НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОГОЛЬ И ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ ДЕМИДОВ В ИТАЛИИ
НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОГОЛЬ И ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ ДЕМИДОВ В ИТАЛИИ:
«…ЗАЦЕПЛЮ ПАЛЬЦЕМ ПЕТЛЮ ВАШЕГО КАФТАНА…»
Т. МУСАТОВА
Министерство Иностранных Дел Российской Федерации, Москва
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ДЕМИДОВСКИЙ ФОНД
Москва Издательский центр «Концепт-Медиа» 2013 год
Имена знаменитых русских горнозаводчиков и меценатов Демидовых, связавших свою судьбу с Тосканой, и выдающегося русского писателя Н. В. Гоголя (1809–1852), подолгу жившего в Италии в период между 1837 и 1848 гг., с течением веков превратились в главные символы истории русско-итальянских культурных связей.
Дни проведения Демидовской ассамблеи 2009 года во Флоренции, отмеченного 200-летием со дня рождения писателя, — прекрасный повод для того, чтобы вспомнить о славных страницах прошлого во имя настоящего и будущего.
Во время своего пребывания в Италии Гоголь лично познакомился с Павлом Николаевичем Демидовым (1798–1840), старшим сыном Николая Никитича Демидова (1773–1828), но эта тема, несмотря на ее бесспорную важность, до сих пор не получила достаточного освещения.1
Причиной является относительная небольшая изученность обширных демидовских архивов, в том числе отсутствие свидетельств П. Н. Демидова о его отношении к гоголевскому творчеству и встрече (встречах) с писателем. Н. В. Гоголь, в свою очередь, оставил мало впечатлений о своих поездках в Тоскану и контактах с Демидовыми.
Восполнить имеющийся пробел помогают оказавшиеся в нашем распоряжении документы, хранящиеся в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) МИД России.2
Многие Демидовы состояли на дипломатической службе, в том числе и в Италии, и среди бумаг русских представительств в Риме и Флоренции, а также в других странах, имеется немало «демидовских» документов.
Н. В. Гоголь и П. Н. Демидов не были дипломатами, но оба они поддерживали тесные связи с миссиями в Риме и во Флоренции.
Материалы АВПРИ уже послужили основой для издания публикаций по случаю 200-летия со дня рождения Гоголя3, доказав, тем самым, свой большой научный потенциал.
Описанные в них события в стране пребывания и в области русско-итальянских обменов, обстановка в русской диаспоре и портреты входивших в нее соотечественников — все это бесценный материал, сбор которого по крупицам позволяет сделать важные сопоставления, проследить параллели и обнаружить новые сюжетные линии и факты, расширяющие наше представление о двух выдающихся отечественных персонажах в итальянский период их жизни и деятельности.
Николай Никитич Демидов (1773–1828) окончательно поселился в Италии в 1815–1817 гг.4 Его супруга Е. А. Демидова, урожденная баронесса Строганова (1779–1818), больше жила в Париже. После ее смерти и безуспешной попытки закрепиться в Риме Н. Н. Демидов выбрал постоянным местом жительства Флоренцию.
У Демидовых было два сына — кроме Павла, еще Анатолий (1813–1870), причем оба они воспитывались между Флоренцией и Парижем.
Одновременно с Гоголем в Италии был прежде Анатолий, но его пути по причине, пока не совсем проясненной, так и не пересеклись с гоголевскими. Отдельные документы АВПРИ впервые публикуются в настоящей статье, другие — впервые читаются под углом зрения обозначенной выше темы.
Павел Николаевич Демидов был, как пишет ведущий отечественный гоголевед Ю. Манн, одним из «богатейших и интереснейших современников» писателя.5
Видный придворный деятель, один из наследников демидовской промышленной империи на Урале, крупнейший российский благотворитель, имевший широкую известность в петербургском свете и в Европе, человек короткой, но содержательной и яркой судьбы. В России его относили к «русским европейцам», имея в виду его западное образование и опыт жизни в Европе.
В начале Х1Х в. родители привезли Павла в Париж, где он жил среди картин, мраморных изваяний в атмосфере известного всему Парижу светского салона его матери. По линии своей бабушки по материнской линии — Е. А. Загряжской, Павел был дальним родственником жены А. С. Пушкина Н. Н. Гончаровой, а по линии деда, А. Н. Строганова, — внучатым племянником А. С. Строганова, известного вельможи эпохи Екатерины II, первого графа Римской империи, графа Российской империи, Президента Академии художеств, директора Публичной библиотеки в Петербурге, одного из крупнейших русских коллекционеров. Влияние на Павла материнских родных было определяющим в его детские годы.
В РГАДА сохранились его юношеские стихи (1806 г.)6, известен также трогательный мадригал, сделанный им в рукописном альбоме матери и дышащий нежной любовью к ней: «Я скромного цвета, я прячусь в траве. Тщеславиться мне невозможно. Но если однажды на Вашем челе Узрю я себя, то стану цветком я роскошным».7
До 14 лет П. Н. Демидов обучался в лицее Наполеона в Париже (позже — лицей Генриха IV), одном из старейших и самых престижных учебных заведений Франции, существующих и поныне. Его окончили многие выдающиеся деятели Франции, но П. Н. Демидов прошел, по всей видимости, только программу колледжа, не дойдя до собственно лицейских классов, поскольку учебу прервала разразившаяся в 1812 г. Отечественная война против Наполеона, заставившая Н. Н. Демидова вместе с сыном вернуться на родину.
Опыт войны 1812 г оказал решающее влияние на Павла, так же, как на его сверстников, принадлежавших к поколению великого русского поэта А. С. Пушкина, привив им патриотические взгляды. Надо благодарить Н. Н. Демидова за то, что он не препятствовал участию своего старшего сына в боевых сражениях на Бородинском поле против наполеоновской армии в составе Первого егерского полка Московского ополчения, который был сформирован на его средства.
После победы над Наполеоном Павел не возобновил учебу, а продолжил военную карьеру, пройдя за 15 лет путь от прапорщика до полковника. В 1826 г. он перешел на гражданскую службу
После кончины отца в 1828 г. Павлу довольно неожиданно пришлось вступить в управление громадным демидовским горнорудным и металлургическим комплексом на Урале: 1 млн. десятин земли с 15 тыс. крепостными крестьянами, целым рядом объектов недвижимости по всей России.
Присутствуя при последних днях отца во Флоренции, он также вынужден был принять на себя временное управление тосканским имуществом семьи, доставшимся в наследство младшему брату Анатолию (до достижения им совершеннолетия через два года).
К этому моменту ему было уже тридцать лет, и полученное образование, опыт царской службы, наблюдение за работой иностранных менеджеров, используемых отцом, вкупе с фамильными деловыми качествами — все это помогло ему успешно справиться с «вызовами» судьбы.
Многому научила его придворная должность егермейстера, а также назначение в 1831–1834 гг. курским генерал-губернатором. В конечном счете, Павел сформировался в качестве убежденного государственника, управленца-предпринимателя современного типа, продолжателя традиционной для Демидовых и Строгановых благотворительной деятельности. Причем, ему было свойственно не только меценатство, но филантропическая деятельность ярко выраженной социальной направленности.
Согласно данным АВПРИ, во Флоренции П. Демидов начал с того, что дал вольные всем тем крепостным, которые до последних дней были подле отца.8 Кроме того, он немедля продолжил благотворительные акции Н. Н. Демидова, сразу же приобщив к ним подростка Анатолия.
Таким образом, были осуществлены шаги по укреплению Богоугодного Института Демидова, учрежденного Н. Н. Демидовым во Флоренции в 1826 г., введена должность врача-хирурга, выделен капитал на оплату его оклада, обязав его не менее трех раз в день посещать больных, открыта бесплатная аптека, в которой выдавались бесплатно лекарства жителям квартала Сан-Николу и др.
В российских архивных документах упоминается, что к 1837–1849 гг. речь уже шла о Школе Св. Николая, о комнате Приюта для малолетних девочек, о больнице Св. Бонифация, о Демидовской больнице и Воспитательном обществе в Баньи ди Лукка, Обществе взаимопомощи сапожников и пр.9
При Школе Св. Николая, согласно итальянским свидетельствам, действовали и народная школа, и институт высшего образования, где велось обучение разным специальностям — от башмачника до типографского рабочего и шелковода. Все это, несомненно, запечатлелось в памяти флорентийцев, которые очень тепло отзывались о Павле.
П. Н. Демидов «не создавал новые институты, — писал тосканский автор Ч. Да Прато, — но оказал покровительство и поддержку множеству среди них. Врожденный инстинкт милосердия к бедным располагал его к самым деликатным, самым приятным занятиям».10
Позже в России Павел сделал такие пожертвования, каких немного встретишь в истории отечественных филантропов (в целях развития промышленности, сельского хозяйства, поддержки армии, семей военнослужащих, инвалидов, сирот, заключенных, борьбы с холерой, а также на научные исследования, на восстановление Зимнего дворца после пожара 1837 г., на сооружение и убранство Исаакиевского собора в Петербурге в форме поставки уральского мрамора, малахита, яшмы и других ценных пород, а также предоставления рабочей силы).
В том, что касается меценатства, то в поступках Павла в этой области всегда чувствовался почерк человека, великолепно знающего европейское и итальянское художественное наследие и стремившегося перенести лучшее на русскую почву в интересах создания новых образцов классического национального искусства.
Для Исаакиевского собора в Петербурге Павел выбрал в подарок императору великолепную ротонду с восемью малахитовыми колоннами, увенчанную куполом, внутренняя сторона которого была отделана уральским лазуритом.
Служа в Курске, он отыскал и привел в порядок могилу поэта И. П. Богдановича (1743/44–1803), автора поэмы «Душенька», посвященной античному сюжету о любви Психеи и Купидона и в то же время стилизованной под русскую народную сказку. Ныне имя Богдановича почти забыто, а тогда он был весьма популярен не только как автор «Душеньки» (выдержала 20 изданий до середины ХIХ в), но и как переводчик французских энциклопедистов, издатель «Петербургских ведомостей», друг Н. М. Карамзина и пр.
Приведя в порядок заброшенную могилу Богдановича, Павел распорядился поставить на ней замечательное беломраморное изваяние Психеи (впоследствии скульптура была перенесена в черту города, но не дошла до нашего времени).11
Примечательно, что книги Богдановича находились в библиотеке Н. В. Гоголя, и он высоко ценил их. Слава Богдановича достигла Италии: две его работы — «Русские пословицы» 1785 года и «Психея» 1815 года издания фигурируют в каталоге болонской части библиотеки кардинала Дж. Г. Меззофанти12, известного филолога, поэта, библиофила, лингвиста-полиглота, хорошо знавшего русский язык. Он был знаком со многими знаменитыми русскими, в том числе с императором Николаем I и его сыном, Великим князем Александром Николаевичем — будущим императором Александром II. Знал кардинал и Гоголя, а также, с большой вероятностью, и Демидовых.
В отождествлении П. Н. Демидовым творчества русского поэта с образом Психеи отразилась его увлеченность миром античности, ваяния и зодчества, зародившаяся в детские и юношеские годы, в том числе в Италии.
Действительно, Павел был в Риме в эпоху, связанную с серьезным изучением древнеримских памятников, проведением первых широкомасштабных раскопок на месте Римского Форума.
К участию в раскопках приглашались иностранные державы, в том числе Россия. Император Николай I считал своим долгом воспользоваться этой перспективой в интересах развития археологической науки в России.
После победы над Наполеоном в Российской империи наблюдался рост национального самосознания, повышение интереса к отечественной истории и историографии и, соответственно, к укреплению источниковедческой базы исследований. Путем изучения римской античности русские археологи приобретали бесценный опыт для проведения подобных изысканий на родине.
Первоочередным заданием стажеров петербургской Академии художеств в Италии было воссоздание на бумаге древнеримских памятников. По возвращении домой археологи-архитекторы участвовали в возведении грандиозных сооружений в Петербурге, Москве и других русских городах.
Демидовы были первопроходцами в этой области. Отец Павла первым среди русских начал на свои собственные средства раскопки в Риме и составил первую русскую, одну из самых больших в Европе, коллекций предметов римской античности, подробно описанную в научной литературе.13
Павел был рядом с отцом; он оказал заметное влияние на иконографию отцовской коллекции античной скульптуры и заработал заслуженный «титул» археолога-любителя. Поэтому не случайно эта коллекция досталась ему в наследство и находилась позже в его петербургском доме.14
Кроме того, он приобрел в Риме широкие личные знакомства: с инспектором Ватикана по археологии, будущим Президентом папской Академии археологии П. Висконти, с И. Весковали, антикваром и реставратором, личным агентом Н. Н. Демидова, с А. Нибби, известным археологом и архитектором, профессором Римского университета, членом папской Академии Св. Лука и Флорентийской академии художеств, автором целого ряда научных трудов и популярных изданий.
Нибби был вообще близок к русской диаспоре в Риме, служил наставником молодых архитекторов-стажеров, в том числе О. Монферрана, ставшего позднее автором проектов Исаакиевского собора и Александровской колонны на Дворцовой площади в Петербурге.
Учеником Нибби был также выпускник петербургской Академии К. А. Тон, в 20-х гг. обучавшийся в академиях во Флоренции и Риме и принятый в эти учреждения в качестве их почетного члена.
По возвращении на родину Тон стал ведущим официальным зодчим. Но Павел сошелся особенно с Монферраном, у которого он впоследствии купил дом в Петербурге и которого попросил реконструировать и обустроить его (ул. Большая Морская, № 45. Ныне в собственности Балтийского банка).
В целом можно утверждать, что Демидовы заложили основы дальнейших русско-итальянских обменов в области археологии. «Демидовский» Висконти был экскурсоводом по Риму многих видных русских путешественников. Вероятно, не без участия Павла в 1834 г. ему было присвоено звание члена-корреспондента Академии художеств в Петербурге.15
Будучи франкоговорящим, в 1835 г. он показывал римские памятники князю П. А. Вяземскому, известному литератору и другу Пушкина и Гоголя, а в 1845 г. — Николаю I, посетившему Рим с неофициальным визитом. Согласно данным из АВПРИ, царь вскоре распорядился выделить сумму в 5 тыс. скудо на приобретение участка земли в районе древнеримских развалин и проведения там изысканий.16
При римской миссии была создана археологическая комиссия во главе с князем Г. П. Волконским, дипломатом и покровителем искусств, знакомым Пушкина и Гоголя, сыном министра императорского двора князя П. М. Волконского17, причем, оба Волконских были знакомыми Демидовых. Отец курировал, в частности, стажировки русских мастеров в Италии.
Венцом сотрудничества с Италией в сфере археологии явилось принятие в 1916 г. решения об учреждении в Вечном городе русского Археологического института.18 Однако события в России в 1917 г. помешали претворению в жизнь этого замечательного проекта.
Но вернемся в Рим 20-х и 30-х гг. XIX в. Событием большого значения в местной культурной и научной жизни было открытие немецкого Института археологической корреспонденции (ИАК, 1829 г.).
Глава русского посольства в Риме в 1827–1832 гг. князь Г. И. Гагарин сразу же был избран почетным членом Института. Позже в работе Института принимали активное участие дипломаты, связанные с Флоренцией и Римом, которые, вне всякого сомнения, были знакомыми Демидовых и Гоголя: граф Н. Д. Гурьев, который до своего назначения посланником в Рим в 1833–1837 г. часто бывал в столице Тосканы у своей сестры Е. Д Сверчковой, супруги временного поверенного Сверчкова, князь Ф. А. Голицын, сотрудник вне штата русской миссии во Флоренции, а с 1836 — в Риме, коллекционер и археолог-любитель, спутник беззаботных юношеских дней и увеселений братьев Демидовых во Флоренции,19 граф В. П. Давыдов 20, также служивший вне штата в русской миссии во Флоренции и в Риме, известный путешественник и мемуарист, археолог-любитель.
Итальянский автор Р. Джулиани,21 первой обратившая внимание на активное участие русских в деятельности ИАК, не упоминает среди них Демидовых. Объяснение этому видится в кончине Н. Н. Демидова за год до открытия Института, а также почти постоянное проживание П. Н. Демидова в Петербурге.
Отца Павла считают также одним из родоначальников в Европе коллекционного дела нового типа, возникшего в конце XVIII — первой половине XIX в. (мы не касаемся состава его художественных собраний, которые достаточно подробно изучены отечественными и итальянскими авторами22).
По своему типу это были коллекции, составленные аристократами-нуворишами, получившими богатство и знатность благодаря предпринимательству и бракосочетанию с представителями аристократических семей. Аналогичными были появившиеся тогда же коллекции дипломатов, как русских, так и иностранных. Самым внушительным в Риме было собрание крупнейших банкиров Италии — Торлония.23
Дипломатические архивы доносят до нас историю развитых обменов между этим семейством, с одной стороны, и русскими представительствами и отечественной знатью в Италии, — с другой.
Князь А. Торлония, наследник семейной коллекции и много жертвовавший на благотворительность, был тесно связан с русским двором и римской миссией, храня, в частности, именной счет министра двора князя П. М. Волконского, с которого выплачивались стипендии художникам-стажерам и покрывались закупки Петербургом произведений искусств.
В ходе визита в Рим зимой 1838–1839 г. русского престолонаследника, Великого князя Александра Николаевича, А. Торлония и его брат Карло неоднократно устраивали балы в его честь и встречались с ним.24
В начале XIX в. император Александр I приобрел у Дж. Торлония, отца А. Торлония, некоторые полотна Караваджо, попавшие позже в Эрмитаж. В нынешней экспозиции в музее виллы Торлония на виа Номентана имеется отметка о покупке одной из скульптур А. Кановы из этой экспозиции князем Ф. Голицыным (должно быть, речь идет о Ф. А. Голицыне).25
Все это свидетельствует о том, что Демидовы, возможно, также участвовали в художественных обменах с римским банкиром, но этот вопрос нуждается в отдельном изучении специалистами.
Прибыв в Рим в марте 1837 г., Н. В. Гоголь вступил в ту артистическую и научную атмосферу, которую только что покинули отец и сын Демидовы. Он был тогда уже достаточно известным в Петербурге автором «Ревизора» и мечтал завершить в Италии «Мертвые души», но полюбил Вечный город так страстно, что отдавал изучению его богатейшего наследия весь свой досуг.
Уже в апреле 1837 г Гоголь посетил ИАК, в стенах которого мог встретить и упомянутых дипломатов, и «демидовского» археолога А. Нибби, с которым потом подружился.
Гоголь отводил много времени изучению коллекций, в том числе нового типа. Об этом говорит целый ряд сопоставлений и «перекликающихся» фактов.
Так, зимой 1838-1839 гг. вместе со своим другом поэтом В. А. Жуковским писатель посетил виллу Торлония «за Порта Пиа» — современный музей виллы Торлония на виа Номентана, а также виллу Албании и палаццо-музей Торлония на Трастевере.
С 1843 г. он стал клиентом банка Торлония, после того как умер его доверенное лицо, другой римский банкир — В. Валентини 26.
Гоголь страстно увлекался археологией и составил себе обширную коллекцию. С 1837 г., пользуясь банковскими и почтовыми услугами этого дома, он часто бывал в семейном «палаццетто» на пьяцца дей Санти Апостоли, где размещались семейные сокровища, а в 1843 г. снял в нем квартиру для О. А. Смирновой-Россет, своей приятельницы, фрейлины, принадлежавшей к пушкинскому кругу, и потом часто бывал в ее салоне.
Все это служит достаточным, хотя и опосредованным, подтверждением факта знакомства Гоголя с коллекциями Валентини. Кроме того, зимой 1838–1839 гг. Гоголь вместе с Жуковским ознакомился с «новыми» собраниями наполеоновского посла, кардинала Феша, Лионского архиепископа, мужа сестры Летиции Буонапарте, матери Наполеона I27, и дипломата Ф. А. Голицына, о чем имеются упоминания в дневнике Жуковского.28 На этом фоне бросается в глаза отсутствие информации об осмотре Гоголем флорентийских экспозиций Демидовых.
За десятилетие, прошедшее с момента ухода из жизни Н. Н. Демидова, Анатолий Николаевич обустроил и украсил комплекс виллы Сан-Донато в окрестностях Флоренции, на территориях, которые начал приобретать его отец в 1825–1827 гг. В главном дворце, возведенном в Сан-Донато, были размещены художественные экспозиции, включая то, что осталось от собрания Н. Н. Демидова, и то, что было приобретено самим Анатолием.
Как свидетельствуют итальянские авторы Ч. Да Прато, в Сан-Донато были галерея, музей, библиотека, две церкви — католическая и православная, украшенные произведениями искусства, и все это было доступно широкой публике.29
Без сомнения, Гоголь во время своих поездок во Флоренцию стремился попасть не только в Уфицци, но и в Сан-Донато, которое для удобства было даже связано с городом специальным маршрутом дилижанса.
Возможно, в будущем мы сможем пролить свет и на этот важный аспект не только гоголевских, но и демидовских исследований.
Как считали флорентийцы, Павел Демидов был «самым горячим поклонником искусств и литературы, способным оказать им любую поддержку»30.
В своем увлечении живописью он прошел сначала такую же эволюцию, как и Гоголь. Поначалу ему нравилась жанровая, пейзажная живопись в стиле А. Г. Венецианова, большого мастера поэтизации сюжетов из обыденной крестьянской жизни.
Затем он стал отдавать предпочтение классической и романтической живописи К. П. Брюллова. Павел знал художника по его первому периоду стажировки в Италии в 20-30-х гг., а также по Петербургу. В 1836 г. он заказал ему портрет своей супруги. Гоголь, в свою очередь, восторгался шедевром Брюллова «Последний день Помпеи», история которого непосредственно связана с именем А. Н. Демидова как соавтора сюжета и инвестора, и посвятил этому грандиозному полотну специальную статью. Ему удалось познакомиться с «великим Карлом» незадолго до своего отъезда из России в 1836 г.
Кстати, в тот момент Брюллов читал «Ревизора» и восторгался им. Вполне возможно, что он обсуждал прочитанное с позировавшей ему супругой П. Н. Демидова, что возымело значительные последствия, о которых мы еще поговорим.
В то же время Павел не оставил без внимания и зарождавшееся русское реалистическое искусство. Исследователи «демидианы» высоко оценивают его вклад в становление уральской реалистической школы живописи и доведение до конца дела учреждения Нижнетагильского « музеума искусств» (1840 г.).31
Оба эти начинания — еще одно убедительное свидетельство умения мецената видеть на перспективу, сосредоточиваться на осуществлении больших проектов «для пользы своего отечества» и на заботах о простых людях, включая просвещение, подготовку кадров в области науки и техники, воспитание народных талантов в сфере культуры и искусства.
Надо было обладать способностью независимого, справедливого суждения и иметь добрую, сострадательную душу, чтобы признать, что крепостные русские мастера, труд которых ценился столь дешево, по своему таланту и мастерству были не хуже иностранных, а в иконописи, обработке камня и художественном литье превзошли многих из них.
Аналогичное сочувственное отношение к артистической братии проявлял и Гоголь, постоянный и убежденный защитник интересов русских стипендиатов в Италии.
В Риме одновременно с Гоголем жил русский художник В. Е. Раев Успешное начало его карьеры было обеспечено неординарным решением П. Н. Демидова, взявшим его, тогда еще крепостного человека, вместе с его соучеником по Арзамасской школе живописи П. П. Веденецким на свои уральские заводы, где Раев за период 1836–1839 гг. создал целый ряд индустриально-ландшафтных работ.
Павел высоко оценил мастерство Раева, целый ряд пейзажных работ которого вместе с образцами уральского прикладного искусства держал у себя во дворце на Большой Морской в Петербурге. Это был необычайно смелый, можно сказать, новаторский шаг, поскольку в то время в светских салонах было принято выставлять исключительно предметы классического искусства.
Согласно материалам АВПРИ, а также книге воспоминаний Раева, он не был стипендиатом Демидова. В Италию он попал в 1842 г. уже после кончины своего покровителя при поддержке В. А. Перовского — генерала, члена Государственного совета, Оренбургского и Самарского генерал-губернатора, высокообразованного человека и большого знатока искусств.
За успешную стажировку Раев получил позже стипендию от Академии художеств, написал ряд пейзажей и видов Италии, с успехом освоил мозаичное дело, налаженное в Риме стараниями русского двора и дипломатической миссии.32
Согласно воспоминаниям художника, он познакомился со знаменитым историческим живописцем А. А. Ивановым, самым близким другом и спутником Гоголя в итальянские годы, но о Гоголе, как это ни странно, Раев не написал.
Это вызывает удивление, поскольку писатель и художник посещали одни и те же дома: салон гоголевской приятельницы Смирновой, где принимали Перовского, покровителя Раева, которого Гоголь знал еще по Петербургу, студию А. А. Иванова на виколо дель Вантаджио, дом на Монте Пинчо в квартале Систина,33 где жили русские стипендиаты по соседству с Раевым и Гоголем, адрес которого был страда Феличе, 126 (ныне виа Систина, 125).
Гоголь знал о раевских работах в Италии, в частности, о картине «Вид на Монте Марио», которая была выставлена на выставке, организованной по случаю визита в Рим русского царя Николая I (начало декабря 1845 г.), и заслужила похвалу царя.
Другим увлечением П. Н. Демидова, наряду с археологией, коллекционированием и живописью, была наука, точнее инновации в различных областях на благо процветания Отечества. Об этом ярко свидетельствует его инициатива по учреждению в 1831 г. национальных академических наград, получивших название Демидовских.
Для их обеспечения был внесен капитал в 20 тыс. рублей государственными ассигнациями, за счет которых ежегодно, начиная с 1832 г., присуждались четыре полные премии по 5 тыс. рублей (или половинные) с целью «содействовать преуспеянию наук, словесности и промышленности в своем отечестве», «за лучшие по разным частям сочинения о России». Кроме того, 5 тыс. рублей регулярно выделялось «на издание увенчанных академиею рукописных творений».
Право присуждения Демидовских наград получила Императорская Санкт-Петербургская Академии наук (ИСПАН), сразу же удостоившая П. Н. Демидова званием своего почетного члена.34
Вероятно, по случаю вручения Демидовских наград Павел устраивал Демидовские праздники, на которые приглашал своего дальнего родственника по линии матери А. С. Пушкина.
В день проведения такого праздника 17 июля 1835 г. Пушкиным была приобретена только что изданная в Лондоне книга Колриджа «Образцы застольных бесед…», на которой он написал: «Купл. 17 июля 1835 года, день Демид. праздн…».
Кроме того, Демидов и Пушкин встречались в светских салонах Петербурга и Москвы. «Пушкинское измерение» в истории жизни П. Демидова вплотную подводит нас к еще одному его увлечению — литературе. «Премиальный» проект, задуманный и формализованный только как научный, чуть не стал литературным по причине высокой оценки П. Демидовым творчества Гоголя и возникшего у него желания присудить ему одну из Демидовских наград.35
Но это случится после весьма важного события в жизни Павла — его женитьбы осенью 1836 г. на финляндской баронессе шведского происхождения А. К. Шернваль-фон-Вален, дочери выборгского губернатора и фрейлины императрицы.
В последнее время образ А. К. Демидовой привлекает большое внимание исследователей, прежде всего финских36, однако о ней и ее жизни в кругу новой семьи можно узнать еще много интересных фактов, скрываемых архивами.
Великая княгиня Ольга Николаевна, дочь Николая I, нашла очень точные слова, чтобы передать глубину очарования этой личности, ставшей предметом любви и верности Павла Демидова: «…Она была необычайной красоты, как физически, так и духовно, что сияло в ее красивых глазах. Когда она говорила о лесах, скалах и озерах своей родины все в ней светилось. Ее взгляд и осанка говорили о гордости и независимости…».37
Все это хорошо передано на портрете А. К. Шернваль кисти К. П. Брюллова, выполненном по заказу П. Демидова в 1836–1838 гг. и хранящемся ныне в Константиновском дворце Санкт-Петербурга в составе коллекции Ростроповича — Вишневской.
В Нижнетагильском музее-заповеднике «Горнозаводской Урал» находится, очевидно, копия портрета, однако этот вопрос требует дополнительного исследования. Аврора изображена на нем в красивом восточном тюрбане, который украсил ее чело благодаря выдумке Павла. По всей видимости, перед его глазами стоял миниатюрный портрет его матушки Е. А. Демидовой в тюрбане, созданный петербургским художником А.-Х. Риттом (Эрмитаж).
П. Демидову было свойственно стремление поддерживать нормальные отношения с двором и «искреннее желание быть угодным своему августейшему монарху» (хотя по характеру он был гордым,
независимым человеком и служил, а не прислуживал).
Иначе императрица Александра Федоровна не стала бы уговаривать свою любимую фрейлину Аврору принять сделанное ей императорским егермейстером предложение руки и сердца после того, как она дважды ему отказала. «…Подумай, — наставляла ее императрица, — сколько добра ты можешь сделать».38
Женитьба на Авроре Шернваль упрочила положение П. Демидова в свете. Задумав выехать в 1838 г. в Европу, он, несмотря на ужесточившиеся тогда ограничения относительно выезда дворян, без труда получил на это монаршее соизволение.
Вместе с тем, у него были влиятельные недоброжелатели, например, глава III отделения А. Х. Бенкендорф, считавший Демидова «несимпатичным» человеком и критиковавший его за неэффективное управление Курской губернией.
При этом не принималось во внимание то, что меценат потратил огромные личные средства на поправление обстановки в губернии, борьбу с холерой и обустройство четырех больниц, на борьбу с коррупцией среди чиновников и пр.39
Не был слишком расположен к П. Демидову и министр народного просвещения, президент ИСПАН С. С. Уваров , некогда член литературного общества «Арзамас», человек либеральных воззрений, литератор и ученый, реформатор сферы просвещения и науки, а позднее национально-консервативный идеолог, автор триады «самодержавие, православие, народность».
Поэтому женитьба на влиятельной придворной даме, какой была Аврора, способствовала упрочению позиций П. Н. Демидова при петербургском дворе. Благодаря супруге Павел стал также вхож в круги петербургской литературной элиты
А. Шернваль была сестрой графини Э. К. Мусиной-Пушкиной, в которую был влюблен М. Ю. Лермонтов и которой он посвящал свои стихи («Графиня Эмилия», 1839 г.). В доме Эмилии, а также В. Ф. Вяземской Аврора встречалась с Пушкиным. О ней имеется упоминание в одном из писем поэта к его супруге Н. Н. Пушкиной, урожденной Гончаровой.
Кроме того, А. Шернваль была знакома с Е. А. Баратынским, служившим в Финляндии, П. А. Вяземским, В. А. Жуковским, Ф. И. Тютчевым, которые посвящали ей свои поэтические строки. Много лестных, искренне восторженных слов сказал о ней писатель граф В. А. Соллогуб, земляк и хороший знакомый Гоголя40.
Как представляется, в какой-то степени под влиянием Авроры и своего нового литературного окружения весной 1836 г. П. Демидов выступил с инициативой о присуждении Гоголю одной из Демидовских наград.
В апреле 1836 г. вместе с императором Николаем и высшим светом Петербурга молодая чета присутствовала на премьере спектакля «Ревизор» в Александринском театре. Гоголевские персонажи поразили его своей жизненной достоверностью и вместе с тем высоким артистизмом, ведь он так хорошо знал этих провинциальных чиновников!
И в начале мая, надеясь на особую благосклонность к себе как учредителю премии и почетному члену АН, он обратился к ученому секретарю ИСПАН П. Н. Фусу, академику-математику с мировым именем, с письмом, в котором предлагал — нет, вежливо просил, — присудить Н. В. Гоголю в порядке исключения «одну из золотых медалей». Напоминая, что целью его пожертвования Академии является содействие «пользе и славе отечественной на поприще литературном»,
Демидов подчеркивал, что «поприще сие ныне украшено новым произведением г. Гоголя под названием: «Ревизор», комедией в пяти действиях. Нельзя не отдать справедливости тончайшему описанию нравов, поставленных им на сцену лиц и национальности наречий. Словом, по живописанию характеров сие сочинение г. Гоголя может считаться образцовым. Это уже и подтверждается тем восторгом, с каким оно принято публикой, и вниманием Государя императора, удостоившего первые представления сей комедии своим присутствием».41
Однако академики со ссылкой на уставные положения отказались удовлетворить демидовскую просьбу. Как считает российский автор Ю. Манн, оснований видеть в отказе Академии от присуждения Гоголю премии какую-то подоплеку не имеется.42
Полностью разделяем это мнение, однако обратим внимание на некоторые нюансы. Во-первых, П. Демидову не стоило аргументировать особым расположением императора к «Ревизору», поскольку такового не было.
Николай I отправился на премьеру «Ревизора», явно прислушавшись к мнению П. А. Плетнева, известного литератора, издателя, профессора и впоследствии ректора Петербургского университета, преподавателя русского языка в царской семье.
Все Романовы знали, что это он отыскал когда-то Гоголя и привел его к Пушкину, а затем при поддержке своих друзей, в том числе Пушкина, Жуковского и др., уговорил императора «вывести» «Ревизора» на публикацию в обход цензуры. Поэтому царь был настроен положительно и в ходе представления смеялся. Но этот смех означал, что он был склонен воспринимать только комическую сторону пьесы и не был заинтересован в том, чтобы вдаваться в ее глубокий социальный смысл.
Присуждение драматургу национальной академической премии было чревато привлечением внимания русского общества именно к гоголевской сатире и поэтому вряд ли устроило бы двор. Давая гоголевским друзьям убедить себя в том, что Гоголь является преданным монархистом, не «трогает» столичную знать и печется об исправлении общественных нравов, Николай, в принципе пытаясь удержать писателя в таком русле, демонстрировал к нему снисходительную симпатию и постоянно удовлетворял разные ходатайства о предоставлении ему материальной помощи для работы за границей (делая это кулуарно).
К середине 40-х гг. император уже подзабыл «Ревизора» и думал, что ничего основательного за прошедшие с 1836 г. годы писатель так и не написал. Никакого интереса к «Мертвым душам» он не высказал, хотя обещал почитать.43
Во-вторых, П. Демидову не стоило ставить в заслугу Гоголю «национальность наречий», он имел в виду, видимо, гоголевский русский язык, тогда как в Академии его не считали эталоном.
В обязанности Академии наук входило блюсти чистоту русского языка и словесности, а молодой писатель еще не избавился от украинизмов, и вообще, не слишком ли рано захотели премировать юношу Гоголя, тогда как ни один знаменитый русский писатель или поэт, в том числе Пушкин, ничего подобного не удостоился?.
В-третьих, П. Демидов не знал о подоплеке отношений Гоголя с Уваровым. Министр ценил гоголевский талант и не раз проявлял к нему внимание. Например, при его участии Гоголя приняли в 1834–1835 гг. на преподавательскую работу сначала в Патриотический институт, а затем в Петербургский университет. И хотя педагогическая работа у писателя не получилась, он последовательно проводил в жизнь уваровскую идеологию и пропагандировал ее в печати.
Но к 1836 г в отношениях Уварова и Гоголя наступила полоса охлаждения. Писателю, безусловно, помнилось, что Уваров не смог или не захотел предоставить ему кафедру в открывшемся в 1834 г. Киевском университете, считая, что молодому сочинителю достаточно и должности профессора.
Таким образом, Уваров не стал бы «ломать копья» за слишком амбициозного, как он считал, Гоголя, его вполне устраивало решение Фуса и других академиков.
Гоголь горько переживал неоднозначную реакцию петербургской публики на «Ревизора», усмотрев связь между ней и негативным решением ИСПАН. Молодой писатель считал себя поверженным, и этот трудный для него момент Демидов вознес свой голос в его защиту.
В письме к нему в <январе-мае 1839 г> писатель с благодарностью будет вспоминать: «..Как вдруг ваш раздавшийся голос и ваше полное великодушия предстательство о мне, вам неизвестном, внимание к малой крупице моего таланта — все это меня тронуло сильно. … Это было одним из приятнейших моих воспоминаний, какие только вывез с собою из России».44
Накануне упомянутого отъезда из Петербурга в июне 1836 г. Гоголь не искал встреч с П. Демидовым, объясняя это желанием остаться в тени, дабы не обмануть ожидания своего богатого и знатного поклонника и в то же время пощадить свое собственное самолюбие.
Но в 1837 г, оказавшись в Италии совершенно без средств к существованию, он вспомнил о Павле и решил обратиться к нему с благодарственным письмом. 3 июня н.ст. из Рима писатель просил своего друга, поэта Н. Я. Прокоповича, «узнать, где теперь Демидов, Павел Николаевич. Его дом на Большой Миллионной».45
Однако из другого письма к Прокоповичу от 20 октября/2 ноября 1837 г. из Рима мы узнаем, что писатель не получил ответа на свое июньское послание46 и, следовательно, так и не узнал адрес П. Н. Демидова. Того, между тем, в тот момент не было в Петербурге. В мае 1837 г. Павел находился в Нижнем Тагиле, где показывал цесаревичу, будущему императору Александру II, совершавшему ознакомительную поездку по России, свои заводы и благотворительные учреждения.47
Позже молодая чета Демидовых оправилась за границу, остановившись во Флоренции, поскольку у Павла обострилась болезнь легких, и пробыла в Италии до осени 1839 г. Тогда-то и состоялось личное знакомство Гоголя с Павлом Демидовым.
Судьба не свела двух наших героев зимой 1838–1839 гг. в период визита на Апеннины русского престолонаследника, Великого князя Александра Николаевича, хотя они оба были причастны к этому важному событию в рамках русско-итальянских отношений.
Гоголь был вовлечен в осуществление культурной и отчасти протокольной части пребывания Александра в Риме через посредство своего друга, наставника цесаревича поэта В. А. Жуковского, а П. Демидов, находившийся в то время в Италии, как придворный вельможа, должен был представиться цесаревичу.
В Рим на поклон (3/16 декабря 1838 г. — 6/18 января н.ст. 1839 г.) съехалась тогда вся знать, однако, согласно официальным отчетам, братья Демидовы среди гостей не числились.48
По всей видимости, они должны были встретить цесаревича во Флоренции (с 25 ноября/7 декабря по 1/13 декабря н.ст. 1838 г.), но свидетельства на этот счет тоже невнятны. Николай I в своем дневнике пометил, что 9/21 октября 1839 г «Демидов» был в Петербурге49, но это не мешало ему «доскакать» потом до Тосканы.
Цесаревич, в свою очередь, записал в своем флорентийском дневнике: был «в мастерской Бартолини, делающего по заказу Анатолия Демидова монумент для его отца, и у живописца Бецуоли, у которого тоже несколько хороших вещей».50
Имелся в виду будущий памятник Н. Н. Демидову работы скульптора Л. Бартолини и его учеников, установленный в 1870 г. на Лунгарно, который Александру Николаевичу, видимо, понравился. Согласно дневнику В. А. Жуковского, Павел Демидов при виде скульптуры отца, обнимающего маленького Анатолия, сказал по-французски: «А я что, пасынок?»51
По этой фразе можно судить о том, что Павел и Анатолий сопровождали цесаревича при осмотре мастерской Бартолини.
Документально подтверждается дата приезда четы Демидовых в Рим по завершении визита престолонаследника в апреле-мае 1839 г. 1 мая н.ст. 1839 г. А. Нибби написал от руки на титульном листе первого тома своего путеводителя «Рим в 1838 году»: «Егермейстеру Русского Императорского Двора, члену Верховной комиссии по делам инвалидов, почетному члену Академии наук в Петербурге, члену Совета Университета в Москве и Университета в Харькове, а также Университета наук и искусств в Ареццо, Итальянской академии искусств в Сиене и Общества всеобщей статистики во Франции…».
Далее говорится, что Демидов приехал в Рим уже в четвертый раз, и Нибби неизменно показывал ему памятники. «Это дало мне возможность, — продолжал Нибби, — насладиться Вашим глубоким знанием Римской Истории, Вашим исключительным вкусом к изящным искусствам, Вашей страстной любовью к этой классической земле. Все это продемонстрировал Ваш настоящий визит, который Вы предприняли вместе с Вашей уважаемой супругой, могущей поспорить с Вами в знаниях, вкусе и любви к искусству». В заключение Нибби, выражая благодарность П. Демидову за «его покровительство и поддержку», попросил позволения посвятить ему три других тома своего труда.52
Нибби, хотя бы по одному своему имени и творчеству, был связующим звеном между П. Демидовым и Гоголем. Писатель буквально не выпускал путеводитель «Ниббия» из рук.53
В дни визита цесаревича Гоголь заходил к Нибби домой на виа делла Минерва 11, чтобы провести его в здание русского посольства к В. А. Жуковскому. Втроем они гуляли по Риму, и Нибби показывал цесаревичу римские развалины. Именно от Нибби при посещении одного из русских салонов Гоголь мог узнать о приезде П. Демидова в Рим и о возможности увидеться с ним.
Между тем поиск Гоголем такой встречи стал предметом внимания его друга М. П. Погодина, издателя, историка, филолога, впоследствии ректора Московского университета, прибывшего в Рим 8 марта н.ст1839 г
После его отъезда из Италии Гоголь написал ему 23 апреля/5 мая письмо, в котором давался отчет о каких-то загадочных, на первый взгляд, делах: «Ничего я до сих пор не сделал для Колара. Виделся наконец с Демидовым, но лучше, если бы не делал этого. Чудак страшный! Его останавливает, что бы ты думал? Что скажет государь? Что мы переманиваем австрийского подданного. Из этого-де могут произойти неприятности между двумя правительствами. Я толковал ему, что мы не переманиваем, но что это вспоможение, которое оказать никому не может быть воспрещено…».54
Попытаемся расшифровать этот текст. Во-первых, письмо позволяет установить приблизительный срок и место встречи Гоголя и П. Демидова: между 20 и 23 апреля, днем возвращения писателя в Рим из Чивитавеккьи, где 18 апреля н.ст. он окончательно распрощался с Погодиным55, и днем отправки приведенного отчета Погодину.
Местом встречи была, по всей видимости, знаменитая «дача» княгини З. А. Волконской близ базилики Сан-Джованни-ин-Латерано, поскольку Гоголь указал на присутствие при его разговоре с П. Демидовым графа М. Ю. Виельгорского,56 а тот 21 апреля привез к Волконской с виа дей Понтифичи, 49 своего смертельно больного сына Иосифа, дежурить у постели которого взялся Гоголь. Значит, установив наиболее вероятное место встречи, мы в то же время дополнительно уточняем ее датировку — между 21 и 23 апреля н.ст.
Письмо Погодину проясняет также некоторые важные аспекты, связанные с формированием в 30-х гг. XIX в. научной славистики, укрепления национально-культурного единения западных славян и реакцией Гоголя и П. Демидова на эти явления.57
Упоминаемый Гоголем Я. Коллар (1793–1852) был одним из вдохновителей укрепления национального самосознания словацкого и чешского населения Австро-Венгерской империи, известным поэтом и филологом, впервые сформулировавшим идею славянской культурной общности и конкретную программу духовного единения славян, в которой особое место отводилось связям с Россией.
Его последовательным соратником на этом пути был П. Й. Шафарик — видный историк и филолог, собиратель и издатель славянских рукописей, поддерживавший активные связи с просвещенной русской интеллигенцией.
Передовая часть русской интеллигенции искренне поддерживала общеславянское дело, и русский двор не мог оставаться в стороне. Уваров был инициатором создания в русских университетах кафедр славистики, а возглавляемая им Академия наук финансировала научные экспедиции в Центральную и Юго-Восточную Европу и славянским ученым оказывала финансовую помощь в издании их произведений и т.д.
Шафарик являлся членом-корреспондентом ИСПАН по ОРЯС и вместе с другими учеными из восточноевропейских стран оказывал содействие в создании в Петербурге библиотеки славянской литературы.
Активное участие в этих академических проектах принимал и Погодин, посетивший Шафарика в Праге еще в 1835 г. По возвращении из Европы в 1839 г. в письме Уварову он сформулировал широкую программу культурно-гуманитарных мероприятий по поддержке Россией национально-культурного движения в славянских землях, включив в нее новые элементы.
Уваров проявлял известный интерес к подобным инициативам, по-видимому, прежде всего под углом зрения своих национально-религиозных лозунгов (православие, народность). Но в то же время его целью было «держать руку» на пульсе» происходивших в Западной Европе революций и их отзвуков в Восточной Европе с тем, чтобы препятствовать проникновению в Россию освободительных идей.
Вряд ли он стал бы предлагать тогда царю использование «славянской карты» в отношениях Петербурга с Веной, поскольку при всей сложности этих отношений приоритетом для русского двора в условиях нестабильной Европы оставалось поддержание незыблемости Священного Союза.
Гоголь, как выходец из Малороссии, «любил все славянское» —славистика способствовала национальной идентификации его творчества. В годы пребывания в Италии он не превратился в западника и, выйдя постепенно из своей этнической среды, сознательно окончательно выбрал кредо российского писателя.
В то же время он не воспринял славянофильство, оставаясь на позициях уваровской «триады» и не испытывая особых симпатий к формированию новой националистической идеологии в Центральной и Юго-Западной Европе. Но славянофилами были его общие с Погодиным московские друзья — братья Аксаковы, Киреевские, А. С. Хомяков, Ю. Ф. Самарин и др.
В 1839 г. был опубликован манифест славянофильства, составленный Хомяковым, и это обострило противостояние в русском обществе. Погодин проявлял тогда в Риме больше горячности, чем обычно. Гоголь до известного предела поддакивал ему — своему издателю и «кормильцу», но в то же время охлаждал его пыл, желая оставаться в русле славянских литератур.
В гоголевской переписке имеются упоминания о фактах обмена писателем публикациями с Шафариком. Кое-какое чтение привез ему из Москвы Погодин.58
В конце лета 1839 г Гоголь заезжал вместе с Погодиным сначала в Мариенбад, где принял участие в его контактах со съехавшимися туда славистами, а затем в Вену, где жил и с 1849 г. заведовал университетской кафедрой славистики Коллар.
Свидетельств, однако, о встрече Гоголя с ним не имеется. В Вене (с 24 августа по 22 сентября) писатель возобновил работу над драмой из истории Запорожья, расценив ее поначалу как весьма важную, но затем уничтожил рукопись.
Еще более «неславянским» было второе посещение Гоголем Вены летом 1840 г. в связи с весьма серьезными проблемами со здоровьем из-за чего он оказался далек от контактов с «западными славянами».
Каким же образом рассчитывал Погодин помочь Коллару, и в чем по его наущению должна была заключаться просьба Гоголя к Демидову?
Думается, что Погодин замыслил присуждение Коллару Демидовской премии для перевода на русский язык и издания в России его трудов, в частности, славянских песен. Отказ П. Демидова в том и другом свидетельствовал о твердости его характера и убеждений, о прекрасном понимании им сути николаевской внешней политики, о неприемлемости для него участвовать в утопических прожектах даже по просьбе Гоголя.
Ведь манифест Хомякова вызвал негативную реакцию официальных властей. а в Вене все больше укреплялись во мнении, что панславистские настроения ведут к дестабилизации Австро-Венгерской империи, поскольку славянские лозунги использовались для обоснования национальных требований чехов, словаков и др.
Австрийские власти относились отрицательно к деятельности Коллара и настороженно следили за его прорусскими настроениями. Граф М. Ю. Виельгорский вызвался содействовать Гоголю и Погодину, в частности, поговорить с Уваровым, но, о чем конкретно, мы, по всей видимости, никогда не узнаем.59
Возможно, как просвещенный человек либеральной эпохи Александра I и друг Пушкина, а также выходец из Польши, граф просто не мог не проявить солидарность и великодушие.
Гоголь расценил несговорчивость Демидова как удар по своему самолюбию и на другой день после встречи с ним проигнорировал его приглашение на обед. Но политического отторжения реакция мецената у него не вызвала: оба они придерживались примерно идентичных политических позиций. Не потому ли писатель мгновенно спохватился и бросился восстанавливать контакт с меценатом. Он не хотел упускать прекрасную возможность помочь своему собственному делу — доведению до читателя «Мертвых душ».
На наш взгляд, именно так можно истолковать написание тогда Гоголем письма П. Демидову — единственного имеющегося в нашем распоряжении гоголевского послания меценату. Гоголеведы датируют его январем-маем 1839 г., хотя при первоначальной публикации в «Русской старине» в 1888 г. дата на тексте отсутствовала. Теперь мы можем подтвердить, что письмо было послано сразу же после пропущенного Гоголем демидовского обеда, то есть числа 24 апреля н.ст. или немного позже.
В попытке сохранить мосты к сотрудничеству с потенциальным «спонсором» Гоголь не скупился на лесть в его адрес, что дает нам возможность узнать об оценке писателем места и роли семейства Демидовых в русской истории, личности Павла и его заслуг перед отечеством, о гоголевском идеале русского государственного деятеля и предпринимателя в целом.
Итак, «впечатление, оставленное вами в моем сердце, слишком приятно и сильно», — писал Гоголь, объясняя свою потребность в поиске встречи с П. Демидовым. — «…Это потребность внутренняя, в которой я сам не могу дать себе ответа, которая принуждает меня видеть и слышать вас еще один раз. Вы сами в этом виноваты; зачем вы стали выше ваших соотечественников, прочих аристократов? Зачем вы мыслите более и дальновиднее устремляете взгляд на предметы, чем многие другие? …Не зная еще ваших достоинств личных, я вас почитал по имени, которое слилось с народностию и Россиею и осталось с ними нераздельным с вашим подвигом для просвещения; …Но теперь, когда мне удалось услышать лично из уст ваших просвещенный образ ваших суждений и глубокое знание России, редкое в государственном человеке, и ваш твердый, верный взгляд на вещи и ваши мнения, когда все это удалось, говорю, услышать, неужели я буду так глуп, что не постараюсь ими воспользоваться? Нет, вы для меня клад, — я теперь привязан к вам собственным своим интересом. Я вас увижу; этого мало: я, по старой авторской наглости, поймаю пальцем петлю вашего кафтана и заставлю вас выслушать четыре, пять огромных листов и добьюсь вашего суждения, которое для меня дорого, и это неизбежно, как судьба».60
Неизвестно, состоялась ли после получения этого письма Демидовым его новая встреча с Гоголем, но, скорее всего, нет. К октябрю 1839 г. Аврора с уже совершенно больным Павлом прибыла из Италии во Франкфурт-на-Майне, где 9 октября у нее родился сын П. П. Демидов, а весной 1840 г. в Майнце по возвращении из Брюсселя отец малютки неожиданно скончался.
Гоголь был знаком с супругой П. Н. Демидова, Авророй Карловной. Прежде всего, он мог видеть ее портрет кисти К. П. Брюллова, привезенный Демидовыми в Рим в 1839 г. и оставленный, по всей видимости, в мастерской уральского художника С. Т. Худоярова-Федорова который, по гипотезе искусствоведов, делал хорошие копии с этой и других работ своего учителя Брюллова.
Худояров обитал на виа Систина 79 неподалеку от дома Гоголя на страда Феличе — современном продолжении виа Систина (№ 125). Позднее этот портрет хранился в имении Сан-Донато близ Флоренции.
Оказавшись зимой 1843–1844 гг. в Ницце вместе со своим земляком и приятелем, писателем графом В. А. Соллогубом, Гоголь мог услышать много впечатляющих рассказов о том, как блистала А. Шернваль-Демидова в светских салонах Петербурга, никогда не утрачивая при этом свою яркую индивидуальность.
С определенной достоверностью можно утверждать, что писатель виделся с ней в Италии после 1846 г., когда она вышла замуж за Андрея Николаевича Карамзина — отставного полковника, эрудита и прекрасного собеседника, с детства знакомого с Пушкиным и его литературным окружением через своего отца, знаменитого русского историка Н. М. Карамзина.
Знаком он был и с А. Н. Карамзиным. Они впервые встретились еще в Петербурге, в дни премьеры «Ревизора», затем в 1836 г. проводили время на немецких курортах, а также в Париже, причем их сблизил тот день, когда они вместе узнали и пережили трагическую новость о гибели А. С. Пушкина.
В марте 1837 г. Гоголь и Карамзин практически одновременно приехали в Рим, вместе отстояли пасхальную службу в посольской церкви, вместе затем разговлялись у атташе по культуре римской миссии П. И. Кривцова, гуляли по Риму, ездили на дачу Репниных во Фраскати.
А. Н. Карамзин вызывал симпатию у писателя, и он, должно быть, был рад увидеть его снова в Италии вместе с несравненной супругой. Гоголь как-то раз в 1848 г. повстречался с ними и потом писал А. О. Смирновой из Москвы 20 октября 1849 г.: «Видел вскользь Андрея Карамзина с супругою, возвратившегося из путешествия по заводам и обширным демидовским землям».61 Ведь Смирнова, тоже фрейлина, должна была хорошо знать Аврору Шернваль по придворной службе.
Как утверждают финские исследователи, бывая во Флоренции, Аврора с сыном, еще до второго брака, а также потом вместе со своим вторым мужем Карамзиным, останавливалась на вилле Сан-Донато. Многочисленные гостевые комнаты располагались в правом крыле главного дворца, здесь находили приют почти все известные русские путешественники. Подтверждений о том, что среди них был и Гоголь, пока не имеется.
Между тем к середине 40-х гг. интерес к Флоренции у Гоголя стал более целенаправленным, что, возможно, объясняется присутствием Карамзиных в Тоскане, с одной стороны, и возросшей свободой перемещений писателя, — с другой. Он стал получать гонорары за свои произведения и мог путешествовать сухопутным, более дорогостоящим транспортом.62
П. П. Демидов (1839–1885), сын Павла Николаевича и Авроры Карловны Демидовых, унаследовавший от своего дяди А. Н. Демидова титул князя Сан-Донато, на всю жизнь сохранил доброе отношение своих родителей, в том числе и отчима, к писателю. Будучи Киевским городским головой, он сделал пожертвования на возведение монумента Н. В. Гоголю в Нежине (1881 г.). Это был первый памятник писателю в России и в мире.
1 Манн Ю. Гоголь. Труды и дни: 1829-1845. М. «Аспект-пресс». 2004; I Demidoff a Firenze e in Toscana. A cura di Lucia Tonini. Provincia di Firenze — Firenze: Leo S. Olschki. 1996.
2 Во Флоренции с 1782 по 1836 г. работала русская миссия во главе с посланником / временным поверенным в делах. После ее закрытия в 1836 г. русские интересы в Тоскане представлял глава русской миссии в Риме, также посланник. Кроме того, постоянно функционировало генеральное консульство России в Ливорно.
3 Мусатова Т. По поводу разных духовно-дипломатических дел.// Toronto Slavic Quarterly. 2010. № 31; Мусатова Т. Л. Гоголь в Риме: «А не сделаться мне секретарем?» // Международная жизнь. М. МИД России. 2009. № 7.
4 Н.Н. Демидов (1773–1828) в кадровых бумагах МИД фигурирует как действительный тайный советник (гражданский чин), его формуляра в картотеке дипломатических сотрудников МИД в XIX в. (хранится в АВПРИ) не имеется. Это означает, что формально Н.Н. Демидов на дипломатической службе не состоял.
В первые годы после приезда Н.Н. Демидова в Италию главой флорентийской миссии (1815–1817) был генерал-майор Н.Ф. Хитрово (1771–1819), супруг Е.М. Тизенгаузен (1783–1839), дочери русского полководца М.И. Кутузова.
После возобновления дипломатических отношений между Петербургом и Святейшим престолом в Рим в 1817 г. был направлен посланником опытный дипломат А.Я. Италинский (1743–1827), аккредитованный при Папском и Тосканском дворах. Уровень главы флорентийской миссии был понижен до временного поверенного в ранге советника. В 1818–1828 гг. временным поверенным в Тоскане, с 1822 г. — в таком же качестве в Луке, был назначен А.В. Сверчков, ранее служивший советником в Филадельфии и временным поверенным в Бразилии. Но Н.Н. Демидов, вероятно, согласовал с Николаем I и Великим герцогом Тосканским возможность называться посланником во Флоренции. На эту мысль наводит тот факт, что в мемуарной литературе Н.Н. Демидов фигурирует не иначе как в этом почетном качестве.
Кроме того, сразу же после его смерти в 1828 г. Сверчков, женатый на своячнице главы МИД К.В. Нессельроде, урожденной графине Е.Д. Гурьевой, был назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром во Флоренции и Лукке, однако кончина дипломата в том же году помешала ему занять этот пост.
В 1828 г. в Тоскану и Лукку был назначен сначала первым секретарем, затем с 1829 по 1833 гг. временным поверенным князь А.М. Горчаков (1798–1883), в будущем глава МИД и государственный канцлер России. Он пробыв в Тоскане до 1834 г. Сверчков и Италинский имели дело с Н.Н. Демидовым, Горчаков и его преемник Н.А. Кокошкин (1833–1836) — с сыновьями П.Н. Демидовым и А.Н. Демидовым.
С 1837 г. интересы при Тосканском и Луккском дворах представляли посланники-главы римской миссии: в 1837–1843 гг. И.А. Потемкин (1780–1849), в 1844–1856 гг. А.П. Бутенев и т.д. — АВПРИ. Ф. ДЛСиХД. Оп. 464. Д. 1123, 2975, 1743. Л. 28-36; Ф. ДЛСиХД. Оп. 337/2. Д. 196. Л. 15; Ф. АД. Оп. IV/4. 1815 г. Д .6.
5 РГАДА. Путеводитель. В четырех томах. Т. 4. Личные, семейные, родовые, вотчинные, служебные и творческие архивы. Демидовы. Сост. Ю. М. Эскин. ФАС. «Архивный центр». М. «Археограф». 1999.
6 РГАДА. Путеводитель. Т. 4. Демидовы.
7 Гречаная Е. П., Михайлова. Н. И. Альбом Элизабет. // Наше наследие. 2009. № 89
8 АВПРИ. Ф. ДЛСиХД. Оп. III-2. 1828 г. Д. 25.
9 РГАДА. Путеводитель.Т. 4. Демидовы.
10 Dа Prato C. Firenze ai Demidoff. Pratolino e San Donato. Relazione Storica e Descrittiva Preceduta da Cenni Biografi ci sui Demidoff che sino dal Secolo XVII esisterono. Firenze. Tipografi a della Pia Casa di Patronato dei Minorenni. 1896. Р. 65.
11 Кононова Т. Л. Читая прошлого страницы. Из фонда редких книг. Курск. Курская областная научная библиотека им. Н.Н. Асеева. 2005. С. 3–6.
12 Catalogo della libreria dell’Eminentissimo cardinale Giuseppe Mezzofanti. Roma. Tipografi a dei Fratelli Pulotta. 1851; Н. В. Гоголь. Собр. соч. Т. 7. С. 329
13 См.: Tonini L. Nicola Demidoff collezionista russo a Firenze all’inizio del XIX secolo.// Il Collezionismo in Russia da Pietro I all’Unione Sovietica. A cura di Lucia Tonini. Atti del Convegno. Napoli, 2-4 febbraio 2006. Università degli studi di Napoli. «L‘Orientale». P. 67–88.
14 Neverov О. Le Sculture antiche nella collezione Demidoff. I Demidoff a Firenze e in Toscana. P. 157–164.
15 АВПРИ. Ф. 190. Оп. 525. Д. 484. Ч. 1. 1834–1835 гг. Л. 164.
16 АВПРИ. Ф. 190. Оп. 525. 1851 г. Д. 787. Л. 18.
17 АВПРИ. Ф. ДЛСиХД. Оп. 464. Д. 723.
18 Леонидова Т. О библиотеке им. Н. В. Гоголя в Риме. К 150-летию со дня смерти Н. В. Гоголя и в связи с 200-летием учреждения МИД России. М.: Изд-во МГИМО. 2002.
19 I Demidoff a Firenze e in Toscana. Р. 38.
20 АВПРИ. Ф.ДЛС и ХД. Оп. 464. Д. 1074.
21 Джулиани Р. Рим в жизни и творчестве Гоголя, или потерянный рай. М.: Изд-во «Новое литературное обозрение», 2009. С. 11-32.
22 Troshina T. I Demidoff collezionisti e mecenati nella prima meta del XIX secolo. Dalle carte dell’Archivio di Ekaterinburgo. I Demidoff a Firenze e in Toscana. Р. 145–156; Tonini L. Un collezionista russo a Firenze. Nicola Demidoff. // I Demidoff fra Russia e Italia. Gusto e prestigio di una grande famiglia in Europa dal XVIII al XX secolo. Convegno internazionale. Firenze, 18–20 novembre 2009.
23 Felisin D. I. Quel capitalista per richezza principalissimo. Alessandro Torlonia: principe, banchiere, imprenditore nell’Ottocento romano. Universita Tor Vergata. Rubettino. Roma. 2004. Р. 67, 68, 70–71.
24 Переписка цесаревича Александра Николаевича с императором Николаем I. 1838–1839. Под ред. Л. Г. Захаровой и С. В. Мироненко. М.: Изд-во РОССПЭН. 2008. С. 217, 259, 260, 275, 286.
25 Villa Torlonia. Guida. A cura di A.Campitelli. Comune di Roma. Roma, 2006. C. 46–48.
26 Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 томах. М. «Русский путь». 1994. Т. 9. Письмо П. А. Плетневу. 28/16 марта <1837 г.>. Рим. С. 103.
27 Дневник В. А. Жуковского. С прим. И. А. Бычкова. СПб. 1903. С. 452.
28 Дневник В. А. Жуковского. С. 460.
29 I Demidoff a Firenze e in Toscana. Р. 33-49, 69-87. // C. Da Prato. Firenze ai Demidoff. Pratolino e San Donato. Р. 424.
30 Prato C. Dа. Firenze ai Demidoff. Pratolino e San Donato. Р. 65
31 I Demidoff a Firenze e in Toscana. Р. 154–155.
32 АВПРИ. Ф.190. Оп. 525. Д. 60. 1842 г. Л. 59.
33 АВПРИ. Ф.190. Оп. 525. Д. 586/II. 1844 г. Л. 227.
34 Кулябко Е. С. Из архива Академии наук СССР. // Русская Литература, 1967, № 4.
35 В России не было тогда литературной премии, и поэтому велик был соблазн представить Демидовские награды (просуществовали до 1865 г.) в том числе и как литературные, однако за всю историю ИСПАН не было ни одного случая, когда бы Демидовские награды присуждались за достижения в сфере художественной литературы.
Имевшийся в ИСПАН Отдел русского языка и словесности (ОРЯС) занимался только научно-исследовательской и научно-справочной литературой. В этом смысле ИСПАН была близка по своим функциям к учрежденной в XVIII в. Российской академии — прообразу Французской академии. Ее главной задачей были подготовка российского академического словаря, общеславянского словаря, создание библиотеки славянской литературы и пр.
Членами Русской академии были в свое время Г. Р. Державин, Д. И. Фонвизин, Н. М. Карамзин, а во времена Гоголя — В. А. Жуковский, А. С. Пушкин и др. В 1841 г. Российская академия вошла составной частью в ИСПАН и стала ее вторым ОРЯС. Только в 1881 г. Академия учредила отдельную литературную, «Пушкинскую», премию. В 1899 г. в АН открылся разряд изящной словесности.
36 Gestrin Tryggve. L’Industria Demidoff e i suoi proprietary nel XIX secolo.// Demidoff fra Russia e Italia. Gusto e prestigio di una grande famiglia in Europa dal XVIII al XX secolo. Convegno internazionale. Firenze, 18–20 novembre 2009.
37 Русские мемуары. Николай I. С. 222.
38 Русские мемуары. Николай I. Муж. Отец. Император. М.: Изд-во «Слово», 1999. С. 221–222.
39 Русские мемуары. Николай I. С. 394–395.
40 Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Изд. 2-е. Л.: Изд-во «Наука», 1988. С. 136–137; См.: Соллогуб. В. Повести. Воспоминания. Л. 1988.
41 Огарков В. В. Демидовы. Их жизнь и деятельность. СПб. 1891; Е. С. Кулябко. Из архива Академии наук СССР. С. 17.
42 Манн Ю. Гоголь. Труды и дни. С. 426–429.
43 Записки А. О. Смирновой, урожденной Россет (с 1825 по 1845 гг.). М.: Изд-во «Московский рабочий». 1999. С. 300.
44 Гоголь Н. В. ПСС в 14-ти томах. М.-Л.: Изд-во АН СССР — Институт русской литературы (Пушкинский дом). Т.11. 1952. Письмо П. Н. Демидову. <Январь-май 1939 г.?>. Рим. С. 232.
45 Шенрок В. Н. В. Гоголь. Пять лет жизни за границей. 1836–1841 гг. Извлечение М. М. Стасюлевича. // Вестник Европы. 2008. №24. С. 28; Гоголь Н. В. ПСС. Т. 11. 1952. С. 102. Гоголь исказил адрес П. Демидова, его особняк находился не на Миллионной, а на Большой Морской улице.
46 Переписка Н. В. Гоголя в двух томах. Под ред. Д. П. Николаева. М.: «Художественная литература». Т. 1. 1988. С. 93–102
47 Василий Андреевич Жуковский. Изд. Е. Ю. Филькина. М.: «Русский мир». 2008. С. 56.
48 Переписка цесаревича Александра Николаевича. С. 188–192, 198–219, 275–280 –286.
49 Переписка цесаревича Александра Николаевича. С. 144.
50 Переписка цесаревича Александра Николаевича. С. 190. Дж. Беццуоли (1784–1855) — итальянский мастер исторической живописи, был главным портретистом тосканских герцогов, с А. Демидовым сотрудничал в написании портрета его супруги Матильды Бонапарт, племянницы Наполеона I.
51 Дневник В. А. Жуковского. С. 444.
52 Nibby А. Roma Nell’Anno VDCCCXXXVIII. Roma. Tipografi a delle Belle Arti. V. 1–4. 1838–1841. Посвящение П. Н. Демидову — в переводе с французского языка.
53 Гоголь и Демидовы могли также читать другие, ранее вышедшие книги А. Нибби: Nibby А. Viaggio Antiquario nei Contorni di Roma. Roma. 1819. Vincenzo Poggioli. 1819. V.1–2; Nibby А. Analisi Storico-Tipografi co-Antiquaria della Carta dei Dintorni di Roma. Tipografi a delle Belle Arti. V. 1–3, 1837; Nibby А. Il. Tempio della Fortuna Prenestina ristaurato da Costantino Thon. Roma. 1825; ecc. Кроме того, А. Нибби опубликовал отдельные описания Римской стены (1820), Остиа Антика (1827), виллы Боргезе (1832), виллы Адриана (1827) и пр
54 Переписка Н.В. Гоголя в двух тома. Т. 1. С. 370-373.
55 Гоголь Н. В. ПСС. Т.11. Письмо Гоголя С.П. Шевыреву <около 20> апреля 1839 г. Начато в Чивитавеккье и окончено в Риме. С. 220–222.
56 Гоголь Н. В. ПСС. Т.11. Письмо М. П. Погодину. 5 мая <н.ст. 1839 г.>. Рим. С. 224.
57 См.: Материлы международной научной конференции «Гоголь и славянские литературы» 10–11 ноября 2009 года. Москва, Институт славяноведения РАН. М. 2009.
58 Гоголь Н. В. ПСС. Т.11. Письмо М. П. Погодину. 5 мая <н.ст. 1839 г.>. Рим. С. 222. Гоголь писал, что он получил в подарок от Шафарика «Староживности», а также другие книги для прочтения.
59 В исследованиях обычно не цитируется полностью отрывок из письма Гоголя Погодину от 23 апреля/5 мая 1839 г. Сообщая ему о том, что П. Демидов отказался помогать Коллару, и что он рассердился после этого и не пошел на демидовский обед, Гоголь продолжает: «А Виельгорский хочет, /думает/ и я с этим согласен: он хочет написать об этом к Уварову и вздрочить /тронуть/ его честолюбие» — Гоголь Н. В. ПСС. Т. 11. С. 224.
60 Русская старина. Ежемесячное историческое издание М. И. Семевского. СПб. 1888, январь-февраль-март. Т. 57. С. 766–767; Гоголь Н. В. ПСС. Т. 11. С 99–102.
61 Переписка Н. В. Гоголя в двух томах. Т. 1. С. 196.
62 Примерная хронология поездок Гоголя во Флоренцию:
— в марте 1837 г. (проездом из Ливорно в Рим);
— в ноябре 1837 г. (по пути из Милана в Рим);
— в октябре 1838 г. (по дороге из Генуи в Рим);
— между 9 и 24 октября 1840 г. (по дороге из Венеции в Рим);
— после 7 августа 1841 г. (из Рима во Флоренцию, оттуда в Геную);
— в конце сентября — начале октября 1842 г. (по дороге из Венеции в Рим);
— 1 мая 1843 г. — выехал из Рима во Флоренцию. Оттуда 5 мая в направлении Болоньи;
— между 9 и 24 октября 1845 г. (по дороге из Вероны в Рим);
— 5 мая 1846 г. — «на выезде из Рима» во Флоренцию;
— Период с 6 по 10 ноября 1846 г. провел во Флоренции, ожидая дилижанса. Выехал 10 ноября. 7–9 ноября отправил письма А. А. Иванову, В. А. Жуковскому, Н. Н. Шереметевой, Н. М. Языкову, А. С. Данилевскому, А. О. Россету, А. О. Смирновой-Россет. В письме Шереметевой от 8 ноября: «Пишу к вам, …из Флоренции, с дороги. Здоровье… гораздо лучше», в тот же день Н. М. Языкову: «Я теперь во Флоренции. Здоровье милостью божией стало лучше…»;
— день 18 мая 1847 г. провел во Флоренции. Отправил письмо А. С. и У. Г. Данилевским, не упомянув о городе;
— октябрь 1847 г. — последний раз во Флоренции проездом из Остенде в Неаполь.// Н. В. Гоголь. ПСС. Т. 13. Письма 1846–1847. С. 10, 16, 64, 132, 133, 135, 136, 137, 311, 460. Переписка Н. В. Гоголя с Н. Н. Шереметевой. Сост. И. А. Виноградов, Воропаев В.А. М., ИМЛИ РАН: Изд-во «Наследие», 2001. С. 149; См. также: Летопись жизни и творчества Н. В. Гоголя. // Гоголь Н.В. Собр. соч. Т. 9. С. 639–686.
Сокращения
Применительно к сочинениям Н. В. Гоголя и др.
ПСС — Raccolta di Tutte le Opere — Полное собрание сочинений
Собр. Соч. — Raccolta di Opere — Собрание сочинений
Под ред. — a cura di — под редакцией
Сост. — compilatore (?) — составитель
С прим. — commenti — c примечаниями
Изд-во — Саsa editrice — издательство
Н. ст. — новый стиль. Письма Н. В. Гоголя и другие прижизненные источники датированы, как правило, по новому стилю, иногда приводятся двойные даты..