НЕЗАКОННЫЕ РЕШЕНИЯ ПРОДОВОЛЬСТВЕННОЙ ПРОБЛЕМЫ В 1941-45 гг
«Кому война, а кому мать родна»: решение продовольственной проблемы в 1941-1945 гг. (на материалах Среднего Урала)
Вызовы времени и социально-историческое знание: теоретико-методологические, конкретно-исторические аспекты, практическое значение. Екатеринбург, 2018. С. 73-78.
МАТЕРИАЛЫ СЕДЬМОЙ, ЕЖЕГОДНОЙ НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ КАФЕДРЫ ИСТОРИИ И СОЦИАЛЬНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ
8 ФЕВРАЛЯ 2018 Г
Сперанский Андрей Владимирович — доктор исторических наук, заведующий сектором политической и социокультурной истории Института истории и археологии УрО РАН; профессор кафедры Истории и социальных технологий УрГИ УрФУ. е-mail: avsperansky@mail.ru
В годы Великой Отечественной войны продовольственная проблема приобрела на Среднем Урале чрезвычайный характер. В Свердловской области производство и потребление продуктов питания за 1941-1945 гг., по сравнению с 1940 г., уменьшилось почти в 2 раза.
Для удовлетворения жизненных потребностей людей, занятых в промышленности, была введена карточная система. Норма рабочих I категории, трудившихся на оборонных заводах, составляла 2 килограмма мяса, 600 граммов жиров; 1,5 килограмма крупы или макаронных изделий в месяц и 700 граммов хлеба в сутки.
Работники всех остальных промышленных предприятий, отнесенные ко II категории, получали 1,8 килограммов мяса, 400 граммов жиров, 1,2 килограмма крупы или макаронных изделий в месяц и 600 граммов хлеба в сутки. Суточная хлебная карточка для детей и иждивенцев составляла 400 граммов.
Нормированное распределение продуктов питания осуществлялось через государственную торговлю, однако из-за нехватки продовольствия карточки почти постоянно не отоваривались полностью. Кроме того, на большинство видов продовольствия фонды ежегодно снижались. Уже к концу 1941 г. из системы государственной торговли полностью исчезли овощи, картофель, фрукты, ягоды, молочные продукты.
Значительно ухудшилась продовольственная проблема в аграрном секторе. Потребление основных продуктов питания жителями сельской местности снизилось в разы: по фруктам и ягодам ‒ в 1,9 раза; по хлебу и мясу ‒ в 2 раза; по рыбе ‒ в 3,8 раза; по колбасным изделиям ‒ в 8,5 раза; по сахару ‒ в 10 раз [5, с. 82].
Чтобы как-то улучшить ситуацию с продовольствием, на предприятиях создавались отделы рабочего снабжения, при которых организовывались подсобные хозяйства, магазины и столовые. К концу войны практически все заводы и многие организации Свердловской области имели свои ОРСы, превратившиеся, по сути дела, в крупные цеха по производству продуктов питания. Их удельный вес в товарообороте Свердловска, Нижнего Тагила достигал 70%, а в целом по области − 50%.
Деятельность ОРСов, как формы закрытого ведомственного снабжения, имела и ряд негативных моментов.
Очень часто они становились инструментом незаконного перераспределения потребительских товаров. Практика недостаточного снабжения рабочих и избыточного снабжения «командиров производства» хоть и осуждалась партийно-государственными органами в различных постановлениях, но имела самое широкое распространение [3, с.235; 4, с. 144; 1, с. 89,91].
Поскольку потребности населения путем централизованного снабжения продуктами обеспечивались не полностью, а рынок для большинства был просто недоступен, на Среднем Урале в годы войны активно развивались источники децентрализованного снабжения: подсобное хозяйство и индивидуальное огородничество.
За военный период посевные площади личных хозяйств населения всего Уральского региона увеличились на 44,8% (с 301,2 тысяч до 436,4 тысяч га). Высокие темпы их прироста наблюдались и в Свердловской области (в 1,9 раза). Индивидуальное выращивание картофеля и овощей для многих семей часто было единственным способом выживания.
Особенно явственно это проявлялось в аграрном секторе Свердловской области, где из-за отсутствия других продуктов питания потребление корнеплодов, в том числе и кормовых, возросло в 10 раз.
Ежедневный приход продуктов на одного среднестатистического колхозника Среднего Урала в 1943 г., самом трудном в продовольственном обеспечении деревни, включал 420 граммов зернобобовых; 1,46 килограмма картофеля; 260 граммов овощей; 30 граммов мясопродуктов; 930 граммов молока. К концу войны положение улучшилось, но не намного.
В первой половине 1945 г., если верить официальной статистике, каждый день крестьянин употреблял 600 граммов зернобобовых; 2,26 килограмма картофеля; 260 граммов овощей; 40 граммов мясопродуктов; 1,09 килограмма молока. Это был достаточно низкий уровень потребления. К тому же надо отметить, что далеко не все указанные продукты в полной мере доходили до семейного стола.
Многое сдавалось государству по обязательным поставкам, по контрактации, в фонд Красной армии и т.п. Значительное количество продуктов обменивалось и продавалось, чтобы уплатить сельскохозяйственный налог.
Из всех категорий населения страны в военный период хуже крестьянства питались, пожалуй, лишь заключенные сталинских тюрем и лагерей. По утверждению А.И. Солженицына «штрафники», находящиеся в карцере, получали в день всего лишь 400 граммов хлеба и одну порцию горячей пищи. Все остальные узники системы ГУЛАГ получали в сутки 700 граммов хлеба, 13 граммов сахара, 19 граммов жиров, 50 граммов мяса и 85 граммов рыбы.
Конечно, официальные цифры и реальная пища, доходившая до миски заключенного, на практике никогда не совпадали. Указанный рацион питания «зеков» был, очевидно, невыполнимой декларацией. Но даже если представить его соблюдение, вывод остается неутешительным.
Нормы потребления продуктов питания заключенными в СССР не обеспечивали минимально достаточный уровень для нормальной человеческой жизнедеятельности [5, с. 82-84].
Сравнивая же рацион питания колхозника и заключенного в годы Великой Отечественной войны, не трудно заметить примерное равенство в нормах потребления.
Если в сельской местности недостаток продовольствия компенсировать было практически нечем, то в городе при определенных условиях, как правило, недоступных основной массе населения, продуктовый дефицит в какой-то мере можно было восполнить через коммерческую и рыночную торговлю.
Сеть коммерческих магазинов и ресторанов, созданная в 1944–1945 гг. в крупных городах Урала, легализовала нерегламентированный потребительский стандарт, отвлекала часть платежеспособного спроса из сферы нормированного снабжения.
Альтернативу государственному распределению обеспечивал также «черный» рынок. Цены на нем по сравнению с довоенными к 1943 г. в среднем выросли в 13 раз. На уральских рынках, при среднемесячной зарплате квалифицированного рабочего оборонного предприятия в 573 рубля, 1 килограмм масла в среднем стоил 793 рубля, 1 килограмм говядины – 314 рублей, булка пшеничного хлеба (0,7 килограмма) – 400 рублей, десяток яиц – 198 рублей, 1 килограмм ржаной муки – 158 рублей, 1 литр молока – 87 рублей, 1 килограмм картофеля – 45 рублей, 1 килограмм капусты – 43 рублей.
Дороговизна заставляла большую часть населения попросту отказываться от многих продуктов, что порой порождало локальные вспышки голода на отдельных территориях. «Голодные очаги» в первую очередь возникали в сельской местности. Случаи голодной смерти в годы войны регистрировались в Буткинском, Манчажском, Алапаевском районах Свердловской области. Голод касался прежде всего наиболее незащищенных и уязвимых социальных слоев общества: детей, престарелых, рабочих, прибывших по оргнабору из Средней Азии и Казахстана.
В 1942 г. в Останкинском сельсовете Свердловской области от голода умерли 30 детей, в Коптеловском ‒ 44 ребенка, в Монастырском ‒ 22, в Бобровском ‒ 18. Голод и массовая дистрофия приводили к тому, что на Среднем Урале были нередкими случаи взрослого суицида и убийства детей.
В подготовленной Управлением НКГБ по Свердловской области докладной записке на имя первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б) В.М. Андрианова сообщалось о том, что колхозница села Катышки Алапаевского района убила своих детей в возрасте двух и пяти лет, после чего покончила с собой. В документе прямо указывалось, что в последнее время материально-бытовые условия этой семьи резко ухудшились. Она не имела ни хлеба, ни картофеля, а помощи от местного сельсовета, несмотря на неоднократные обращения погибшей, не последовало.
В ряде спецсообщений в адрес областного руководства сообщалось о случаях каннибализма и трупоедства. Так, в рабочем поселке Верхняя Пышма был отмечен случай убийства соседкой 10-летней девочки. Мясо убитой девочки женщина продавала на рынке и скармливала своим детям.
В селе Черноусово Белоярского района одна из проживающих семей тоже занималась людоедством и продажей на рынке холодца, сделанного из человеческого мяса. На допросе арестованные показали, что ночью ходили на кладбище, разрывали могилы и срезали мясо с трупов.
Спецсообщения Управления НКГБ по Свердловской области свидетельствуют о голоде и в относительно благополучном городском секторе.
В частности, заболевания и смертность на почве дистрофии были зафиксированы в годы Великой Отечественной войны в городе Асбесте. В IV квартале 1943 г. там было зарегистрировано 34 случая смертности от дистрофии. В I квартале 1944 г. имели место уже 137 подобных случаев.
Все выявленные факты, связанные с голодом, всячески скрывались властями. Они разбирались в режиме конфиденциальности, материалы засекречивались, органы партийной цензуры не давали возможности для проникновения подобного рода сообщений в средства массовой информации [7, с. 108; 8, с. 170, 171; 1, с. 87-89; 2, с. 91,92; 6, с. 85-87].
На фоне общих лишений и тотального дефицита полной аномалией выглядит высокий жизненный уровень социальных слоев, реально контролировавших продовольственные ресурсы. Здесь особую категорию представляла партийно-государственная номенклатура, обслуживавшаяся через закрытые спецраспределители.
Эта негативная тенденция наиболее рельефно проявлялась в областном центре, Свердловске, где были сосредоточены практически все руководящие органы Среднего Урала, начиная от областного аппарата управления кончая районными подразделениями.
Система их продовольственного обеспечения была довольно разветвленной. Специальный литерный паек, выдававшийся представителям партократии, включал ветчину, сыр, осетрину, кетовую икру, сливочное масло, сахар и фрукты. Хлеб и овощи практически не лимитировались.
Интересно отметить, что, несмотря на военное лихолетье и огромные проблемы с продовольственным обеспечением населения, список номенклатурных работников, пользовавшихся этими благами, не сокращался, а наоборот, имел постоянную тенденцию к увеличению.
В октябре 1944 г. были установлены следующие нормы снабжения санатория «Балтым» при больнице спецназначения. На одного человека в месяц здесь выделялось 11 килограммов мяса и рыбы, около 2 килограммов жиров, более 2 килограммов сахара и кондитерских изделий, 33 килограмма картофеля и овощей, 7 литров молока, 40 штук яиц, 4,5 килограмма круп. Ежедневная норма выдачи хлеба составляла 700 граммов.
Особо подчеркнем, что все продукты питания для партийно-советских столовых областного центра доставлялись из собственного совхоза, находившегося в пригороде Свердловска. За качество продуктов персонально отвечали секретари (заведующие отделами) по торговле и общественному питанию обкома и горкома ВКП(б).
Документы сохранили резолюцию одного из них: «Некачественные продукты в нашу столовую больше не поставлять!». Можно представить, как чувствовали себя торговые работники, отвечавшие за этот «ударный» участок работы.
Хорошее продовольственное обеспечение имели и хозяйственные руководители всех уровней. Они по своему усмотрению нередко нарушали даже жесткую карточную систему. Что же касается фондов дополнительного питания, то здесь в полной мере действовала поговорка: «Хозяин – барин».
Немалыми возможностями для улучшения жизни располагали представители среднего и младшего командного состава промышленных предприятий, также имевшие определенный доступ к распределительной системе предметов первой необходимости.
Не голодали и многие из тех, кто работал в торговой и снабженческой системах на предприятиях пищевой, легкой и хлебной промышленности. Именно они составляли основную часть спекулянтов и воров, живших по принципу: «Кому война, а кому мать родна» [9, с. 77,78].
Таким образом, в годы Великой Отечественной войны на Среднем Урале сложилась крайне неблагоприятная ситуация в сфере обеспечения тружеников тыла продовольствием.
Проводимые руководством Свердловской области мероприятия, направленные на централизованное решение проблемы, способствовали лишь минимальному обеспечению населения продуктами питания. Практически не регулируемая властями рыночная и коммерческая торговля находилась вне зоны доступа основной массы жителей из-за сверхвысоких цен.
Все это приводило к резкому снижению уровня продовольственного потребления, самым негативным образом отражалось на здоровье и трудоспособности людей. В тоже время, представители партийно-государственной номенклатуры и примыкавших к ней управленцев, используя властные рычаги, обеспечивали себя всем необходимым, что вызывало недовольство и социальную напряженность.
Литература:
1. Денисевич М.Н. Индивидуальные хозяйства на Урале. Екатеринбург: УрО АН СССР, 1991. 195 c.
2. Денисевич М.Н. Война и голод // Урал в Великой Отечественной войне. Екатеринбург: УрО РАН, Институт истории и археологии, 1995. С. 89 – 93.
3. Малафеев А.Н. История ценообразования в СССР. 1917–1963. М.: Мысль, 1964. 439 с.
4. Мамяченков В.Н. Материально-бытовое положение крестьянства Урала в 40-х гг. // Урал в Великой Отечественной войне. Екатеринбург: УрО РАН, Институт истории и археологии, 1995. С. 144–146.
5. Мамяченков В.Н. Обеспечение продовольствием крестьянства Урала в годы Великой Отечественной войны // Урал в военной истории России: традиции и современность.
Екатеринбург: ИИиА УрО РАН, 2003. С. 81–85.
Екатеринбург: ИИиА УрО РАН, 2003. С. 81–85.
6. Мотревич В.П. Голод на Среднем Урале в годы Великой Отечественной войны // Урал в военной истории России: традиции и современность. Екатеринбург: ИИиА УрО РАН,
2003. С. 85-87.
2003. С. 85-87.
7. Палецких Н.П. Социальная политика на Урале в годы Великой Отечественной войны. Челябинск: ЧГАУ, 1995. 242 с.
8. Сперанский А.В. Работник и воин // Екатеринбург. Исторические очерки (1723-1998). Екатеринбург: Изд-во «Екатеринбург», 1998. С. 165-177.
9. Сперанский А.В. На войне, как на войне… Свердловская область в 1941–1945 гг. Екатеринбург: Сократ, 2015. 408 с.