что Демидову тогда удалось.

В начале 1800 г. “для обозрения, в каком порядке находятся заводы” после проведенных “реформ”, он отправил в Тагил М. Д. Данилова – крепостного, ставшего благодаря своим незаурядным способностям доверенным лицом заводчика. “Донесения Данилова, – сообщал владелец, – нахожу я совершенно справедливыми и нимало не пристрастными, чем и остаюсь весьма им доволен; желаю, если бы и оная контора так была справедлива и дела производила с такой же основательностью, как и он, Данилов”22. 

Подвергся корректировке и механизм комплектования служительских кадров. “Я положил себе за правило, – позже объяснял Демидов свою точку зрения, – чтобы при управлении моих дел, в каком бы то месте не было, никого из вольных не иметь, а употреблять из крепостных, поелику сии последние, видя себя не свободными, не осмелятся сделать неприличного поступка”23.

Но он решил опираться не просто на крепостных, а на особый слой крепостных управленцев – служащих, в то время спонтанно уже складывавшийся на заводах. Тем самым в организацию управления вводился принцип “сословности”, когда должности (особенно высшие) в административном аппарате занимали почти исключительно дети служащих.

Демидов берет под свой личный контроль все назначения на эти должности. По инструкции 1798 г. запрещалось делать какие-либо “перемещения служителей” без согласования с ним. “Бытие каждого при должности, – считал владелец, – должно зависеть единственно от собственной моей воли, а не по приказчичьим расположениям”.

Позже, поняв несостоятельность такого детального контроля и по просьбе управляющих, он согласился не вмешиваться “в распределение служителей, кроме… частных [то есть отдельных] заводов приказчиков”. При этом, однако, предупредил контору об ответственности за ее назначения. “Не на служителях буду взыскивать упущения, но непременно с приказчиков оной конторы”, – напомнил он им и потребовал только, чтобы при всяком перемещении его уведомляли24.

Действенным средством удержания служителей от злоупотреблений стала постоянно висевшая над ними угроза увольнения с доходной должности, а то и исключение из престижного “комплекта служителей”. “Почитаю лучше оному [служителю] быть при исправлении какой-нибудь маловажной и неинтересной должности, нежели занимать ему такое место, какового он по сомнению своему не стоит”, – полагал заводчик. По его повелениям не поддававшиеся исправлению служащие переводились в “рабочий штат”.

В то же время Демидов приказал конторе составить особую “роспись” всем тем заводским жителям, которые “в случае надобности заслуживали помещения в служительский комплект и имели к письмоводству способность”25.

Так происходили своего рода “чистки” служительского слоя, в результате которых из него отсеивались неугодные и привлекались способные.

С воспитательными целями заводчик не только наказывал служащих, но и предоставлял им существенные льготы и награды. “Почитаю я, – разъяснял Демидов свои намерения конторе, – как беспечным и нерадивым о должностях своих… и ослушным воли моей, чинить сугубые проучья и наказания, так достойным и усердным слугам своим делать щедрые награждения”26.

Так, на заводах считалось очень почетным в праздники облачиться в нарядный наградной кафтан, сшитый из подаренного заводовладельцем сукна  В качестве наград нередко выдавались также ценные подарки и денежные премии.

Исключительно важной считал Демидов проблему профессиональной подготовки служительских кадров. В 1799 г. он обратил внимание на арифметическое училище, учрежденное в Тагиле “уже с издавних лет”, но находившееся не в лучшем состоянии.

Заводчик отстранил от должности учителя Петра Шептаева, как “человека молодого, а потому и в обучении учеников по всем частям едва ли… успешного”, и приказал найти двух новых кандидатов, “способных и знающих сочинение планов, геометрию и прочее до сего принадлежащее… и совершенных лет”.

Конторе было рекомендовано “иметь рачительное наблюдение, дабы ученики во все время бытности их в школе не проживали напрасно без всякой пользы и при выпуске их из школы по одобрениям и аттестатам учителя, производить надлежащие свидетельства”. Ученики, “достаточно обучившиеся”, могли, по мнению заводчика, получить “определение в служительское звание к должностям с хорошим жалованием, а ленивые и к учению нерачительные определены будут в работу”27.

Начавшаяся вскоре в стране школьная реформа подтолкнула Демидова к созданию в своих владениях нового учебного заведения, дающего среднее образование  По воле заводчика оно, в отличие от прежнего училища, предназначалось исключительно для служительских детей. Тем самым потомственный слой служащих еще более обособлялся от основной массы заводского населения. “Повелением моим Михайле Данилову предоставлено скорейшее заведение сего училища, – писал довольный хозяин в контору в 1806 г. – По заботливому его усердию, а также и оной конторы, то училище… 1-го того июня при Выйском заводе открыто”28.

“Для обучения разным познаниям, к заводам нужным”, Николай Никитич расширил уже имевшую место на заводах практику вызова способных детей в столицу.

Первый раз он дает такое указание в июне 1798 г, когда в Москву отправили шестерых мальчиков  Позже заводчик еще неоднократно будет вызывать к себе “для изучения… как хорошему письмоводству, так и иностранным языкам… к тому способных и к наукам склонность имеющих из служительских детей или… из сирот… мальчиков от 10 до 12 лет”.

Демидов потребует от заводской конторы при отборе кандидатов стараться, “чтобы оные мальчики были весьма востры, дабы оных понапрасну сюда не привезти”. “Дураков же я не люблю и здесь таковых довольно из подмосковных [вотчин] найти можно”, – собственноручно дополнит он запись секретаря29.

В результате принятых заводчиком мер система дистантного управления укрепляется и становится более эффективной Это дает ему возможность без серьезных опасений за судьбу своих заводов в первый раз надолго покинуть Россию и отправиться в заграничное путешествие. Оно в первую очередь потребовалось Елизавете Александровне, видимо, тяжело переживавшей смерть двух малолетних детей – годовалого Николеньки и трехгодовалой Александры.

Оставив государственную службу, Николай Никитич вышел в отставку, к которой, возможно, подтолкнуло его и восшествие на престол Александра I.

Тем не менее “выключение” заводчика на длительный срок из системы центрального управления потребовало его “адекватной” замены. Главное управление над всеми своими имениями Демидов временно передал члену Непременного Совета (позже – министру юстиции, председателю Государственного Совета и Комитета министров) светлейшему князю Петру Васильевичу Лопухину, на дочери которого был женат его двоюродный племянник Г. А. Демидов. “По просьбе моей и благорасположению Вашей светлости ко мне, – записал Николай Никитич в “верющем письме” князю от 8 июня 1801 г., – соблаговолили в одолжение мне, по случаю моего отъезда в чужие края, до возвращения моего в Россию принять на себя попечение и распоряжение над всеми моими имениями… и, если случится надобность… то покорнейше прошу сделать мне одолжение и милость… на счет мой занимать… и поручительство на себя принимать”.

В случае длительной отлучки Лопухина из Петербурга, владелец просил его поручить “попечение и распоряжение” над имением своему двоюродному брату и свату Лопухина А. Г. Демидову, владельцу Суксунских заводов. Но тот вскоре умер, поэтому, уезжая за границу в апреле 1803 г., Лопухин оставил управление членам Петербургской домовой конторы Н. Н. Демидова отставному капитану И. И. Шерлаимову, купцу А. Т. Маресеву и приказчику А. И. Любимову, которые и распоряжались всеми господскими имениями до приезда владельца30.

После возвращения из-за границы в 1806 г  Демидов отправляется в давно им задуманное другое дальнее путешествие – на свои уральские заводы. Позже Николай Никитич вспоминал, что “сделал вояж столь отдаленный в мои заводы единственно для того, дабы видеть лично как оные, равно познакомиться с людьми тамошнего края”31.

Два месяца его пребывания на заводах, судя по нескольким томам предписаний, были посвящены внимательному обозрению и изучению всего хозяйства  Он утвердил открытое накануне Выйское училище для детей служащих, учредил художественную школу, заводский архив, основал новые заводские деревни, распорядился о распространении картофеля и хлебопашества, о сооружении каменных домов, госпиталя, церквей, новой рыночной площади, речных каналов.

Его действия по упорядочению системы заводского управления, внимание к внутренним резервам огромного хозяйства, меры по ускорению технического прогресса на заводах и формированию “патерналистского курса” в отношениях с крепостными надолго определили основные тенденции развития Нижнетагильского округа.

Тогда же Демидов предпринял последнее серьезное изменение в системе управления своими заводами. Он закрепил за М. Д. Даниловым звание “первоприсутствующего”, что означало по сути включение должности комиссара в аппарат заводского правления и объединение двух прежде самостоятельных частей административного механизма.

Произошло это благодаря исключительному доверию, которым пользовался у заводчика бывший его крепостной (к этому времени он уже имел звание купца, а позже стал потомственным российским дворянином).

В мае 1807 г  Данилов получил должность директора заводов32.
Учреждение этой новой должности, непосредственно представлявшей на заводах самого хозяина, оказалось не только эффективным, но и как нельзя более своевременным.

Осенью 1807 г  Демидов выехал в Вену, а после заключения Тильзитского мира между Россией и Францией перебрался в Париж, где проживала его жена. На родину он вернется только в июне 1812 г. накануне вторжения армии Наполеона и примет участие в сражениях Отечественной войны, показав себя, по выражению командующего Московского ополчения графа Моркова, “самым деятельным и исправным начальником”33.

В 1815 г., “по чрезвычайно расстроенному здоровью”, Николай Никитич вновь покинет Россию и уже навсегда переселится в Западную Европу. В это время закономерно ослабевают его личные связи с заводами. Нижнетагильская контора по-прежнему отправляла свои рапорты в Петербург, откуда Демидову посылались сокращенные “экстракты”.

С заводами владелец предпочитал “общаться” преимущественно через М. Д. Данилова. Их переписка займет первостепенную роль в механизме участия заводчика в управлении и будет продолжаться до смерти директора в 1818 г.

С этого времени владелец вновь вернется к прежней “модели” управления, хотя и с некоторыми дополнениями. Возобновляется прямая деловая переписка владельца с заводской конторой, для получения более широкого круга информации практикуется личная переписка с отдельными приказчиками (в частности, П. С. Макаровым, Е. А. Черепановым), восстанавливается институт “комиссаров”.

В 1820 г. новым доверенным лицом владельца становится его личный секретарь О. И. Жонес, периодически приезжавший на заводы. В 1824 г  в Тагил был послан член Петербургской конторы П. С. Соловьев, “дабы там находиться и меня уведомлять, ежели что он найдет не в порядке”34.

Болезнь, обострившаяся как раз в это время, серьезно ограничивала физические возможности заводчика  В марте 1821 г  из Парижа Демидов сообщал: “Я и без того мучаюсь своею болезнью два года и сверх того пять месяцев лежу в постели”.

Это вынудит его передать часть своих полномочий племяннику, которому он доверял и в переписке называл другом. “По моей болезни, – извещал Демидов контору 14 марта 1821 г., – сестра и зять, кои приезжали со мной повидаться [Мария Никитична и ее муж Дмитрий Николаевич Дурново], видели сколько я обременен не делом, а пустыми враками моих приказчиков, кои по давно временной моей отлучке думают, что они есть хозяева, а не слуги. Почему по просьбе их, а равно и моей, принял на себя племянник мой родной господин полковник флигель-адъютант Его Императорского Величества Николай Дмитриевич Дурново править моим имением, коему дана от меня власть сменять приказчиков и определять как ему заблагорассудится”35.

Это несколько облегчит заводчику “бремя власти” и позволит более основательно заняться поправлением своего здоровья. Осенью 1821 г. он покинул Париж и, посетив австрийские курорты, переселился в Италию, где проживал в Риме, Неаполе или Флоренции.

С весны 1824 г  Демидов окончательно обосновался во Флоренции, где жил до своей смерти и откуда лишь иногда выезжал на лечение в Лукки.

Тем не менее и в последние годы жизни Николай Никитич не ослабил своего внимания к заводам. “Скажу поистине, – писал он в 1823 г., – хотя имею состояние более, нежели надобно, но привык всегда заниматься делами”, а однажды признался: “Люблю заниматься [тем], что касается до заводов”.

Даже после назначения Н. Д. Дурново он не устранился от управления. “Я просил племянника, – уточнял владелец его роль приказчикам, – чтобы он взялся единственно за мои дела, чтобы через него непременно и скорее исполнялись мои приказания, ибо он по дружбе его ко мне ничего не будет делать без моего согласия и обо всем относиться ко мне”.

Владелец не изменяет своему правилу заниматься делами, рассматривая “важные обстоятельства” от Петербургской и Нижнетагильской контор “хотя бы по часу в сутки”. Его раздражают только “нелепые представления” некоторых приказчиков, которые, по словам заводчика, отнимают у него покой и принуждают диктовать “в его болезненном положении от трех до четырех часов”.

Летом 1824 г., принимая лечение, Демидов писал в Тагил из Лукки: “Как я пекусь всегда о моих делах, то быв здесь… имею более времени еще оными заниматься, нежели в большом городе”36.

Его предписания заводской конторе становятся более обширными и содержательными  В составлении их, как и прежде, ему помогал секретарь, который сначала записывал замечания хозяина, а затем оформлял их в предписания – “повеления”, стараясь дословно передать его словами. “Мой Михайло Белов сочиняет бумаги очень хорошо”, – упомянул заводчик в 1824 г.

Зачастую в предписаниях встречаются и собственноручные приписки или поправки Демидова, свидетельствующие о том, что он их внимательно прочитывал перед тем, как отправить адресату. Но иногда, если предмет того заслуживал, повеление полностью диктовал сам. “Как хозяину, пекущемуся о своей собственности, непременно нужно вникнуть во все подробности, – считал Демидов, – и для того дабы лучше изъяснить оные, я сам диктовал сие повеление от строки до строки”37. 

Такого же внимания к переписке он по-прежнему требует и от заводских приказчиков. “Стыдно, что контора так мало ко мне пишет, – распекал он их, – ибо в чужих краях последний комиссионер, который продает моего товару на 50 тыс. руб. в год, более ко мне пишет, нежели оная контора всякий месяц пришлет тоненькую рапортичку”.

Но в этом требовании заключалось уже не только желание владельца знать, “что в его имении делается, а не быть чуждым… насчет заводов”, но и убеждение, что переписка есть “душа всякого правления и вернейший способ проявить приказчикам инициативу и доказать верность хозяину”. “Надобно конторе как можно чаще списываться со мною, – объяснял он свою позицию в 1823 г., – ибо чем более разболкуется, тем более будут оказываться новые идеи и способы, чтоб дать лучший ход… новому открытию. Я же об оном конторе буду при всяком случае напоминать”38.

В эти годы проявляется присущее ему понимание специфики и особой сложности организации такого обширного хозяйства, каким являлся Нижнетагильский горнозаводский округ. “Наше заводчиково положение не то, что прочих помещиков, – размышлял Демидов в 1824 г., – богат и беден все вместе, надо солнце, дождь, продажи и тому подобное, чтобы быть покойну; хороша медь, ибо по устроенной цене, как Творец учредил, деньги приходят тотчас, за золото просто сказать много или мало, их греби лопатой, а за железо сиди у моря и жди погоды и то очень скучно, маленькая уступка или прибавка на выделку и перевоз значительный и прибыль редко когда удается”39.

Демидов стал более разумно оценивать свою собственную роль в системе управления заводами. “Это правда, – пишет он, – что заводская контора есть главный источник всех моих доходов… но не может она видеть вещь так ясно, как я сам; ибо я имею главный надзор над всем и веду переписку со всей Европой; мне известно, каким образом должно располагаться в выковках, чего именно, равно в переводах крестьян, делать оные или нет, да и в прочем, имевши приходы в своих руках, все по оному способнее дать какие нужные пожертвования в пользу заводов и в какое время могу оные делать”40.

Исходя из этого, Николай Никитич определяет для заводоуправления главные направления деятельности. “Вот в чем дело состоит, – давал он наставления приказчикам в 1823 г., – в отыскании золотых промыслов, изобретении новых машин, в соображении какие вещи могут быть полезны хозяину, в сокращении вещей бесполезных, в изобретении новых с пользою в перестройках, в соблюдении воды, покупке провианта, где и в каком месте удобность позволяет, в изыскании продажи моих металлов, покупки у других заводчиков за дешевую цену и в соображении по каким бы то частям ни было для прибыли хозяйской”41.

По делам, “кои относятся до местного положения заводов”, Демидов предпочитает советоваться с приказчиками, справедливо полагая, что им на месте виднее. “Как суждения сии делаю я по одной теории, но в практике может быть сделать сего будет нельзя, – пояснял он, – то позволяю конторе сделать свое представление с объяснением подробно доводов. Если оные будут и против моего мнения, то я сердиться не буду, ибо по заочности нельзя так хорошо судить как на месте”.

“Самолюбия во мне никакого нет, но не токмо с удовольствием приму благой совет приказчиков, но даже от последнего угленоса. Но вот что я не стерплю, не прощу и лишу моей доверенности и милости, когда что решительно приказываю…”, – наставлял он приказчиков42.

Гнев хозяина вызывали нерасторопность и неисполнительность приказчиков. “Сибиряки очень понятливы, когда хотят, – считал он, – но у них в нраве упрямство и непослушание до вящей степени вкоренилось”. Призывая приказчиков к порядку, он не только, как прежде, грозил им страшными карами, но и для большей убедительности ссылался на собственный пример отношения к высшей власти. “Сам я за первое правило полагаю, – писал он в контору, – никогда от оных [законов] не отступать и оным во всем повиноваться, по чему с сего примера и приказчики должны повиноваться моей воле”. К тому же Демидов справедливо полагал, что “иногда одно приказание, вовремя данное, полезнее стопы бумаги, исписанной кругом”43.

“Во всех вещах в свете всякое дело мастера боится, как говорит пословица, – любил повторять заводчик. – Я дошел опытами, что всякое усердие должно быть награждаемо, но практикой уже доказано, что в оном не ошибся”.

С 1819 г  Демидов сделал постоянной выдачу денежных награждений заводским людям, выделяя для этого по 25 тыс  руб. ежегодно  В день его тезоименитства четвертая часть этой суммы распределялась хозяином между приказчиками главной и “частных” заводских контор, чиновниками и священнослужителями, а остальные деньги отдавались “на усмотрение конторы”. В тот день в церквях и молитвенных домах служили “благодарственные молебствия”, а служителям и мастеровым подавали “по стаканчику вина”44.

Этими действиями он способствовал формированию собственного “культа” на заводах. Успешно справившись с задачей организации управления, способного достаточно оперативно и эффективно вершить сложные дела огромного промышленного хозяйства, Демидов сосредоточился на решении обострившейся как раз в это время проблемы сбыта железа на европейских рынках.

Динамично менявшаяся там конъюнктура неоднократно ставила Тагильские заводы в тяжелейшее положение, из которого во многом благодаря личным усилиям заводчика все-таки находился выход. Так, в этих условиях становится более энергичной внешнеэкономическая деятельность Демидова, расширяется география рынков, учреждаются новые “продажи”.

“Поистине совался я во все места, где только есть надежда сбыть оный [металл] с рук, не только в Англию, а по Средиземному морю и даже в Америку, – писал он в Тагил в 1824 г., – но по ныне благоприятному мирному времени оное идет только на непременные надобности”45.

В то же время усиливается ориентация производства на потребности российского рынка, что было стратегически оправданно  Сам хозяин неоднократно напоминал заводским приказчикам о необходимости ускорить “делание сковород, лопат, кос, капканов, ковшей и тому подобного, чего везде требуют, а у нас в недостатке”46.

Проживая в Европе, Демидов отчетливо представлял причины дешевизны английского металла, связанные с уже завершившейся в Англии индустриальной революцией, и пытался стимулировать технический прогресс на своих заводах. Он давал указания заводским приказчикам, “ежели где есть способ заменить руки своих трудников изобретением новой машины… то всегда сих случаев из виду не упускать”, и часто присылал в Тагил рекомендации и проекты образцов европейской техники47.

Сам мало разбираясь в технике, он начал широко и успешно практиковать выдвижение талантливых самоучек и обучение своих крепостных за границей.

В этой связи достаточно вспомнить имена выдающихся механиков Е. А. и М. Е. Черепановых, построивших в 1834–1835 гг. два первых в России паровоза, Ф. А. Шептаева, П. С. Макарова, первого тагильского инженера Ф. И. Швецова и многих других. С их помощью были заложены основы индустриализации, а общий объем производства железа после спада 1780–1790-х гг. уже к началу XIX в. поднялся до докризисного уровня в 500 с лишним тыс. пуд. и продолжал оставаться таковым все время управления Николая Никитича48.

Оперативно и тактически верно среагировал заводчик и на новые перспективы развития Нижнетагильского округа, когда на его территории были обнаружены богатейшие месторождения меди, малахита, золота и платины  Получив монопольные права на добычу этих минералов на территории округа, заводчик стимулировал развитие медной и золото-платиновой отраслей, что в итоге принесло огромные прибыли, которые послужили материальной основой для начала индустриализации в главной, металлургической, отрасли.

Успешно решал Демидов и всегда сложную для Урала кадровую проблему, используя при этом свои возможности как заводчика-помещика  В частности при Николае Никитиче завершился процесс юридической унификации разнородного по составу горнозаводского населения, которое было включено в общий разряд “крепостных заводских людей”.

Однородный состав населения облегчал управление, а дешевизна крепостного труда понижала себестоимость заводской продукции  Возникший в связи с развитием новых отраслей хозяйства и отменой приписки крестьян к заводам недостаток рабочей силы был преодолен Демидовым тем же “феодальным” путем покупок и переводов крепостных из вотчин в европейской части России.

Получив от отца около 3,5 тыс. рев. душ вотчинных крепостных крестьян в трех регионах России, он оставил своим наследникам имения уже в девяти губерниях с более чем 13 тыс. душ (купленных у князя В. С. Трубецкого в Московской, Ф. П. Балк-Полева в Орловской, князя Н. П. Оболенского, княгини Е. П. Гагариной и графа К. В. Нессельроде в Рязанской, князя М. П. Голицына в Калужской, И. Н. Дурново в Тульской, М. П. Дурново и А. А. Демидова в Вятской, Н. Н. Сушкова в Новгородской, графа П. А. Разумовского в Черниговской, П. В. Лукашевича и графа А. П. Завадовского в Херсонской губерниях)49, которые и являлись важнейшим источником пополнения кадров заводских рабочих.

Вместе с тем, в ходе своих “вояжей по железным и прочим фабрикам в Англии, Германии и Франции” Демидов не мог не заметить различий в организации труда на европейских и его уральских заводах. “Работники, – делился он своими впечатлениями из Парижа в 1820 г., – работают здесь поспешнейшим образом, ибо дело идет на деньгу. Люди гораздо слабее наших… телосложением и умом, но из-за денег начинают работать до света и нередко продолжают в ночное время со свечами”50.

По рекомендации хозяина на заводах стали вводить различные виды сдельных плат, а также чаще прибегать к вольному найму в тех отраслях хозяйства и видах работ, где это было возможно и выгодно.

Наконец, с той же целью Николай Никитич заложил основы нового отношения к крепостным работникам, утвердившегося на Нижнетагильских заводах в первой половине XIX в. Мотивацией его явилось вполне прагматичное представление владельца о том, что“притеснять трудников не надобно, а держаться совершенной справедливости, ибо угнетение их более может послужить во вред мне, нежели им, от чего я теряю более, нежели они”51.

В результате одним из первых среди уральских заводчиков Демидов стал проводить патерналистский курс в своей социальной политике, который был ориентирован на удовлетворение материальных и культурных потребностей горнозаводского населения с целью увеличения производительности крепостного труда52.

Хотя “попечительские” расходы серьезно обременяли заводский бюджет и повышали себестоимость заводской продукции, последствия его, по мнению Демидова, оказывались более весомыми. “С тех пор как я начал трудников награждать, – отмечал Николай Никитич в 1820 г., – выковка железа идет гораздо превосходнее”53.

Кроме того на заводах установилась относительная “социальная гармония”, выразившаяся в отсутствии массового движения крепостных и формировании “культа” заводчика (активно поддерживавшегося самим Демидовым).

Тагил в то время начал превращаться в один из крупнейших культурных центров Урала и провинциальной России. “С того времени как я правлю своим имением, – оценивал заводчик успехи своей деятельности в конце жизни, – милостью Божией, дела идут так хорошо, что лучше требовать нельзя. Пусть контора сообразует свою наличность денег, хлеба и прочих припасов с другими заводчиками, то увидит, что мы в своем положении дел сравнения ни с кем не имеем”54.

Особенно льстили самолюбию Демидова отзывы знатных лиц, посещавших его заводы. Так, весной 1824 г. в Тагиле побывал племянник Николая Никитича граф С. Г. Строганов, который, по его словам, “весьма мне хвалил хорошее устройство, кое он там заметил”. “Судя по моему попечению, – не без сарказма заметил Демидов, – надеюсь, что он нашел некоторую разницу против заводов, принадлежащих его родителю [имелись в виду Кыновские заводы Г. А. Строганова]”55.

Престиж своих заводов, здоровое желание во всем превзойти других “братьев-заводчиков” являлись одним из жизненных стимулов этого человека, к концу жизни ставшего самым богатым представителем разветвленного демидовского рода и одним из богатейших людей России и Европы.

Хорошо его знавший П. П. Свиньин справедливо отмечал, что Н. Н. Демидов “обладал качествами государственного человека и в особенности хозяина, он был дальновиден и предприимчив, бережлив и щедр, пылок и хладнокровен, строг и снисходителен, наконец, он одарен был в высшей степени умом порядка, с помощью которого во Флоренции он так искусно управлял кормилом обширных дел своих и сношений в Сибири, Петербурге и Одессе с Америкой, Англией и Францией”56.

Николай Никитич Демидов умер 22 апреля 1828 г  во Флоренции, но по собственному (и в контексте патерналистского курса вполне понятному) желанию был похоронен в своем уральском имении – на Нижнетагильском заводе.

Наследниками остались два его сына: 30-летний Павел и 15-летний Анатолий (жена Елизавета Александровна умерла еще в 1818 г.). Прибывший во Флоренцию П. Н. Демидов не обнаружил “никакого завещательного акта”. Но в Петербурге, писал он дяде Д. Н. Дурново, “есть духовное завещание 1824 года, по которому родитель мой благословил мне обще с братом моим Анатолием все свое движимое и недвижимое благосостояние”.

По тому же завещанию Н. Н. Демидов назначил старшего сына и шурина опекунами над младшим сыном “впредь до его совершеннолетия”. В письме от 5 июня 1828 г. Павел убеждал Дурново “не отказать выполнить желание покойного родителя моего, принять на себя звание опекуна”57.

Правда, возникла мысль вовсе обойтись без опеки, поскольку до 17-летия Анатолия оставалось всего два года. Однако, хотя по закону в этом возрасте наследник вступал во владение своим имением, он не получал еще полного права распоряжения, которое давалось по достижению 21 года. Поэтому опекунство было учреждено в лице старшего брата – действительного статского советника, егермейстера и камергера Павла Николаевича Демидова и дяди – обер-гофмейстера, предводителя Санкт-Петербургского дворянства Дмитрия Николаевича Дурново.

По реестру и описи имущества, составленных после кончины Николая Никитича, общее недвижимое имение, принадлежавшее ему в России, состояло из прежнего числа девяти заводов Нижнетагильского округа (10 681 рев. д. по 7-й ревизии) и 13 заводских деревень в Верхотурском уезде Пермской губернии, а также вотчин в Московской, Тверской, Рязанской, Калужской, Тульской, Новгородской, Вятской и Черниговской губерниях, “экономий” Демидовка и Заводовка около Одессы.

Демидову также принадлежали три дома в Москве (в Пятницкой, Тверской и Басманной частях), два – в Петербурге (один на Васильевском острове и другой на Невском проспекте, купленный в 1825 г. у наследниц графа Головина; дом на Большой Морской, полученный в приданое за Е. А. Строгановой, был продан), два – в Казани и по одному – в Павловске, Риге, Киеве, Одессе, Нижнем Новгороде, Перми и Лаишеве.

Все число завещанных душ по сравнению с полученным Николаем Никитичем наследством возросло более чем в два раза и составляло 24 396, а с учетом “прибылых” после ревизии – 26 399 рев. д. в десяти губерниях России.

Все это имущество до совершеннолетия Анатолия составляло общее его с братом владение и находилось под опекой  На наследников были также переведены долги отцу (всего 907 506 руб. и 158 109 фр.) многих знатных и высокопоставленных особ (Д. П. Рунича, князей А. А. Шаховского, Д. В. Голицына, В. С. Трубецкого, А. Н. Волконского,Н. А. и В. В. Долгоруких, графов Ф. Потоцкого, С. П. Потемкина, Г. А. и А. Г. Строгановых и даже знаменитого архитектора О. Монферрана, задолжавшего 186 руб.), входивших в близкое окружение Н. Н. Демидова58.

Когда Анатолию Николаевичу исполнился 21 год и опека была отменена, оба Демидова подали на имя императора прошение о разделе между ними “движимого и недвижимого имущества, в разных губерниях состоящего”. 11 октября 1834 г. раздельный акт был совершен.

Главное достояние Демидовых – Нижнетагильские заводы – “по силе духовного завещания и государственных узаконений” по-прежнему осталось в нераздельном владении братьев, каждый из которых получил право на половину имения. Общее владение сохранялось также на дома в Нижнем Новгороде, Казани, Одессе, Лаишеве (“как необходимо нужные к занятию конторами для управления делами по заводам”), а также
в Москве, Перми, Киеве и Павловске (“для извлечения доходов посредством отдачи в наем”).

Из вотчин неразделенными остались только экономии Демидовка и Заводовка, а “равно на южном берегу Крыма неподалеку от города Симферополя небольшой участок земли, именуемый Кастропуло” (купленный Н. Н. Демидовым незадолго до кончины) и пять “мореходных судов” (“один двухмачтовый бриг, изготовленный в Ливорно, и четыре выстроенных при Таганрогском порту”).

Как и по завещанию Н. Ак. Демидова 1784 г., из недвижимости в раздел пошли лишь вотчины в Европейской России и петербургские дома.

Анатолию Николаевичу, с 1831 г  жившему в Париже, переходило также “особо подаренное” отцом его заграничное имение – дача Сан-Донато близ Флоренции и 300 тыс. франков на ее оборудование.

Ему же было отдано имение Лимони близ Ливорно и дом во Флоренции, доставшиеся по наследству от погибшего на дуэли в 1830 г. единокровного брата (внебрачного сына Н. Н. Демидова) отставного штаб-ротмистра Ивана Николаевича Романовича.

Движимое имущество (“иконы, различные золотые, серебряные, бронзовые и малахитовые вещи, самородки, этрусские вазы, посуда, картины, мраморы”) было поделены поровну, за исключением семейной реликвии – “Святой иконы Спасителя в золотой ризе с алмазами”, которая еще по воле Н. Ак. Демидова переходила старшему в роду.

Документ был подписан в Петербурге при свидетелях обер-гофмейстере Д. Н. Дурново, свитском генерал-майоре графе С. Г. Строганове (двоюродном брате Демидовых) и генерале от кавалерии и генерал-адъютанте графе А. Ф. Орлове59. 

Главную роль в опекунском, а позже и в “хозяйственном” управлении Нижнетагильскими заводами в то время играл старший из владельцев – Павел Николаевич Демидов.

Выйдя в 1826 г. в отставку с военной службы (которую он начал в 14 лет, когда, состоя юнкером при сформированном его отцом егерском полке, принял участие в Бородинском сражении), он еще при жизни отца привлекался им к ведению заводских дел. Опираясь на созданную Николаем Никитичем систему дистантного управления, сын был не просто в курсе всего происходящего на заводах. Даже находясь за границей или на государственной службе, он живо интересовался текущими делами и принимал посильное участие в управлении.

От управляющего Петербургской конторы П. Д. Данилова Павел Николаевич требовал “по крайней мере один раз в неделю” писать к нему в Париж, утверждая, что ему “весьма интересно знать, каким образом текут дела наши повсеместно”60.

Летом 1829 г  владелец даже собирался посетить заводы, но по какой-то причине поездка тогда не состоялась. Позже служебные дела (в 1831–1834 гг. он был курским гражданским губернатором, затем руководил егермейстерской службой Императорского Двора) и обострившаяся болезнь (“ревматизм артикюлер”, как называл ее сам Павел Николаевич) не позволили ему предпринять путешествие на Урал.

В 1836 г  в Гельсингфорсе Демидов женился на фрейлине Авроре Карловне Шернваль фон Валлен (шведке по происхождению, дочери выборгского ландсгевдинга Шернваля и приемной дочери сенатора барона фон Валлена)61, славившейся в петербургском свете своим умом, добродетелями и красотой. Вскоре после свадьбы супруги отправились за границу, для чего Павел Николаевич получил отпуск со службы “для поправления здоровья” 25 марта 1840 г  в Майнце он неожиданно скончался 

Павел Николаевич Демидов заслужил признательность и уважение своей широкой благотворительной и меценатской деятельностью в России и Европе. В 1830–1831 гг. он учредил знаменитую Демидовскую премию – самую престижную в то время награду в научном мире, много и щедро помогал различным благотворительным заведениям (общая сумма его “пожертвований” достигала 2,3 млн руб. асс. и являлась наиболее крупной среди всех Демидовых – его современников)62.

Неоднократно Павел Николаевич был награждаем российскими и европейскими орденами, избирался почетным членом Императорской Академии наук, Российской Академии, Московского и Харьковского университетов и Вольного экономического общества.

Поскольку скоропостижно умерший владелец не оставил завещания, начался длительный процесс установления и ввода законных наследников во владение с соблюдением всех формальностей.

10 июня 1842 г., по истечению срока “на явку” наследников, Санкт-Петербургская палата гражданского суда утвердила таковыми вдову П. Н. Демидова Аврору Карловну и сына Павла, родившегося незадолго до смерти отца 9 октября 1839 г. Поскольку один из наследников был малолетним, над “лицом и имуществом” его устанавливалась опека. В 1840 г. обязанности опекунов исполняли мать и дядя, который уполномочил вместо себя графа А. Г. Строганова63.

29 мая 1843 г. по предложению министра юстиции графа В. Н. Панина Санкт-Петербургская дворянская опека вместо А. Н. Демидова ввела в состав опеки тайного советника, члена Государственного совета и сенатора Дмитрия Петровича Бутурлина и статского советника и камергера князя Григория Петровича Волконского.

Фамилия Бутурлиных еще с XVIII в. была тесно связана с Демидовыми. В 1757 г. генерал-фельдмаршал, сенатор граф А. Б. Бутурлин по повелению Елизаветы Петровны проводил раздел владений Ак. Н. Демидова между его сыновьями.

Сам Д. П. Бутурлин был не только крупным военным и государственным деятелем (по его имени, в частности, был назван печально известный цензурный комитет 1848 г.), но и военным историком официального направления. Г. П. Волконский, сын министра двора светлейшего князя П. М. Волконского, приходился дальним родственником Демидовым (его сестра была замужем за П. Д. Дурново, двоюродным братом Павла и Анатолия Демидовых) и близким другом Анатолия Николаевича64.

Под наблюдением опекунов был проведен раздел наследства, состоящего из двух частей  В первую входили принадлежавшие лично Павлу Николаевичу два дома в Петербурге на Большой Морской (№ 43 и 45), приобретенные в 1830-е гг. и перестроенные О. Монферраном. Они перешли во владение вдовы и сына в “узаконенных” долях (1/7 и 6/7 соответственно). Вотчины в Тульской, Калужской и Черниговской губерниях, доставшиеся старшему Демидову по разделу 1834 г., были уже распроданы, поскольку утратили свою прежнюю роль резервного источника рабочей силы для заводов65.

Вторую часть наследства представляли совместные с братом Анатолием имения, в которых Павел Николаевич числился владельцем половины. В 1842 г. в состав этой части входили Нижнетагильский горнозаводский округ, южные экономии Демидовка и Кастропуло, а также дом на Васильевском острове в Петербурге и дома в Нижнем Новгороде, Казани и Лаишеве. Условная половина всей этой недвижимости осталась, как и прежде, во владении Анатолия Николаевича, а вторая – подвергалась разделу и передавалась Авроре Карловне (1/7 “половинной” части или 1/14 всего общего владения) и Павлу Павловичу (6/7 или 3/7).

Доля малолетнего Павла в совместном с матерью и дядей имуществе считалась состоящей в опеке  Кроме того, в соответствии с законом, Аврора Карловна получила четвертую часть из оставшегося после мужа “движимого имения” (включавшего акции, долги, металлы и прочее) на сумму 215 413 руб.66

В новой ситуации главная роль закономерно перешла к основному владельцу Анатолию Николаевичу, к тому времени за свою щедрую благотворительность уже получившему от великого герцога Тосканского первый в роду Демидовых титул графа Сан-Донато (1836 г.) и различные почетные звания многих российских и европейских ученых сообществ.

Воспитанный в Париже, он избрал для себя карьеру дипломата и почти безвыездно жил в европейских столицах, состоя при российских посольствах и ведя жизнь богатого денди. “По состоянию здоровья” в 1836 г. Анатолий Николаевич вышел в отставку, но остался за границей, лишь изредка навещая Россию по “важным надобностям”67.

Так, почти за год до смерти брата Анатолий Николаевич ненадолго приезжал в Петербург, по собственному его признанию, “для личного наблюдения за приведением в исполнение инструкций, составленных братом моим и мною”.

Еще в 1836 г  Павел Николаевич задумал провести важные перестановки в аппарате заводского управления  Тогда он собирался надолго покинуть Россию и хотел поставить во главе управления более ответственного человека, чем директор А. А. Любимов, которого упрекал “в нерадении к своим обязанностям”.

4 марта он писал П. Д. Данилову: “Вам из опыта известно, что от неусыпного обоюдного попечения, согласия и беспристрастия правящих заводами зависит собственное наше благосостояние и благоденствие нескольких тысяч народа. Известно вам также и то, что обстоятельства вынуждают нас озабочиваться об улучшении и вместе об усилении выковки железа, требуются весьма важные заводские поправки и перестройки, разыскание новых земных сокровищ и даже устройство нового завода! Но возможно ли ожидать успешного выполнения столь важных предметов после представленных мне на вид примеров невнимательности нынешнего заводского правления к распорядкам нашим?”

Тогда Демидов просил Данилова “принять на себя труд и звание нашего заводского директора”, намереваясь в помощники ему назначить обученных за счет владельцев бывших демидовских крепостных юриста Д. В. Белова и инженера Ф. И. Швецова68.

Ввиду болезни брата и по согласовании с ним осуществление административной реформы взял на себя Анатолий Николаевич, прибыв тогда из-за границы с намерением съездить на Урал. Но 19 июля 1839 г. он сообщал Петербургской конторе, что “встретил обстоятельства, кои мне не дозволили ни отправиться в заводы, ни даже посетить некоторые из наших внутренних контор, как имел я в предположении”.

В том же письме владелец изложил “в ясности и точности, каким образом согласились мы расположить различные степени власти по всему нашему имению”. “Начиная с сего времени, – уверенно заявлял он, – …берем мы, брат мой и я, личное управление нашим имением и с Божьей помощью надеемся продолжать неослабно и выполнить с некоторым успехом принимаемую нами на себя теперь обязанность”.

За границей, где намеревались жить оба владельца, создавался Counsel prime (Высший совет), в состав которого помимо владельцев входил известный французский социолог и горный инженер Фредерик Лепле, принявший уже участие в организованной А. Н. Демидовым в 1837 г. научной экспедиции на юг России. “Руководствовать, а не управлять нашими делами” в России, владельцы назначили П. Д. Данилова, к которому Демидовы относились с полным доверием. Он один получал исключительную привилегию вести “партикулярную переписку” с владельцами. Ему отдавалось, по выражению Анатолия Николаевича, “первое место в замещении нас везде, где нас нет, и в исполнении как в Нижнем и Москве, так в Петербурге и в заводах высшей власти, какую имели бы мы сами”.

Одновременно с должностью главноуполномоченного он назначался и директором Нижнетагильских заводов, оставшихся к тому времени фактически единственным доходным имением Демидовых. Под его “непосредственное начальство” были поставлены Д. В. Белов, как управляющий по административной, и Ф. И. Швецов – по технической “части”. Директор и оба управляющих составляли Совет, вершивший дела на заводах.

Главная Петербургская контора переходила под управление Э. Я. Никерина и Ф. А. Вейера и “заведовала внутренними конторами”. “При означенном распределении… имели мы главной целью избежать всех споров в отношении прав и точки отправления прав и обязанностей, в кругу коих каждый должен находиться. Мы сами подадим к тому пример, не выходя никогда из границ прав, которые мы себе предоставили”, – обещал за себя и брата А. Н. Демидов69.

Учреждение Высшего технического совета в Париже и введение должности главноуполномоченного, действующего от лица Демидовых, объективно отдаляло (а не приближало, вопреки уверениям) владельцев от владения. Они, конечно, по-прежнему получали рапорты из заводов и ежемесячно отправляли назад свои “предписания”, но заканчивались они обычно стандартной формой: “Вообще все предметы, о коих упоминается в рапорте, довольно удовлетворительны, почему и изъявляем наше удовольствие Управлению заводов”70.

Характер административных реформ, проведенных Анатолием Николаевичем, становится вполне объяснимым в свете его ближайших намерений. Именно в это время во Флоренции он познакомился с принцессой Матильдой де Монфор, дочерью младшего брата Наполеона I Жерома Бонапарта. Все его дальнейшие помыслы были сконцентрированы на получении руки этой женщины, роднившей его не только с французским Императорским Домом, но и с Домом Романовых (мать Матильды была в родстве с Николаем I).

Преодолев всевозможные формальности и подписав брачный контракт со своим тестем, бывшим вестфальским королем, 3 ноября 1840 г Демидов женился на принцессе, получив княжеский титул в качестве свадебного подарка от тосканского герцога. Поздравление прислал и двоюродный брат Матильды Луи-Наполеон (будущий император Наполеон III), за которого прежде прочили принцессу в жены.

В соответствии с этим контрактом, приданое Матильды составляло 290 тыс. фр. (включая ее личные украшения, одежду и музыкальные инструменты на 50 тыс. фр.), которые Анатолий мог получить “по первому требованию”. От отца и жениха Матильде перешли драгоценные украшения на общую сумму в 1 млн фр. (включая жемчужное ожерелье, подаренное ее матери Екатерине Вюртембергской Наполеоном, Мальтийский орден Н. Н. Демидова и драгоценности Е. А. Строгановой-Демидовой). Принц Жером выторговал у жениха ежегодную “пенсию” для себя и членов своей семьи на общую сумму 117 669 фр.71

Брак Анатолия Николаевича с Матильдой Иеронимовной (так принцессу называли в России) оказался недолговечным. Жена не смогла перенести продолжавшиеся после свадьбы любовные отношения мужа с графиней В. де Сен-Альдегон, придворной дамой короля Луи-Филиппа, и в сентябре 1846 г. покинула его.

Она обратилась с просьбой защитить ее имущественные интересы к начальнику III Отделения императорской канцелярии графу А. Ф. Орлову и своему “кузену” Николаю I. Царь через министра юстиции 18 сентября приказал Демидову гарантировать формальным актом материальное обеспечение княгини Сан-Донато в установленном им же самим размере.

19 сентября 1846 г  в Петербурге при свидетельстве двоюродных братьев Демидова А. Г. Строганове и П. Д. Дурново была составлена “запись”, предоставлявшая Матильде на выбор два варианта решения имущественных дел. По первому условию Анатолий Николаевич давал жене взамен той части, которая после его смерти будет следовать ей по закону “из заводского и всего недвижимого родового имущества в России” 1250 тыс. руб. сер. Матильде также “возвращалось” приданое и предоставлялось все движимое и недвижимое имущество и капиталы в России и за границей, находившиеся в “единственном владении” мужа.

Тогда у Демидова еще, видимо, сохранялась надежда на возвращение жены и даже на то, что у них будут дети. “Если же Бог благословит нас потомством”, писал он, то в этом случае после его смерти супруга могла рассчитывать на выдел “законной части” из общего имения и пожизненное владение недвижимостью за границей и благоприобретенным имением в России. “При жизни же моей” Анатолий Николаевич гарантировал Матильде пользование всем его имуществом и получение, согласно брачному договору, 25 тыс. фр. ежегодно “на личные ее надобности”.

По второму варианту жена могла получить “право отдельного пользования”. Муж предоставлял ей “во всегдашнюю собственность” выкупленные им у тестя за 520 тыс. фр. жемчуга и бирюзовое колье вюртембергских королей, отказывался от приданого и давал пожизненную ежегодную “пенсию” в 200 тыс. фр. или 50 тыс. руб. сер. (10 тыс. руб. или 40 тыс. фр. из этой суммы предназначались Жерому Бонапарту). Для обеспечения выдела на имение А. Н. Демидова налагалось запрещение, “соразмерное седьмой части в нынешнем его состоянии”72.

Через полгода М. И. Демидова, видимо, решившись на окончательный разрыв с мужем, сделала свой выбор. В марте 1847 г. в Париже она доверила графу А. Г. Строганову “отказаться в лице ее от тех выгод, какие предназначались для нее по первому условию… и принять в ее пользу назначения, постановленные во втором условии”.

Принцесса возвращала Демидову полученные от него драгоценности за исключением “вюртембергских” (в 1848 г. эти драгоценности были заложены Матильдой в банке за 500 тыс. фр., которые помогли Луи-Наполеону выиграть на выборах президента Французской республики)73, соглашалась на возврат своего так и не выплаченного приданого после смерти мужа “от его наследников” и, главное, на получение ежегодной ренты в 50 тыс. руб. сер., начиная с 19 сентября 1846 г.

“Довольствуясь этими тремя назначениями”, Матильда обещала “не иметь никаких других притязаний” ни к самому А. Н. Демидову, ни к его наследникам, но после его смерти оставляла за собой право “или довольствоваться получением от наследников определенных на содержание 50 тыс. руб. сер., или же отказаться от сего содержания и взамен оного потребовать выдела указной вдовьей части”. Акт был подписан Строгановым в Петербурге 24 июля 1847 г.74

Его правомерность была подтверждена особой запиской “О праве А. Н. Демидова обременять свое имение долгами”75. С этим, видимо, согласились совладельцы и опекуны, хотя в 1840-е гг. с ними у Анатолия Николаевича возникли определенные трения.

Вскоре после кончины брата он выдвинул ряд инициатив по владению Нижнетагильскими заводами  Причиной тому явилось его недовольство опекунским управлением над малолетним племянником, которое не позволяло “главному владельцу” единолично вершить заводские дела. “Влияние опеки, – жаловался Анатолий Николаевич министру финансов графу Е. Ф. Канкрину, – по свойству заводского действия, простирается и на мою половину… что нахожу я для себя весьма стеснительным”.

В 1842 г  он обратился с просьбой к министру о разделе общего с невесткой и племянником имения. Вначале Демидов просил раздела “или натурою, буде сие возможно, или буде раздел таковой на деле окажется невозможен, то предоставить заводы, в целом их составе, одному из двух главных наследников, с удовлетворением другого деньгами по справедливой оценке”.

По-видимому, в дело вмешался назначенный вместо него в состав опеки Д. П. Бутурлин, усмотревший в последнем предложении ущемление прав своего малолетнего подопечного. Уже в общем прошении к министру Демидов и Бутурлин заявляли, “что по участию во владении заводами малолетнего, раздел натурою казался бы удобнее к исполнению” и просили командировать на заводы от Горного правления “благонадежного чиновника для ближайшего на месте удостоверения о том, могут ли Нижнетагильские заводы быть разделены натурою на две равные или почти равные части, действующие отдельно и независимо одна от другой, или нет?.. Если же эти части будут не совершенно равного достоинства, то на какую сумму должно бы простираться право одной против другой, дабы при разделе можно было уравнять меньшую половину придачею денежной суммы?”

Адресуя эту просьбу для изучения главному начальнику уральских заводов В. А. Глинке, Канкрин потребовал отнестись к делу с вниманием, поскольку полагал, что “от способа управления сими, важнейшими из частных на Урале заводами, зависит непосредственно возвышение или упадок значительного от них дохода в пользу Государственного казначейства”.

Вскоре в Нижний Тагил прибыл помощник горного начальника Екатеринбургских казенных заводов инженер-майор А. И. Арсеньев. Он и решил участь демидовского округа.

Вначале у Арсеньева возникло предположение о возможности отделения от девяти Нижнетагильских заводов двух Салдинских, которые, имея законченный производственный цикл, на первый взгляд могли действовать самостоятельно. Но, вникнув в сложнейшие производственные связи всех заводов и рудников округа, он сделал вывод о невозможности и нецелесообразности раздела. “Итак, – писал он, – для благосостояния округа Нижнетагильских заводов, для пользы казны и для пользы самих владельцев, надобно желать, чтобы заводы остались навсегда в полном и нераздельном их составе”76.

Отказавшись от идеи раздела, владельцы предприняли новую попытку административной реформы  Видимо, она оказалась следствием компромисса между Анатолием Николаевичем и опекунами, которым поступили доносы на созданное им в 1839 г. заводоуправление.

Служитель Семен Сабуров (имя которого держалось в секрете) сообщал, что в отличие от прежнего управления, составленного из демидовских крепостных, нынешнее, “вольнонаемное”, управляет “без попечения и без выгод и под рукой его служители… пекутся единственно о своем приобретении”.

Бутурлин и Волконский доверили расследовать донос брату владелицы камер-юнкеру Эмилию Карловичу Шернвалю. В сентябре 1843 г. он посетил Нижнетагильские заводы. В результате директор и управляющие получили упрек “в излишней роскоши”, с которой они, якобы, “содержат” Нижнетагильские заводы.

В большом послании Шернвалю Данилов, Белов и Швецов попытались “оправдаться”. “Вероятно, – писали они, – по прибытии вашем в Нижнетагильск, вы изволили изумиться обширностью, а может быть и обстройкою его”.

Действительно, в Тагиле было чему удивиться: пять церквей, включая усыпальницу Демидовых – Никольский собор, строившийся с участием К. А. Тона77, “довольно огромные господские постройки”, много каменных “обывательских домов”. Но все это, утверждали управляющие, основано по воле прежних владельцев и особенно Николая Никитича Демидова, который, по их мнению, “был истинно благодетельным помещиком”.

В отличие от него, посетившего свои заводы в 1806 г., наследники “в течение последних 40 лет… проживали и проживают большей частью вне своего отечества” и не бывали в имении. Тем не менее “заводы, благодаря Всевышнему, [находились] в довольно цветущем положении, по части горной, по части, можно сказать, фабричной или производительной, по просвещению, по обстройке, по благосостоянию жителей и тому подобное”.

В последние 15 лет, подсчитали управляющие, заводы принесли “молодым своим владельцам” до 25 млн руб. асс. дохода, выплатили не менее 12 млн руб. казенных податей, “обстроились, обзавелись машинами”. Но на это, отмечали уязвленные обвинениями в свой адрес управляющие, “кажется никто не обращает внимания”.

“Если бы не старинные основательные постановления, каждогодно применяемые к обстоятельствам, то верно заводы не были бы в таком цветущем положении, как ныне, – полагали они. – Но для поддержания прежних постановлений, для приноравливания их к духу времени невозможно было обойтись без людей, и эти люди без сомнения были и должны быть: конечно, они могли быть и лучше и хуже, но благосостояние заводов не доказывает ли сколько-нибудь, что люди были не совсем дурные, иначе заводы не могли бы процветать и смело можно сказать равняться лучшим известным в Европе”.

“Кажется, без зазрения совести, можно сказать, – заявляли управляющие, – что если бы таковое имение, каково Нижнетагильские заводы, было в других руках, то есть в руках простых наемщиков, то едва ли ныне довелось бы считать доходы миллионами; но по примеру других имений владельцы могли бы быть вынужденными приехать на место и управлять и распоряжаться сами”.

В заключение “сего длинного нашего письма”, управляющие докладывали, что собственное их положение (которое тоже расценивалось как “весьма роскошное”), “если рассмотреть его поближе, совершенно незавидное, несмотря на весь блеск его”. “Имея под ведением своим до 40 тыс. жителей, из которых часть есть изуверов или раскольников, – большей частью заводских мастеровых людей, повсюду славящихся буйством нрава, не получая никаких почти распорядительных предписаний от господ Доверителей, не имея никакой поддержки пред начальственными лицами и почти никаких в Санкт-Петербурге, часто озабоченные недостатком денег для удовлетворения первейших потребностей жителей, опасаясь каждодневно подпасть под обвинения перед начальством или, просто сказать, отданными под суд, и в последние годы получая от господ Доверителей гораздо более упреков, нежели какого-либо поощрения, – заявляли управляющие, – каждый из нас во всякое время готов променять нынешнее свое блестящее положение на самое скромное, но только в другом месте”78.

Таково оказалось нелицеприятное мнение руководства округа об опекунском управлении и, косвенно, о самих “молодых владельцах”. Возможно, оно и явилось одной из причин перемены и опекунов, и управляющих.

В мае 1845 г, после отказа Бутурлина от своих обязанностей, по просьбе Авроры Карловны сам император назначил новых опекунов  Ими стали генерал от инфантерии, сенатор граф Арсений Андреевич Закревский (в прошлом – министр внутренних дел, в будущем – московский генерал-губернатор; в 1848 г. он был освобожден от обязанностей опекуна и назначен “безответственным попечителем”) и российский дипломат польского происхождения, действительный тайный советник князь Ксаверий Францевич Друцкой-Любецкой79.

По их оценке, “в управлении отсутствовал общий центр соединения владельцев, откуда могло бы истекать распоряжения по общим делам, всегда единообразные, и где сосредоточились бы постоянный высший контроль всех действий подчиненных властей”.

Видимо, по настоянию деятельного Закревского, в том же году было принято решение о возвращении в Петербург Верховного управления Нижнетагильских заводов и других имений общего владения, в которое постоянными членами вошли А. Н. Демидов, А. К. Демидова и оба вновь назначенных опекуна. Петербургская контора Демидовых объявлялась Канцелярией Верховного управления. Анатолию Николаевичу, “как главному владельцу”, было дано право “предложить проекты преобразований и всяких улучшений” и выбрать нового “доверенного уполномоченного”80.

Им стал поляк А. И. Кожуховский (бывший управляющий имениями литовских князей Радзивиллов), который уже в 1846 г. впервые приезжал на заводы. 1 мая 1848 г. с ним был заключен договор, по которому главноуполномоченный обязывался поднять годовой доход (упавший к тому времени из-за проблем с заграничным сбытом тагильского металла) до 400 тыс. руб. сер. Помимо высокого жалования Кожуховский мог получить 12 % от дохода в случае, если тот поднимался выше установленной величины81.

“Пан Антоний” сумел справиться с поставленной целью, заработав за 5 лет своей службы у Демидовых огромную сумму в 454 685 руб. При нем на заводах был сменен состав Главного Нижнетагильского управления, которое получило новую структуру. Разделение его на заводское, лесное, счетное, хозяйственное, канцелярское и полицейско-судебное отделения, действующие на основании новых инструкций, способствовало упорядочению административно-хозяйственной части.

Была утверждена система “двойной коммерческой или итальянской бухгалтерии” и новые, упрощенные формы отчетности. Кожуховскому удалось в основном решить и острую для Тагильских заводов проблему сбыта продукции путем введения новых форм экспортных операций и ускоренной переориентацией производства на потребности внутреннего рынка82.

Приглашение иностранных специалистов способствовало техническому прогрессу на заводах, в результате чего они упрочили свои лидирующие позиции на Урале.

К 1860 г  производительность Нижнетагильских заводов по всем отраслям оказалась самой высокой в регионе  Тогда здесь выплавлялось в год до 115 тыс. пуд. меди, 1660 тыс. пуд. чугуна, выделывалось до 943 тыс. пуд. железа “в многоразличных сортах лучшего качества” и добывалось около 20 пуд. золота и 75 пуд. платины. Общий доход колебался около миллиона руб. сер., а норма прибыли достигала 105 %83.

Проживавший за границей Анатолий Николаевич  в эти годы еще дальше отошел от административных дел, предоставив их ведение своему главноуполномоченному. В такой ситуации его и совладелицы Авроры Карловны роль ограничилась в основном решением социальных вопросов. Отныне проводимая ими в имении социальная политика базировалась на теоретических построениях патернализма (или “патроната”), сформулированных близким знакомым Демидова Ф. Лепле, дважды (в 1844 и 1853 гг.) приезжавшим на Нижнетагильские заводы для проведения своих социологических и технических исследований84.

Осознание своей “отеческой” роли проявилось во  многих предписаниях Анатолия Николаевича тех лет. Так, в ноябре 1848 г. из Брюсселя он благодарил “нижнетагильцев” за поздравление с именинами: “С приятнейшими сердечными ощущениями вспоминаю всегда о жителях, которых любил мой отец, которых люблю и я, как большую семью, правда, незнакомую мне, но с которою соединяют меня неразрывные наследственные и сердечные узы”.

Тогда же он уведомил управляющего Д. В. Белова, “что желание и намерение мое побывать в Сибири, столько раз составленное и несостоявшееся по независящим от моей воли причинам, снова пробудилось во мне и исполнится, надеюсь, в скором времени, если Господу угодно будет”. “Я уверен, – добавлял он, – что это путешествие будет сопровождено всеми благодетельными улучшениями, которых дети вправе ожидать от отца, ибо скажите и повторите нижнетагильским жителям, что я был и остаюсь для них заботливым отцом”85.

Как всегда, это желание Демидова должно было вылиться в грандиозное предприятие не только с познавательными, но и с серьезными научными и практическими целями  После организованных им в 1837 г. экспедиций на юг России и в 1847 г. вдоль испанского побережья Средиземного моря, он задумал новую экспедицию в Сибирь, рассчитывая провести ее в 1852–1853 гг. Маршрут должен был пройти через Петербург, Москву, Нижний Новгород, Казань, Пермь, Екатеринбург, Тобольск и Нижний Тагил.

Демидов предполагал включить в состав экспедиции ученого Лепле, художника Раффе, главноуполномоченного Кожуховского, французских поверенных Октава и Анатолия Жонесов. Приглашение было отправлено даже самому Александру Гумбольдту в Берлин86.

Однако судьба распорядилась по-иному. В 1853 г. один Ф. Лепле отправился на Урал без своего покровителя. Вместо него на Нижнетагильские заводы летом 1849 г. приезжали Аврора Карловна (после смерти мужа она большей частью жила на своей родине в Финляндии) с Андреем Николаевичем Карамзиным (сыном известного историка и литератора Н. М. Карамзина, за которого в 1846 г. вдова вышла замуж) и девятилетним сыном Павлом Павловичем Демидовым.

По этому поводу Белов замечал, что после 20 лет безрезультатного ожидания владельцев, они явились “как снег на голову”. Почти два месяца шли приготовления к приезду: был отремонтирован господский дом и “неисправные мосточки”, куплены “дрессированные” лошади, коляска, наняты кучера и форейторы, заказаны горшки “ветвистых и высоких” виноградных лоз, резеды, гелиотропов и камелий.

К Петрову дню были приглашены “театральные музыканты” из Екатеринбурга. Управляющему поступило предложение от дрессировщика Р. Гуерра приехать в Тагил на три месяца “давать представления и разные другие удовольствия”. Приезд владельцев становился, таким образом, все более парадным и увеселительным мероприятием.

Гости прибыли в середине июня. Их встречали “хлебом-солью” в деревне Анатольской, расположенной на границе демидовских владений. Туда были отправлены священник, приказчики и рабочие, за отличия награжденные “почетными кафтанами”.

В Тагиле Аврору Карловну “со свитой” встречали приказчики и духовенство у кафедрального собора. Вновь поднесли “хлеб-соль” и рапорт “о благосостоянии завода”. “Мужикам” было приказано стоять по сторонам дороги рядами, “не сходя с места на место и не собираясь толпами посреди улицы”.

3 июля была запланирована дальняя поездка на Усть-Уткинскую пристань на реке Чусовой  В тот день после обеда владельцы отправились в дорогу и вечером прибыли в Висимо-Уткинский завод, где им была приготовлена на ужин простокваша и чай. Переночевав, они прибыли на пристань, где для них подготовили особое “представление” – отправку каравана с металлами.

На обратном пути в Тагил были осмотрены еще три завода  На одном из них – Черноисточинском – владельцы приняли участие в открытии канала, построенного крепостным гидротехником К. К. Ушковым, получившим тогда “вольную” из рук самой владелицы87.

Аврора Карловна добросовестно и искренне исполняла роль “попечительной владелицы”. Она была “необыкновенно ласкова со всеми и входила во всевозможные мелочи заводского быта: крестила детей у рабочих, была посаженной матерью на свадьбах, дарила приданое бедным невестам и так далее”, – свидетельствовал Д. Н. Мамин-Сибиряк88.

31 июля на Выйском заводе состоялось еще одно торжественное событие: владелица открыла там детский приют, названный в ее честь Авроринским. Первое в России подобное учреждение, сочетавшее в себе черты детского сада, интерната и начальной школы, было создано еще 12 лет назад А. Н. Демидовым при основанном им Петербургском Доме трудолюбия.

В последующие годы в Нижнетагильском округе открылось еще три таких заведения, а в 1853 г  основан дом для призрения осиротевших и незаконнорожденных детей. По оценке специалиста, столь гуманной системы поддержки семьям малообеспеченных мастеровых не было ни в одном другом частном округе Урала89.

Кроме оказания практической помощи, эти мероприятия были призваны поддерживать и укреплять “культ” владельцев среди заводского населения, являвшийся важнейшим атрибутом эффективной патерналистской политики.

С той же целью 29 июня 1849 г. был устроен праздник в честь именин Павла Демидова. После него владелица предписала “в постоянной заботливости о благе нижнетагильских жителей, столь близких нашему сердцу… в память личной бытности сына моего Павла Павловича Демидова в Нижнем Тагиле, в день его ангела 29 июня, раздавать каждый год… на его частный счет отличнейшим мастеровым Нижнетагильского и других заводов 1500 руб. сер., обращая из этой суммы треть на почетные награды и две трети на пособие обедневшим и нуждающимся”90.

Так укоренялась в сознании людей благодарность молодому владельцу Не прошла бесследно эта поездка на заводы и для Андрея Николаевича Карамзина. После смерти Кожуховского в апреле 1853 г. и недолгого пребывания в должности главноуполномоченного Е. Н. Поара91, он займет их место и осенью того же года вновь посетит Нижнетагильские заводы.

Основными объектами его внимания вполне закономерно оказались тогда положение служащих и мастеровых и организация управления, во главе которого был поставлен П. Н. Шиленков (16 февраля 1858 г. его сменит известный горный инженер генерал-майор В. К. Рашет, позже ставший директором Горного департамента)92.

“С самого приезда моего в нынешний раз сюда, – извещал Карамзин управляющего, – я при всяком случае, с особенным удовольствием видел в вас постоянное стремление к добросовестному управлению Нижнетагильскими заводами, неусыпное попечение о пользах господ Заводовладельцев и примерную заботливость об участи порученных заведыванию вашему людей”.

Уполномоченный повысил оклады высшим служащим, распорядился выдавать рабочим заработную плату “поседмично” и без задержек, составил новое “Положение о квартирных и других пособиях”, назначил пенсии вдовам служащих93.

Для просвещения населения Карамзин подписал распоряжение об открытии при заводоуправлении первой общедоступной библиотеки. В том же году основанное шесть лет назад одно из первых в России Входо-Иерусалимское двухгодичное училище для девочек было преобразовано в трехклассное женское Павло-Анатольевское училище. Но Андрей Николаевич очень недолго оставался в роли главноуполномоченного. С началом Крымской войны, в 1854 г. он ушел добровольцем в действующую армию и вскоре погиб в бою с турками в Валахии.

Описанные события свидетельствуют о “перемещении” главной роли в управлении совместным имением от князя Сан-Донато к наследникам его брата. Это было связано с принятым Анатолием Николаевичем в те годы важным для себя и общего владения решением “реализовать свои недвижимые имения в России, обеспечить расчеты по семейным и общественным обязательствам и удалиться от дел”. Записка с символическим названием “Expatriation” (“Эмиграция”) недвусмысленно свидетельствовала о характере его намерений94.

Но для их осуществления необходимо было дождаться совершеннолетия племянника Павла Павловича, в 1856 г  поступившего на юридический факультет Московского университета. В том году единственному наследнику исполнилось 17 лет. Опека была снята и вместо нее учреждено попечительство в лице состоявшего последние годы в должности опекуна тайного советника и сенатора Бориса Карловича Данзаса (брата секунданта А. С. Пушкина)95.

В письме от 17 октября 1856 г. Павел Демидов просил попечителя “до тех пор, пока я не окончу образования своего в Университете, продолжать заниматься делами по управлению моим достоянием”96.

Тогда же был составлен отчет, из которого следовало, что за 16 с половиной лет опекунского управления общий доход трех владельцев составил 10 569 574 руб. сер.

Из этой суммы было предусмотрительно отчислено 2 459 086 руб. на увеличение оборотного капитала, в итоге возросшего в два раза. Средний годовой доход владельцев составлял, таким образом, около 520 тыс. руб.

На долю Павла Павловича всего было отчислено 4 018 170 тыс. руб., включая доходы от принадлежавших ему вместе с матерью домов на Большой Морской в Петербурге (30 776 руб.) и дивиденды на акции (398 987 руб., в том числе Общества пароходства между Гавром и Петербургом).

Расход составил 2 230 311 руб., включая 319 943 руб., истраченных “на содержание” самого Павла Павловича. Из “сбереженной суммы” (1 787 858 руб.) 349 766 руб. были положены под проценты в Коммерческий банк, а 1 438 092 руб. по акту от 8 октября 1856 г. отданы Анатолию Николаевичу “согласно предложения, сделанного ему опекунами”, видимо, в качестве своего рода компенсации за “отход от дел”.

25 июня 1858 г  Павел Демидов “с особым удовольствием” засвидетельствовал отчет и поблагодарил опекунов (в пользу которых было отчислено за годы опеки 239 300 руб.) за “достижение столь удовлетворительных результатов… и старание обеспечить сохранение моих интересов”97.

Завершающим актом концентрации заводской собственности в руках Павла Павловича Демидова стали события 1861–1862 гг. К этому времени он достиг 21-летнего возраста и по закону получил право “на полное распоряжение имуществом” и освобождение от попечительства.

В мае 1861 г  поверенные от владельцев, находившихся в это время за границей, подали министру финансов прошение о разделе имения. В нем указывалось, что главной причиной перемены во владении общим имением являлись так и не устраненные “неудобства совместного владения, происходящие главнейше от расстояния, разделявшего владельцев по местам их жительства”.

Демидовы, говорилось в этом документе, “желали бы произвести полюбовный между собою раздел самих имений в натуре, но как он в отношении к… заводам неосуществим, то Аврора Карловна и Анатолий Николаевич, имея в виду, что Павел Павлович есть единственный их наследник, предположили уступить ему ныне же… все принадлежащие им части в Нижнетагильских заводах и других нераздельных недвижимых имениях со всем движимым и недвижимым имуществом без всякого изъятия”98.

В этой истории сыграла свою роль, по-видимому, и только что объявленная крестьянская реформа (в одном из писем говорилось о передаче П. П. Демидову “права составлять уставные грамоты”), вникать в сложные дела которой старшее поколение владельцев не захотело.

Горный департамент Министерства финансов и Уральское Горное правление не обнаружили препятствий для совершения раздела, и 6 февраля 1862 г. “раздельная и дарственная записи” были утверждены в Петербургской палате гражданского суда. С этого времени Павел Павлович Демидов становился “полным и исключительным владельцем принадлежащего всем троим до ныне частей нераздельного их достояния”.

По составленному еще 22 мая 1861 г. “Акту о разделе” из общего владения П. П. Демидову переходили 12 заводов Нижнетагильского округа (включая основанные в 1850-е гг. так называемые “подливные” Авроринский, Павловский и Антоновский) с двумя селами и 16 деревнями (25 580 рев. д. по 10-й ревизии и 656 465 дес. земли), три “василеостровских” дома в Петербурге, дом в Казани, экономия Демидовка с деревней Анатольевской в Херсонской губернии (423 рев. д. и 5038 дес. земли), местечко Кастропуло (25 дес. земли) в Крыму и Павловский золотой прииск в Олекминском округе Якутской области, заявленный в 1853 г. и в 1855 г. отданный в аренду Ленскому золотопромышленному товариществу почетных граждан Баскина и Катышевцева.

Кроме того Аврора Карловна передавала сыну лично ей принадлежавшую долю в двух домах в Петербурге по Большой Морской, а Анатолий Николаевич предоставил племяннику два своих родовых имения: доходный дом в Петербурге на Невском проспекте и единственную оставшуюся у него после продаж 1836–1837 и 1842–
1843 гг. Ерахтурскую вотчину в Касимовском уезде Рязанской губернии (2442 рев. д., 24 680 дес. земли)99.

Дядя оставил себе лишь заграничные имения  Сами владельцы оценили все переданное Павлу Павловичу имущество в 8346 тыс. руб. сер. (в том числе заводы – 8 млн).

За предоставленные ему права Павел Павлович обязывался уплатить матери “по мере ее требования” 100 тыс. руб. сер. и выдавать в виде дохода с имений ежегодно с 1 мая 1861 г. по день кончины по 60 тыс. руб. Ежегодный доход дяди определялся в 350 тыс. руб. Из этой суммы 200 тыс. франков или 50 тыс. руб. выплачивались жене Анатолия Николаевича Матильде Иеронимовне. Из той же суммы Павел должен был исполнять “попечительские обязанности” дяди в России на общую сумму 29 768 руб. в год.

Помимо этого ежегодно около 98 тыс. руб. передавались на разные благотворительные, учебные и другие общественные учреждения в России и за границей, на пенсии различным лицам. Оставшаяся после всех этих выплат от 350 тыс. сумма в 166 тыс. руб. “помесячно” пересылалась А. Н. Демидову по месту его жительства.

Дядя и племянник также договорились о прощении (“остается на нем до кончины его и при его жизни не требуется”) долга в 1,4 млн руб., предоставленного Анатолию Николаевичу в 1856 г.

Из-за отсутствия владельцев раздельный акт подписали обер-церемониймейстер, бывший директор Товарищества Суксунских заводов граф А. М. Борх (от лица А. Н. Демидова), камергер, тайный советник барон Э. К. Шернваль фон Валлен (от лица сестры А. К. Карамзиной) и камер-юнкер, коллежский советник граф П. С. Строганов (от лица троюродного брата П. П. Демидова)100.

По всей видимости, с содержанием документа была ознакомлена и княгиня Сан-Донато, в те годы ставшая одной из самых высокопоставленных особ Второй империи. Поскольку раздельный акт включал условия ее договора с мужем 1847 г., она не выступила против него, согласившись по-прежнему получать установленную сумму на содержание.

Но когда, только получив наследство, Павел Павлович задумал заложить заводы, то есть нарушить сохранявшееся запрещение, она обратилась к министру финансов с просьбой “не допустить снятия запрещения с имения, принадлежавшего мужу ее Анатолию Демидову и переданному ныне к племяннику его, так как запрещением этим обеспечивается право на получение доходов с означенного имения”.

Рассмотрев прошение Матильды Иеронимовны и отзыв на него Павла Павловича, Комитет министров принял решение разрешить залог Нижнетагильских заводов “частным учреждениям и лицам” с условием, что “супруга дяди просителя принцесса Матильда во всяком случае сохранит права преимущественного перед всеми другими кредиторами удовлетворения”101.

Этим постановлением, утвержденным императором 8 февраля 1863 г, инцидент был исчерпан  Павел Павлович получил в свое единоличное распоряжение Нижнетагильские заводы, по оценке В. П. Безобразова, представлявшие собой “самый видный центр всей частной горной промышленности на Урале”102.

Он и его наследники владели заводами до 1917 г.

 

1 Павленко Н. И. Указ. соч. С. 72–116.
2 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 263. Л. 35–39 об.
3 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 7. Д. 191. Л. 7.
4 Там же. Д. 235. Л. 1; ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 1511 а. Л. 23–26.
5 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 6. Д. 23. Л. 1.

6 НТГМЗ. ТМ – 21630/117. Предоставлено Т. Г. Мезениной.
7 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 7. Д. 121. Л. 6.; Д. 208. Л. 8 об.
8 Там же. Д. 145, 146, 147.
9 Там же. Д. 218. Л. 4–5.
10 Там же. Л. 10–11 об.
11 Там же. Д. 191. Л. 9, 28; Оп. 13. Д. 5. Л. 4; ГАСО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 3788.
12 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 7. Д. 305. Л. 19, 26–27, 30, 38, 51, 54, 58–60; ГАСО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 3788. Л. 15–17, 57.

13 Неклюдов Е. Г. Николай Никитич Демидов во главе управления Нижнетагильскими заводами. С. 52–64.

14 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 295. Л. 58.
15 Там же. Д. 335. Л. 83; Д. 348. Л. 193 об.
16 Там же. Д. 335. Л. 28 об., 83.
17 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 3. Д. 64. Л. 81.
18 ГАСО. Ф. 43. Оп. 1. Д. 295. Л. 48, 64, 50.
19 Там же. Л. 57.
20 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 3. Д. 65. Л. 24, 34–40.
21 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 342. Л. 73–73 об.
22 Там же. Д. 348. Л. 39, 63, 157.
23 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 3. Д. 338. Л. 44.
24 Там же. Д. 65. Л. 37; ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 348. Л. 35.
25 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 342. Л. 70; Д. 335. Л. 90 об.
26 Там же. Д. 295. Л. 2.
27 Там же. Д. 342. Л. 65–66.
28 Там же. Д. 334. Л. 14 об.
29 Там же. Д. 335. Л. 64; Д. 348. Л. 108.
30 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 7. Д. 484. Л. 1, 3; Д. 673.
31 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 518. Л. 113 об.
32 Дашкевич Л. А. Михаил Михайлович Данилов // Нижний Тагил в лицах. Организаторы производства, инженеры, техники XIX – начала XX в. Екатеринбург, 1999. С. 3–11.

33 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 13. Д. 5. Л. 6.
34 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 518. Л. 37 об.; Д. 534. Л. 157 об.
35 Там же. Д. 518. Л. 46, 49.
36 Там же. Л. 25 об., 48 об.; Д. 528. Л. 80 об.; Д. 534. Л. 100.
37 Там же. Д. 534. Л. 79.
38 Там же. Д. 528. Л. 80 об., 83 об.
39 Там же. Д. 534. Л. 80–81.
40 Там же. Д. 528. Л. 22–22 об.
41 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 3. Д. 428. Л. 42–43.
42 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 518. Л. 38 об., 57 об.
43 Там же. Д. 534. Л. 157 об.
44 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 3. Д. 428. Л. 42.
45 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 534. Л. 80.
46 Там же. Д. 518. Л. 39
47 Там же. Д. 334. Л. 87; Д. 518. Л. 110, 89.
48 Гуськова Т. К. Заводское хозяйство Демидовых в первой половине XIX в. С. 72.
49 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 10. Д. 148, 402, 414; Оп. 7. Д. 736, 1001, 1315, 1441, 1444, 1837, 1893, 1974, 2068, 2069, 2098, 2140.

50 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 518. Л. 38 об.
51 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 3. Д. 338. Л. 26.

52 См.: Неклюдов Е. Г. К вопросу об особенностях эволюции феодальных отношений в горнозаводской промышленности Урала в XVIII – первой половине XIX в. С. 85–87.

53 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 518. Л. 37 об.
54 Там же. Д. 528. Л. 22–22 об.
55 Там же. Д. 534. Л. 80–81.
56 Свиньин П. П. Указ соч.
57 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 7. Д. 2269. Л. 8.
58 Там же. Л. 3–4 об.; ГАСО. Ф. 102. Оп. 1. Д. 182. Л. 1–30.
59 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 6. Д. 137; ГАСО. Ф. 102. Оп. 1. Д. 182. Л. 38–44 об.
60 Мосин А. Г. Павел Николаевич Демидов: портрет в первом приближении. С. 29.
61 Шакинко И. М. Указ. соч. С. 205–206.
62 Черкасова А. С., Мосин А. Г. Указ. соч. С. 246–275.
63 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 798, 889.
64 Там же. Д. 883; ГАСО. Ф. 24. Оп. 23. Д. 6816. Л. 12; Суровцева Н. Г. Из переписки двух друзей. С. 228–245.

65 Неклюдов Е. Г. Владения “тагильской” ветви рода Демидовых в крепостной период. С. 45–57.
66 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 1695. Л. 53.
67 Юркин И. Н. Демидовы – ученые, инженеры, организаторы науки и производства. С. 210–211.

68 Мосин А. Г. Павел Николаевич Демидов: портрет в первом приближении. С. 71–73.
69 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 703. Л. 8.
70 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 819. Л. 13.
71 Прожогин Н. П. Анатолий Демидов и семья Бонапартов // Альманах Международного Демидовского фонда. Вып. 3. С. 85–94; Tissot-Demidoff A.-G. Указ. соч. С. 128–136.

72 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 1251. Л. 3–6.
73 Tissot-Demidoff A.-G. Указ. соч. С. 135.
74 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 1251. Л. 11–15 об.
75 Там же. Д. 1252. Л. 1–3 об.
76 ГАСО. Ф. 24. Оп. 23. Д. 6138. Л. 1–2, 53–53 об.
77 Клат С. А. Выйско-Никольская церковь в Нижнем Тагиле. Екатеринбург, 2003. С.18–22.
78 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 1078. Л. 1–6 об., 7, 10.
79 ГАСО. Ф. 24. Оп. 32. Д. 1519. Л. 3–4; РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 1153. Л. 11, 12; Д. 1331.

80 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 1154.
81 Там же. Д. 1214; 1695. Л. 39.
82 Там же. Л. 4; Гуськова Т. К. Заводское хозяйство Демидовых в первой половине XIX в. С. 32–34; Суровцева Н. Г. Экспорт железа Нижнетагильских заводов Демидовых в 40–50-е гг. XIX в. С. 72–80.

83 Гуськова Т. К. Заводское хозяйство Демидовых в первой половине XIX в. С. 72, 100.
84 Мондей К. Указ. соч. С. 64–76.
85 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 960. Л. 3–3 об.
86 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 5. Д. 434.
87 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 960. Л. 15–16, 28–35, 37–38, 44–44 об.
88 Мамин-Сибиряк Д. Н. Сочинения: В 8 т. Т. 8. С. 245.
89 Дашкевич Л. А. Авроринские приюты // Альманах Международного Демидовского фонда. Вып. 2. С. 57–60.

90 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 960. Л. 48.
91 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 1561.
92 Там же. Д. 1790.
93 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 1061. Л. 22, 34, 41–43.
94 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 5. Д. 434. Перевод с фр.

95 Краснова Е. И. Павел Павлович Демидов. С. 35–45.

96 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 1695. Л. 1.
97 Там же. Л. 4, 39, 60, 61.
98 РГИА. Ф. 37. Оп. 3. Д. 1040. Л. 1–2.
99 РГАДА. Ф. 1267. Оп. 10. Д. 507–510; Оп. 8. Д. 1011.

100 Там же. Оп. 6. Д. 176. Л. 1–7 об.; Д. 177, 186.
101 РГИА. Ф. 37. Оп. 3. Д. 1040. Л. 10, 17–18. Перевод с фр.
102 Безобразов В. П. Указ. соч. С. 123.