СУДЬБА НИЖНЕТАГИЛЬСКОГО МЯСОТОРГОВЦА ГЕРАСИМА ФОМИЧЕВА
Революция в судьбе мясоторговца Герасима Фомичева и скотовода Василия Геруса
Гороховские чтения : Материалы восьмой региональной музейной конференции / сост., науч. ред. А. Э. Алакшин. — Челябинск, 2017. — 363 с
В. В. Кашин.
До революции большое заводское селение, каким являлся Нижний Тагил с населением 50 тысяч человек, а тем более уездный город Челябинск (около 70 тысяч), обойтись мясом собственного скота никак не могло.
Потребное количество мяса обеспечивал выращенный в степных районах скот. Закупали его большими партиями до двух тысяч голов в Поволжье, Оренбургской, Акмолинской губерниях, доставляя по железной дороге или перегоняя по трактам.
По прибытии на место крупный рогатый скот определялся на вольный выпас. При этом он не только восстанавливался от утомительной дороги, но и нагуливал по сотне килограммов. Скотопромышленники были заинтересованы в подножном откорме, так как упитанное животное обеспечивало до 55 % выхода мяса с туши.
Кстати, одной из причин провала продовольственной политики царского правительства явился переход весной 1915 г. от закупок непосредственно мяса к поставкам живого скота. Если раньше население охотно покупало отходы мяса по приемлемым ценам, что стимулировало всю цепочку мясоторговли, то теперь посредникам и поставщикам стало невыгодно откармливать скот. Выход мясного белка и жира уменьшился на треть1.
Закупать скот за тысячу верст посылали самых ловких и изворотливых приказчиков. Во время Гражданской войны опытные гонщики умели доставлять гурты из степных областей «гоном по глуши». Они намеренно огибали крупные города, такие как Челябинск и Екатеринбург, так как правила обязывали проходить там ветеринарное освидетельствование и платить сборы в казну.
Баранину гуртовщики закупали оптом в казахских и калмыцких степях. Летом везли живыми головами, а зимой привозили по железной дороге обработанные туши — так называемые стяги. Особенно славилась сочным и наваристым мясом калмыцкая курдючная порода, которая давала пуд мяса с одной туши. В ходе забоя скота оставались шкуры — ценное сырье для кожевенной отрасли.
Особенным спросом пользовались и прочные лосиные и оленьи кожи, которые задешево закупались на севере Пермской губернии, а до железной дороги досталялись по санному пути.
Мясные распродажи и заготовки начинались в декабре и продолжались до Рождества. Свежее мясо коптили, солили, вялили или сдавали в колбасные лавки. Приобретенное мясо хозяева хранили до лета в оборудованных ледниках и погребах четвертями туш.
В Нижнем Тагиле с середины XIX в. по велению Авроры Карловны Шернваль-Демидовой-Карамзиной (1808–1902) заводоуправление выделяло средства на ежедневное горячее питание шахтеров-подземщиков.
Ежегодно контора на торгах заключала договор на закуп мяса. Постоянными поставщиками в начале ХХ в. неизменно были братья Фомичевы, которые соглашались брать 6 копеек за фунт мяса (410 граммов)2.
Постепенно в Нижнем Тагиле сложились семейные кланы крупных гуртовщиков и мясоторговцев. Это были братья Фомичевы, Куликовы, Шибневы, отец и сын Шепелевы и др.
Одним из характерных представителей этой среды был Герасим Никонович Фомичев. Судьба выходца из социальных низов, его постоянная борьба за выживание и успех представляют определенный интерес в рамках поиска ответа на вечный вопрос: «Что мы потеряли и приобрели в результате русской революции?»
В Нижнетагильском городском историческом архиве в фонде «Лица, лишенные избирательных прав, 1930-е годы» хранится достаточно содержательная и подробная автобиография Герасима Фомичева, названная им «Описание моей жизни».
Все последующие цитаты от первого лица в данной статье приводятся из указанного рукописного документа, а именно из дела № 1597. Дело на 35 листах стало интересным источником для понимания важных моментов российской истории первой половины ХХ в.3
Герасим Фомичев родился в 1879 г. в семье мастерового Нижне-Тагильского завода. Отец «работал сундуки для кустарей» и умер в 46 лет от болезни, оставив вдову и семерых детей без средств. Младшему из детей Герасиму не было тогда и четырех лет.
Никто из семьи не учился в школе, так как дети с юных лет отправлялись торговать мелочным товаром для добывания пропитания. И самой вдове после смерти мужа пришлось сколотить ящик-лоток и встать у дома с бакалеей и всякой «тремелюдой»*.
Череда жизненных невзгод привела к тому, что она запила и умерла в 47 лет, Герасим остался полным сиротой в 11 лет. Пришлось определить его к старшему брату в работники — ухаживать за племянниками и помогать в торговле на рынке «со стола».
Даже смышленому парню потребовалось несколько лет, чтобы освоить хитрости мясной торговли. Тогда сплошь и рядом использовались нечестные способы, иначе продавец не мог заработать лишнюю копейку, а приказчик — сколотить капитал.
Высшей школой профессионального умения и обвеса неопытного и состоятельного покупателя именовался букет «семь радостей». Это когда продавец, поедая глазами очередника, с усердием бросал товар на весы и, не дав им выровняться, быстро снимал взвешиваемое с чашки, поспешно упаковывал и выдавал покупателю с выражением покорной услужливости.
Одновременно использовались завышенный вес упаковочной бумаги, гири меньшего веса, незаметное сбрасывание гирек, подмена сорта всего куска либо довеска мясом низшего сорта. Таких ловких приказчиков за глаза именовали — «о семи пальцах».
Все это «искусство» обмана не исключало и честной работы за прилавком в угоду постоянному клиенту, особенно в условиях конкурентной борьбы за покупателя.
Старший брат Аверьян (1865 г. р.) выучил Герасима ремеслу и благословил в 26 лет на брак с дочерью лесообъездчика из Висимо-Шайтанска Александрой Павловной Никитиной. К тому времени молодой приказчик вполне состоялся как ответственный работник, а старший брат доверял Герасиму дальние поездки за отборным курдючным мясом.
Младший Фомичев охотно и без боязни ездил в приволжские степи, так как чувствовал себя вполне самостоятельным в порученных ему важных делах семейного бизнеса. Поставщиков не обманывал, рассчитывался сразу или в оговоренный срок. Со временем сдружился и поддерживал партнерские связи со многими табунщиками. При этом не забывал брать с собой подарки — затейливый кованый сундук или расписанный чудными цветами лакированный поднос для хозяйки.
Особенно близко Герасим сошелся в Калмыкии с ровесником Василием, которого все звали по фамилии — Герус. Во время задушевных разговоров грамотный и цивилизованный предприниматель делился своей непростой жизненной историей.
Родился он в доме грека, который обосновался в Малороссии. Обрусевший торговец имел семью, но, как это случается в жизни, прижил ребенка от глухонемой служанки. К его чести, от сына не отказался, дал ему свою фамилию, воспитание и небольшой стартовый капитал после женитьбы.
Видеть рядом «бастарда», а тем более оставлять ему в наследство часть торгового дела не позволила семья торговца. Поэтому юноша оказался на самостоятельных хлебах в просторных калмыцких степях.
Трудолюбивому и грамотному скотоводу улыбнулась фортуна в деловых начинаниях. Если у калмыков считалось счастьем сохранить половину летнего приплода, то у Геруса за сезон поголовье удваивалось. Он не считал лишним обращаться к услугам дипломированного ветеринара, привлекал к летнему выпасу всех членов своей семьи. И так несколько лет подряд тяжелый труд вознаграждался удачей. Появились деньги, и Герус отстроил каменный дом.
Свое нелегкое дело, давшее ему полную независимость от отца и его наследников, он не бросил, продолжая вкладывать в него все силы и знания. В доме родителей в Белой Церкви он больше не появился ни разу, а от всех признавших и не признавших его кровных родственников осталась только редкая в России фамилия4
Герус полюбил уральского «купца» Герасима Фомичева. И не потому, что у того имелись при себе наличные деньги. Притягивали схожесть биографий и обделенное детство, живой ум и позитивный настрой. В обеих натурах просматривались внутренний стержень сильного характера и стремление крепко встать на ноги, овладев секретами профессии.
Закадычному другу и бизнес-партнеру Герус продавал баранов без пересчета. Как только сговорятся оба о цене и количестве голов, ударят по рукам, так приказывает скотовод батраку-калмыку уполовинить стадо «от сих до сих».
Никогда не ошибался степняк в свою пользу, поэтому из года в год приезжали к нему постоянные покупатели с Урала. И опять пили плиточный чай, смотрели на звездное небо и вели задушевные беседы о миропорядке. А после сделки, по старинному русскому обычаю, отмечали ее, чтобы задобрить христианских и местных степных богов.
Для уважаемого гостя отлавливался молодой барашек. Под четверть самогона, чистого как слеза, барашек растворялся во рту за один присест. Захмелев, Герасим вспоминал голодное детство: как из нужды ходил с мешком мелочевого товара по дворам, будя их обитателей громкими криками: «Шурум-бурум, шурум-бурум…»
После «стременной» рюмки и ухода гостей нетрезвый Герус громко звал жену, заставлял ее впрягаться в оглобли и возить его важную персону по двору, натурально показывая, кто в доме хозяин. Но как только крепкий напиток начинал действовать, ноги главы семьи подкашивались, а ролевые игры — кто в доме добытчик и распорядитель — заканчивались. Домочадцы укладывали «султана» в постель до нового будничного рабочего дня.
Еще до революции успешные братья Александр и Герасим Фомичевы отделились от старшего Аверьяна, зарегистрировали собственную фирму «Братья Фомичевы», в которой имели партнерские права и доли в общем капитале и соответственно прибыли.
Герасима Фомичева в числе других торговцев арестовали в начале 1918 г. после установления большевиками полного контроля в Советах. Той зимой не хватало ни мяса, ни хлеба, а среди населения зрели голодные бунты. Со всех предпринимателей требовали денег. Но вскоре торговца выпустили, приказав: «Давай мяса в большом размере для Красной гвардии». Контрибуцию скостили, выдали мандат на поставки мяса и аванс в 30 тысяч рублей.
При подготовке автобиографии в 1936 г. он уверенно назвал действующих комиссаров Нижнетагильского исполкома того периода — Григорьев, Овчинкин, Меринов, Петр Иванович Бабин, Семен Семенович Дружинин и Евгений Павлович Оплетин,— отметив, что последние трое живы и подтвердят его работу до своего отступления.
…4 октября 1918 г. военные комиссары Григорьев и Овчинкин заехали ко мне за мясом. Часть мяса я положил в закрытый экипаж, а крупные полутуши — на телегу. После расчета угостили меня спиртом. Григорьев уверял меня, что они недалеко поедут и непременно вернутся…
В этот же день Нижне-Тагильский завод был окружен, в селение вошли части Чехословацкого корпуса, народной армии КОМУЧа и казаки атамана А. И. Дутова.
«Вооруженные чехи» произвели обыск в доме Герасима и арестовали его.
Трое наставили на меня наганы: «Ты красный. Есть форменные доказанные сведения, мы тебя расстреляем»,— и повели меня в Демидовский дом. Вся моя семья заплакала, а я еще не испугался, так как во мне был комиссарский спирт. Но как меня сунули в тюрьму, тут и отрезвился. Продержали не так долго, но пришлось пережить угрозы и всевозможную ругань. Но бывшие там люди подтвердили, что я не красный, а с юных лет деловой.
Меня выпустили, приказав придти на второй день в кабинет коменданта чеха Штички. И на этот раз он кричал и всяко порицал меня, но без вооруженной силы. Когда собралось собрание, то комендатура предложила представлять для полка колчаковских войск мясо. Дали мне документ на поставку скота из под Невьянска. Я пригнал первую партию скота и вел свою работу до отступления белых из Нижнего Тагила…
В период власти Верховного правителя России А. В. Колчака мясоторговцы не остались без дела. Братья Фомичевы посылали своих торговых агентов с документами земской управы за сотни верст «для закупки быков и баранов в Акмолинскую область, рыбы и сливочного масла в Тюмень, соли вагонами в Пермь»5
В июле 1919 г. военные власти приказали братьям эвакуироваться вместе со скотом, и Герасим не посмел ослушаться. Его стадо двинулось на восток — где своим ходом, а где в вагонах. За ним последовала и семья.
Александр и Герасим спешно продали родительскую усадьбу с двумя одноэтажными деревянными домами в начале улицы Тагильский Криуль. Успешные предприниматели к тому времени обзавелись большими полукаменными домами на улице Арзамасской (они вскоре были муниципализированы горкомхозом в связи с бегством хозяев).
В Тюмени военные реквизировали весь скот, выдав торговцу на руки железнодорожный билет и расписку-обязательство на получение вне очереди денег в Омске.
Однако вместо чемоданов наличности Временного правительства сорокалетний Герасим был мобилизован в Русскую армию Колчака.
Тут вдруг вышел строгий приказ от 9 августа 1919 г. о призыве в Сибирскую армию белобилетников до 45 лет. Прошли облавы на рынках и вокзалах. Я явился добровольно, так как у меня порок сердца, но доктор, даже не взглянув на меня, объявил: «Принят». Так меня мобилизовали на военную службу, и я расстался с семьей. Нас немногих быстро сформировали и отправили в Иркутск в казарму «Петрушина Гора».
Моя жена через знакомых в Омске узнала, где я, но смогла продвинуться только на 120 верст на своих лошадях. Далее она все побросала в селе Калачики и погрузилась с четырьмя детьми в телячий вагон и еще выбила два места для необходимой одежды и посуды.
В Иркутске нашла меня и рассказала свою биографию пути. Так у меня все волосы шишом стали, что она пережила…
В Иркутске жизнь стала понемногу налаживаться. Трех детей отдали учиться, а младшая дочь еще не вышла годами.
Когда колчаковские войска отступали за Байкал, многие сослуживцы Герасима из 54-го полка сдались Красной армии. В конце 1919 г. из них был сформирован 15-й Советский полк, в котором Фомичев опять попал во 2-й взвод 4-й роты. Вместе с 30-й дивизией их направили в Забайкалье против атамана Семенова.
В начале 1920 г. Реввоенсовет республики приступил к сокращению вооруженных сил с целью уполовинить пятимиллионную армию. Увольнению в бессрочный отпуск подлежали красноармейцы старше 30–35 лет.
25 февраля Герасим получил документы, воинский билет и разрешение на проезд. Но тиф с осложнением на ноги задержал отъезд, а по выздоровлении Герасим поступил в местный губпродком агентом по мясному делу.
Тогда нельзя было достать продукты за деньги, только на обмен. Была у меня черная яга*, и я променял ее купцу Белитскому на барабан каустической соды, на которую можно было достать все необходимые продукты в то время. К моему несчастью у Совнаркома тогда же потерялась партия соды. Арестовали 74 человека, всех кто выменивал продукты на соду. Следствие шло 9 месяцев, столько и я был под стражей. Освободили без суда, установив мою непричастность.
Накануне Масленицы в мою квартиру пришли экспроприаторы и скомандовали «руки верх», открыли подполье и всех ссадили туда и забили крышку гвоздями. А кипящий самовар поставили сверху западни. Что было из одежды и вещей, все утащили. У семьи не осталась ни средств, ни имущества…
В августе 1922 г. Герасим Фомичев вынужденно вернулся с семьей в Нижний Тагил, где взял свой беспризорный дом в аренду на пять лет. Большая семья недоедала. От голода и безысходности спасли новая экономическая политика (нэп) и деловая сметка предпринимателя.
Является как-то из Самары доверенный фирмы «Крольд» Иван Михайлович Бабушкин, который отправил в Н. Тагил два вагона ржи. Он всем предлагал, но рожь не купили. Это длилось три дня, пока он не получил телеграмму из Кунгура о смерти отца. Он поехал на похороны, оставив мне дубликаты товарных накладных. Просил принять зерно и ждать его через семь дней. Цену поставил 6 рублей пуд, а в розницу ржаной мукой торговали до 10 рублей.
Только он уехал, приезжает ко мне ломовой извозчик, бывший мучник Василий Иванович Коновалов, и сообщает о прибытии первого вагона на станцию. А у нас денег ни копейки и ни одного мешка тары. Зато была приведена в порядок завозня**. На выкуп одолжил денег Яков Ефимович Семенов, а тару 80 мешков одолжил Детков. Вот мы один вагон кое-как перевезли этими мешками. Черноисточинские золото-платиновые старатели и Висимо-Шайтанские промышленники, прознав про рожь, понаскакали и разом скупили все за новые денежные знаки***.
Мы рассчитались с вернувшимся Бабушкиным совзнаками, и он снова предложил рожь с уступкой, так как оптовая цена падала, а розничная еще держалась на Урале. Мы часть распродали даже вперед, а когда пришла рожь, то ее сбыли скоро и выгодно.
Стали приобретать самое необходимое: чашки, ложки, столы, кровати, лошадь и сани. Завели одежду, которой не было у всей семьи. Стали детей учить. С этой ржи начал немного подниматься, а потом занялся хорошо знакомым делом.
Сначала мясо продавал с воза у Входо-Иерусалимского Собора, потом перешел на старый рынок, арендовал лавку у коммунального отдела, успевая платить налоги, оплачивать кредиторов и выкупать советские облигации.
Развернули дело только на доверии, так как своих денег ни гроша. А что заработаем копейку, так нужно было заводить необходимый инвентарь с мала до велика. Пришлось арендовать бойню, оборудовать ледник при доме для круглогодичной заготовки и оборота мяса.
В начале 25-го вдруг вышел новый Устав и надбавки за дом. Тут я управиться с платежами и не смог. В коммунальном отделе работал тов. Петр Ильин, который сказал: «Фомичев вноси деньги, иначе завтра запечатаю лавку и товар». Я не мог вывернуться, и 20 января 1925 года мое дело было продано с торгов. Пришлось с ходу передать лавку, мясо и продукты, чтобы уплатить коммунальному отделу. Так, я остался снова без гроша и обстановки…
Затем последовала работа у частника на Северном Урале и в Омске в Исык-кульском кредитном товариществе агентом по закупу скота. Там его оценили как грамотного специалиста, доверили торговлю на рынке.
В Т-ве был заведен порядок — выплачивать ветеринарному фельдшеру вознаграждение за освидетельствование скота. Контора списывала эти расходы с разрешения администрации по разным счетам. Однажды я купил на базаре две коровы, получил от фельдшера свидетельство и наградил за его внимание 6 рублями. Он был уже выпивши, а гонорар, видимо, показался на этот раз недостаточным, и деньги попали в уголовный розыск. В результате появилось дело, а в апреле 1930 года я получил по ст. 118 УК 2 г. лишения свободы. Через две недели приговор привели в исполнение и посадили в Омскую трудовую колонию, а вскоре отправили поближе к скотине в совхоз, в котором я отбыл полный срок…
Так Герасим вновь вернулся без средств на родину, где работал сторожем в «Тагилстрое», пока его не уволили по ст. 47 КЗОТ как лишенного избирательных прав.
Еще несколько лет пребывал он на низкооплачиваемых должностях в Союзшвейсбыте, Союзрыбсбыте, на опорно-случном пункте, был агентом по заготовкам продуктов для снабжения рабочих на строительстве Тагилкомбинатстроя и даже дворовым рабочим 3-й Советской заразной больницы. Однако его нигде долго не держали, избавляясь повсюду от «классово чуждого элемента».
Потерявший все свои дома и сбережения, но полный желания поднимать семью, быть полезным обществу своими знаниями и опытом, наивный и аполитичный пожилой человек обратился в Центральную избирательную комиссию, заключая свое прошение убедительными словами: «Семья моя и я проверены и проработаны органами ГПУ. Являюсь пролетарием и не имею в данное время средств существования. Квартиры в собственности нет. Прошу вас товарищи Избиркома не отказать моей просьбе, за что премного буду Вам доволен».
Постановлением президиума облисполкома от 7 мая 1936 г. № 4278 Герасиму Фомичеву в восстановлении избирательных прав было отказано. Аналогично отказали и его брату, сторожу учительского дома Александру, несмотря на обращение к всесоюзному старосте Михаилу Калинину6.
Всю оставшуюся жизнь им припоминали их прошлое.
Старший брат Аверьян Никонович Фомичев, опора когда-то большой сиротской семьи, исчез где-то в Сибири во время Гражданской войны. Его сын Анатолий (1890 г. р.), отслужив в рядах тылового обеспечения РККА, остался жить в Новосибирске, продолжая семейным промысел далеко от Урала.
В течение шестидесяти лет после свертывания нэпа трудящиеся могли приобретать мясо преимущественно в организованной системе гастрономов в условиях его постоянного дефицита и низкого качества.
Успешного скотовода Василия Геруса в советское время признали эксплуататором, освободили от бремени владения многочисленным стадом, каменным домом в центре Элисты и выслали вместе с семейством разрабатывать угольные копи на окраине Челябинска.
К началу ХХ в. дефицит древесного топлива и повсеместное истощение лесов побуждали переходить на каменный уголь. Если для заводов Пермской губернии основным источником угля стал Кизел, то Южный Урал до сей поры питается углем Копейского месторождения, разрабатываемого с 1907 г.
Вслед за пензенским предпринимателем Ашаниным уральские владельцы пивоварен и промышленники братья Злоказовы заложили там свои шахты. Близость Транссиба и заводов, предъявляющих неограниченный спрос на минеральное топливо, привели к расширению производства и добыче первого миллиона тонн угля за первые семь-восемь лет. В отсутствие промышленных технологий и машин шахты требовали большого количества рабочих рук.
После того как судьба Геруса второй раз кардинально поменяла свой курс, упорный и несломленный скотовод не пропал, а начал жизнь заново, с чистого листа, на Урале. Он быстро освоил премудрости древней профессии коногона по вывозке угля.
Работал много, поставил на ноги и вывел в люди девятерых детей. Сыновья и внуки пошли в него рабочей хваткой, связав свою жизнь с новой малой родиной. Бывший предприниматель хорошо зарабатывал и на Урале (относительно советских реалий), а при необходимости легко и надолго одалживал деньги. Они не имели магической силы для его широкой натуры.
Интересно, что жена и сноха Геруса никогда не жалели о крутых переменах в их, казалось бы, зажиточной жизни в Калмыкии. Наоборот, они хорошо помнили, какой тяжелой была доля скотовода в дикой необустроенной степи.
Все члены семьи работали не меньше, а то и больше батраков. Сразу после родов женщина должна была приступать к работе, так как никаких домработниц в степи не было. Дите быстро вырастало из люльки. Тогда мать, затянув веревочной петлей ножку, привязывала ребенка к вкопанному столбу. Малое дите, как та скотина, чтобы не потеряться в степи, крутилось по начертанному кругу, ограниченному длиной бечевки. А мать не покладая рук обихаживала стадо и исполняла домашнюю работу.
За годы советской власти в Копейске образовалась многочисленная трудовая династия Герусовых, члены которой внесли большой вклад в развитие молодого города. Сыновья и внуки Василия были отмечены высокими государственными наградами.
Сам родоначальник южно-уральской династии работал в шахте до 70 лет, а прожил на земле более ста лет, окруженный глубоким почтением и уважением близких людей.
Примечания
1 Оськин М. В. Урал и Западная Сибирь в структуре мясного снабжения России в годы Первой мировой войны // Гороховские чтения : материалы пятой регион. музейн. конф. Челябинск, 2014. С. 145–146.
2 Орлов И. А. Старый Тагил глазами краеведа: воспоминания. Нижний Тагил : Горнозавод. музей, 2011. С. 84–85.
3 НТГИА. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1597. Л. 31–35.
4 Воспоминания Л. Н. Герусовой (из архива автора).
5 НТГИА. Ф. 404. Оп. 1. Д. 13. Л. 169, 444, 554.
6 Там же. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1596. Л. 3.
* Яга — шуба халатного покроя с откидным воротом для дороги или охоты.
** Завозня — сарай.
*** «Золотые» червонцы вошли в оборот осенью 1922 г. в качестве альтернативной валюты и равнялись десяти довоенным рублям. Банковский билет подлежал размену на золото (валюту) и товары в соотношении 50:50. В течение двух лет червонец котировался выше доллара, пока обеспечивался золотом хотя бы на треть.