ЛЕГЕНДА О ТАЙНОЙ ПЛАВКЕ СЕРЕБРА АКИНФИЕМ ДЕМИДОВЫМ

Легенда о тайной плавке А. Демидовым алтайского серебра: факты и вымысел. Аргументы.

А. В. Контев специалист по истории золото- и серебро промышленности Алтая из Барнаульского государственного педагогического университета (БГПУ) 

( Ответ на статью есть на нашем сайте О МЕСТОНАХОЖДЕНИИ ТАЙНОГО ПРОИЗВОДСТВА СЕРЕБРА АКИНФИЯ ДЕМИДОВА

Аргумент 1: выплавка драгоценных металлов являлась государствен­ной монополией.

Данный тезис является ключевым в системе доказательств сторонников версии тайной плавки. При этом, как ни странно, никто из исследователей (кроме Г. Веймарна) не потрудился на основе нормативной базы XVIII в. про­верить это утверждение.

Историки по праву считают основой законодательной базы горного дела в России «Берг-привилегию» Петра I, принятую 10 декабря 1719 г. Уже в этом документе ни о какой монополии государства (или царской семьи) на добычу драгоценных металлов речи не шло. Первым пунктом закона искать и плавить золото и серебро дозволялось «всем… какого б чина и достоинства ни был», т. е. любому жителю России, от дворянина до крепостного.

По­иск новых месторождений разрешался повсюду, независимо от принадлеж­ности земель. Единственным ограничением являлось преимущественное право государства покупать металлы по установленной Берг-коллегией це­не. Разрешение на строительство завода предприниматель должен был по­лучить в столичном горном ведомстве [50, с. 863-865].

Демидов в 1726 г. дей­ствительно просил помимо меди разрешить ему добывать «ежели где при­ищутся впредь» серебряные, золотые руды. Однако горные власти не дали такого разрешения, постановив, что плавка других металлов, кроме меди, будет позволена Акинфию Никитичу после изучения в Берг-коллегии руд­ных образцов [26, с. 119-121].

Важным событием в истории горного дела Сибири стало принятие ново­го закона 26 сентября 1727 г., дополнившего петровские «привилегии». Не­смотря на то, что этот указ опубликован в Полном собрании законов Рос­сийской империи и переопубликован в ряде современных изданий, сторон­ники тайной плавки его упорно не замечают.

Между тем указ имел прямое отношение к алтайским заводам, и причиной его принятия, вероятно, стало начало разработки руд на юге Западной Сибири. Указ давал новые льготы всем, кто захочет искать и плавить любые металлы на землях, расположен­ных восточнее города Тобольска (следовательно, и на Алтае).

Теперь для на­чала добычи золота и серебра не требовалось никакого разрешения. Единст­венная обязанность горнозаводчика состояла в том, чтобы в течение двух-­трех месяцев «по вступлении в тот промысел» уведомить об этом власти. Ха­рактерно, что в дальнейшем Демидов всегда ссылался не на разрешение 1726 г. а на этот указ. В ноябре 1746 г., когда Демидова уже не было в жи­вых, Елизавета Петровна отменила указ 1727 г.

В принципе, наличие этого указа полностью опровергает версию о тай­ной плавке серебра на Урале из алтайской меди. Если на Урале Демидов по закону не мог добывать серебро без разрешения горных властей, то на Ал­тае он, наоборот, мог производить выплавку драгоценных металлов не та­ясь!

Поэтому совершенно нелогично везти серебросодержащий полуфабри­кат за тысячи километров, строить в подвалах тайные печи и чеканить моне­ту на Урале (за фальшивомонетничество законы всегда наказывали предель­но сурово), если добывать серебро вполне легально можно было на Алтае. Как ни парадоксально это звучит, но Колывано-Воскресенский завод в 1730-е гг. был единственным предприятием Демидова, где по закону разре­шалось плавить серебро.

Считаем, что все дальнейшие аргументы о тайной плавке не имеют смыс­ла, поскольку версия о государственной монополии на добычу драгоценных металлов является основой легенды — тем единственным «гвоздем», без которого вся система доказательств рушится. Но поскольку наша цель — не просто проверка изложенных выше аргументов, но и выяснение причин их появления, последовательно рассмотрим все пункты.

Аргумент 2: алтайскую черную медь на судах по Оби и Иртышу пе­ревозили на Урал для извлечения серебра.

Причину перевозки тысяч пудов колыванской черной меди с Алтая на Урал за тысячи верст не могли понять уже исследователи XVIII в. Генерал Веймарн одним из первых высказал версию о том, что причиной перевозки полуфабрикатов на Урал была выплавка драгоценного металла. В. Рожков, сообщая о ревизии 1732 г. В. Райзера, недоумевал, что «ревизоры не обрати­ли внимания на отправленную в Невьянский завод… черную медь» [55, с. 351].

На самом деле то, что настораживает исследователей уже 250 лет, не вызывало вопросов у современников. Главной причиной отправки меди на Урал был недостаток лесов вокруг Колывано-Воскресенского завода.

В 1732 г., через четыре года после начала действия первого металлургическо­го предприятия на Алтае, в своем пространном отчете Райзер и Фермор при­вели неутешительный подсчет, по которому получалось, что при плавке руд на Колывано-Воскресенском заводе четырьмя печами «будет лесу токмо на пятнадцать лет».

В 1735 г. крупнейший специалист горного дела В. Геннин предложил оригинальное решение этой непростой задачи: «можно плавить руды на черную, а не на чистую медь» и водным путем по Оби или Иртышу отправлять полученный полуфабрикат «до таких мест, где лесу множество имеетца и где можно для плавки черной и чистой меди заводы построить» [32, с. 625].

Уже в первой половине 1730-х гг. из-за отсутствия лесов в районе Колывано-Воскресенского завода на нем стали выплавлять в основном полуфабри­кат — черную медь, которую затем для окончательной очистки отвозили на судах на Невьянский и Нижнетагильский заводы.

После пуска в 1744 г. Бар­наульского завода черную медь стали отправлять на устье Барнаулки. При­мечательно, что первая барнаульская медь была получена именно из такого колыванского полуфабриката.

Следовательно, очистка алтайской меди на Урале определялась не жела­нием скрыть факт наличия в ней серебра, а исключительно производствен­ной необходимостью.

Аргумент 3: производство алтайской меди было заведомо убыточ­ным для А. Демидова.

Как отмечалось выше, Никита Демидов в 1710 г. не согласился отдавать ⁹/10 уральской меди в казну, и на его уральские и алтайские заводы эти усло­вия никогда не распространялись. Что касается высокой себестоимости ал­тайской меди, то, не вдаваясь в длительные подсчеты, укажем, что, по сообщениям самих демидовских приказчиков начала 1730-х гг., производство пу­да чистой меди обходилось в сумму от 1 руб. 60 коп. до 2 руб. 57 коп. [26, с. 170-174]. Такой дешевой меди в России не было, на уральских заводах Де­мидова себестоимость этого металла составляла от 4 руб. 60 коп. до 5 руб. 20 коп. за пуд [2, л. 4 об.]^[1].

Оппоненты могут возразить, что Демидов специ­ально занижал себестоимость, чтобы скрыть ее убыточность. На это ука­жем, что в 1735-1737 гг. когда алтайские предприятия были в первый раз взяты у Демидова в государственную собственность, производство алтай­ской чистой меди обходилось в 2 руб. 56 коп. — 3 руб. 11 коп. за пуд [2, л. 4 об.; 20, л. 159,160 об.]. Доставка одного пуда черной меди с Алтая на Урал в этот же период стоила 12 ^]/₂ коп., а не 46 коп. [20, л. 159], как сообща­ется в современной литературе.

По какой цене алтайская медь поступала в казну? Как мы уже говорили, в исследованиях XIX-XX вв. значится сумма 4,5 руб. за пуд (В. Рожков, С. Маслениковский и др.).

Действительно в 1734 г. Василий Татищев, прибыв на Урал, забрал большую часть меди А. Демидова и других заводчиков по этой цене. Практически все уральские промышленники подали жалобу лич­но императрице Анне Иоанновне, указав, что уплаченная им сумма ниже се­бестоимости производства металла [51, с. 202-203]. Действия Татищева про­тиворечили положениям петровской берг-привилегии 1719 г. и указам цари­цы [2, л. 4-4 об.; 7, л. 496; 51, с. 203].

4 июля 1737 г. Анна Иоанновна приказа­ла начальнику Уральских горных заводов выплатить промышленникам «ис­тинную цену, во что по подлинному свидетельству им самим стала, да сверх того по 15 процентов». Впредь же полагалось брать металл только с тех заво­дов, на которых себестоимость не превышает четырех с половиной рублей.

Более того, в указе императрицы особо оговаривалось, что «с Томских (Колывано-Воскресенских. — А К.) Демидова заводов в казну Нашу меди впредь брать не надлежит» [51, с. 203-204]. Позже Демидову за взятую В. Та­тищевым колыванскую медь заплатили по 6,5 руб., а за уральскую — 7 руб. за пуд [52, с. 411]^[2]. Это соответствовало рыночной цене меди, которая состав­ляла 6-7 руб. за пуд, цена медных изделий достигала 19 руб. за пуд.

Таким образом, все приведенные факты показывают, что в качестве ос­новного аргумента об убыточности алтайской меди был взят единичный случай 1735 г., который являлся как раз исключением, а не правилом. Имен­но этот случай заставил власти законодательным порядком определить сис­тему платы за медь, поступающую в казну от частных промышленников. Он ясно показывает, что никакого насильственного взятия алтайской меди в казну быть не могло.

Завершая рассмотрение вопроса о прибыльности алтайской меди, отме­тим, что по указу 1727 г. Колывано-Воскресенский завод на 10 лет был вооб­ще освобожден от уплаты налогов на производство меди. Не случайно гене­рал Г. Веймарн в своей рукописи 1766 г. указал, что чистая прибыль Акин­фия Демидова от Колывано-Воскресенских заводов могла составить не ме­нее 85 тыс. руб. [6, л. 64].

Аргумент 4: в 1732-1733 гг. для проверки подозрений о наличии дра­гоценных металлов на Колывано-Воскресенские заводы приезжали специ­альные комиссии.

Действительно, в 1732 г. Колывано-Воскресенские заводы посетили пред­ставители Берг-коллегии горный советник Винцент Райзер и капитан артил­лерии Вильгельм Фермор. Они были посланы в Сибирь не для расследова­ния слухов о серебре, а «для подлинного освидетельствования как наших ка­зенных, так и протчих партикулярных (частных. — А К.)медных и железных заводов» [14, л. 139].

Судя по их отчету, представленному в Петербурге в сен­тябре того же года, главной целью комиссии являлась проверка правильно­сти организации частным промышленником медеплавильного производства и разработки месторождений.

Отчет состоял из 25 пунктов, в одном из кото­рых значилось: «Копка руд ведется непорядочно, ямами и сверху, а в глуби­не, как о том натуральные примеры показывают, медь лучше, и медное со­держание в серебряное переходит». По приказу ревизоров на месте одной из чудских копей (древней горной выработки) была проведена рудная раз­ведка, которая подтвердила их предположение о том, что она «надежду и к свинцу и к серебру подает» [55, с. 343]^[3].

Результаты проверки были сообще­ны не только столичным властям, но и самому Демидову. Однако следует по­нимать, что о возможности наличия серебра в алтайской руде и заводчик, и горные власти имели сведения еще с 1726 г. Но одно дело догадываться о со­держании серебра, а другое — уметь его извлечь из руды.

Что касается доноса фискала Григория Капустина в мае 1733 г. и проведе­ния следствия по этому доносу, то этот сюжет еще нуждается в детальном изучении. Отметим лишь, что главной статьей обвинения была не добыча се­ребра из алтайских руд, а утайка налогов за выплавленные медь и железо на Урале (основные следственные мероприятия проходили именно там) [43, с. 174; 55, с. 343]. Даже В. Рожков, который первым написал о следствии по доносу Капустина, указывал, что о серебряной руде «расследование вовсе не было сделано».

Имеющиеся в нашем распоряжении документы явно свидетельствуют, что причиной организации указанных ревизионных комиссий не были слу­хи о наличии серебра в алтайских рудах.

Аргумент 5: во время пробных плавок змеиногорских руд в 1735-1736 гг. было обнаружено серебро.

В 1735 г. по инициативе В. Н. Татищева Колывано-Воскресенские заводы были взяты у Акинфия Демидова в государственную собственность. Это пер­вое взятие заводов никак не было связано со слухами о наличии серебра в алтайских рудах. Целью сформированного на базе демидовских предпри­ятий нового казенного горного ведомства было производство меди из руд обь-иртышских и енисейских месторождений.

Летом 1736 г. по приказу гор­ных властей на Змеиной горе проводились работы по разведке месторожде­ния, в том числе проверке полиметаллических руд на содержание серебра. Причиной организации этих работ стало сообщение из Екатеринбурга, где в октябре 1735 г. в одном из образцов присланной с Алтая свинцовой руды бы­ло обнаружено серебро.

Всего на Змеиногорском месторождении (которое тогда называлось Кор- балихинским) было добыто более 900 пуд. руды. Из них 115 пуд. шихтмейстером С. Чернилыциковым в присутствии опытного горного специалиста К. Гордеева было проплавлено на Колыванском заводе. Несмотря на значи­тельное количество использованных руд, результат опытных плавок оказал­ся отрицательным. Поэтому работы на горе остановили, а в Екатеринбург от­правили рудные образцы «для лутчей опробации» и с просьбой в случае об­наружения серебра прислать на Алтай «знающаго плавильщика, как надле­жит плавить серебряные руды»^[4].

Судя по отсутствию документов, никакого продолжения этим работам не было: очевидно, и уральским мастерам не удалось выплавить драгоценный металл. По свидетельству одного из перво­открывателей змеиногорского месторождения Федора Лелеснова, так как «тогда знающих серебряные плавки людей не было, то оная руда в плавку не пошла и так оставлена… без всякого употребления» [36, с. 107].

Таким образом, работы 1736 г. на Змеиной горе нельзя считать началом производства серебра на Алтае, они стали лишь еще одним косвенным под­тверждением надежд, что в алтайских рудах должно быть серебро.

Уже во второй половине XVIII в. исследователям было непонятно, почему даже ка­зенные специалисты не смогли найти на Змеиной горе серебро. Генерал Вей­марн писал по этому поводу: «В том или совершенное незнание силы в ру­дах и горных делах или же какое непростительное пристрастие руководство­вать могло…» [6, л. 42].

Ирония судьбы заключалась в том, что Змеиная гора действительно, как было установлено позже, почти полностью состояла из серебросодержащих руд! Однако в середине 1730-х гг. технология плавки се­ребра из полиметаллических руд была еще неизвестна демидовским и ка­зенным специалистам, работавшим на Алтае^[5].

Аргумент 6: в 1743 г. с алтайских заводов бежал саксонский мастер Ф. Трейгер с образцами змеиногорских золото-серебряных руд.

Саксонец Филипп Трейгер был признанным специалистом по серебря­ным рудам, еще в 1733-1734 гг. он принимал участие в поиске серебряных месторождений на Медвежьем острове в Белом море. Скорее всего, именно поэтому Акинфий Никитич 1 января 1741 г. нанял этого штейгера (горного мастера) по контракту на три года для работы на Алтае [18, л. 62-62 об.].

Трейгер являлся немецким подданным и достаточно высокооплачиваемым специалистом, поэтому предположения некоторых писателей о том, что к побегу его подтолкнула малая оплата или то, что его высекли демидовские приказчики [54, с. 59], мягко говоря, необоснованны.

Более того, ни о каком побеге в истории с Трейгером не может быть ре­чи, ведь он не был крепостным А. Демидова. Он покинул Алтай осенью 1743 г. по окончании контракта. Федор Лелеснов вспоминал в 1769 г., что не­задолго до отъезда Трейгера он показал горному специалисту образцы ру­ды с заброшенной с 1736 г. Змеиной горы. Опытный русский рудознатец об­ратил внимание на особенности змеиногорской руды, однако, не обладая достаточными знаниями (он просто никогда не видел серебряной руды), все же сомневался в подлинности своего открытия.

Немецкий мастер сразу оп­ределил, что образцы «добываемым на Медвежьем острове рудам сходны», т. е. серебряные. Покидая Колывано-Воскресенские заводы, Филипп Трейгер взял с собой образцы найденной Лелесновым змеиногорской руды (возмож­но, он уже тогда решил показать руду сразу в столице, поскольку официаль­но у Демидова уже не работал).

Следовательно, никакого побега Трейгера со шляпой змеиногорских са­мородков не было. Появление этих слухов есть не что иное, как народная ин­терпретация событий, связанных с открытием алтайского серебра и после­дующим взятием Колывано-Воскресенских заводов.

Аргумент 7: испугавшись побега, А. Демидов в феврале 1744 г. сам преподнес царице алтайское серебро.

По нашему убеждению, А. Демидову нечего было опасаться. Тогда поче­му он в начале 1744 г. представил Елизавете Петровне слитки алтайского се­ребра, а 8 февраля решился на личную встречу с царицей? Все эти действия заводчика были напрямую связаны с началом производства алтайского се­ребра.

В 1743 г. Демидов принял «себе во услужение» сразу двух иностранных мастеров: берг-лейтенанта Иоганна Самуэля Христиани и плавильного мас­тера Иоганна Михаэля Юнгганса. По контрактам, заключенным на 4 года, первый должен был получать 400, второй — 600 руб. в год [18, л. 286 об.; 383-383 об.]. Достаточно сказать, что столько не получал ни один иностран­ный горный специалист в России. Задача этим иностранцам Демидовым бы­ла поставлена очень конкретная — организовать производство серебра.

С.  Христиани был отправлен на Колывано-Воскресенские заводы, а М. Юнгганс прибыл в Невьянский завод Акинфия Демидова. Как сообщает сам хозяин завода, Михаэль Юнгганс «усмотрел» там 233 пуда колыванской черной меди, привезенной с Алтая. Будучи опытным плавильным мастером, саксонец смог извлечь из этого полуфабриката 27 фунтов 80 золотников се­ребра.

По нашему мнению, это оказалось совершенно неожиданным для Де­мидова — он даже не мог предположить, что серебро имеется в той самой черной меди, которую более 20 лет очищали на заводе! Понимая значение такого открытия, заводчик решил воспользоваться предоставленным ему шансом и лично поднес серебро царице.

Никакого разрешения на плавку се­ребра ему не требовалось (он его имел по указу 1727 г.). Главной и единст­венной просьбой заводчика к царице являлось стремление «быть со всеми заводами, з детьми, мастеровыми и работными людьми… под ведением в вы­сочайшем Кабинете» — то есть Демидов просил личного покровительства ца­рицы.

В своем прошении Акинфий Никитич просил вывести его из ведения Берг-коллегии и «других мест», отмечая, что если бы не проволочки столич­ного горного ведомства, он бы как «любопытный заводчик» давно мог обна­ружить серебро^[6].

Таковы, на наш взгляд, истинные причины приезда А. Де­мидова в Санкт-Петербург и поднесения им слитка серебра царице.

Аргумент 8: для расследования о «тайной плавке серебра» царица направила на Алтай комиссию А. Беэра.

Для проверки сведений А. Демидова и обследования алтайских месторо­ждений 17 мая 1744 г. была образована специальная комиссия во главе с на­чальником Тульских заводов А. В. Беэром. В указе ничего не говорилось о проведении следствия.

Однако в самый разгар подготовки комиссии к отъезду на Алтай про­изошло событие, которое, можно смело утверждать, резко изменило не только ход событий, но и всю историю Алтайского края. В июне в Москву, где тогда находилась царица, прибыл Филипп Трейгер с образцами змеино­горских руд.

22 июня 1744 г. пробирный мастер Готлиб Улих провел пробу образцов, представленных иностранцем. Руда оказалась не серебряной, а… золотой! Из трех центнеров или 300 фунтов было выплавлено: «чистых – серебра 9 золотников; золота — 6 золотников» [17, л. 2]. Такого расклада не ожидали ни А. Демидов, ни сам Ф. Трейгер (ведь он, как и Ф. Лелеснов, счи­тал, что руда содержит лишь серебро).

По нашему мнению, значение этого факта недооценивается исследователями. Змеиногорское золото — первое рудное золото России — резко изменило ход дальнейших событий. Уже 2 ию­ля 1744 г. царица издает новый указ А. Беэру, значительно расширяющий полномочия комиссии. Из небольшой командировки на Колывано-Воскресенские заводы миссия Беэра превратилась в мероприятие общесибирского значения: бригадиру Беэру приказывалось секретно осмотреть все ураль­ские и сибирские заводы, «где разведать… о каких минералах, чего еще на свет не произошло» [35, с. 330-331]. Не случайно открытие первого ураль­ского золота в 1745 г. оказалось связано также с работой комиссии.

Аргумент 9: прибыв на Алтай, комиссия обнаружила на Колывано- Воскресенском заводе сереброплавильное производство.

Действительно, когда в январе 1745 г. А. Беэр прибыл на Колывано-Вос- кресенский завод, он застал здесь налаженное сереброплавильное произ­водство (все увиденные печи бригадир перечислил в своем рапорте императ­рице). Этот факт дал исследователям основание утверждать, что тайная плавка серебра велась не только на Урале, но и на Алтае.

Объяснение же этому факту достаточно простое и обыденное. Осенью 1743 г., когда М. Юнгганс работал на Невьянском заводе, второй саксонский специалист Самуэль Христиани приехал на Колывано-Воскресенский завод для организации здесь сереброплавильного производства. Академик Герман в своем сочинении прямо указывает, что первые сереброплавильные печи построил на Колыванском заводе именно Христиани [39, с. 237].

Скорее все­го, начало сереброплавильного производства на Алтае относится к концу зи­мы 1744 г. Выплавка демидовского серебра на Колывано-Воскресенском за­воде велась до приезда комиссии А. Беэра (январь 1745 г.), т. е. не более од­ного года.

Аргумент 10: Акинфий Демидов не выдержал раскрытия тайной плавки и в августе 1745 г. умер.

При рассмотрении этого аргумента мы встречаем классический пример того, как стоящие рядом события были объединены исследователями в каче­стве причины и следствия. Действительно, 5 августа 1745 г. по пути на свои уральские заводы после девятидневной болезни Акинфий Никитич скоропо­стижно скончался в возрасте 67 лет [33, с. 86].

По нашему мнению, не угроза потери заводов ускорила кончину Демидо­ва, а, наоборот, смерть могущественного заводчика привела в конечном сче­те к потере его наследниками всех алтайских предприятий. Эта точка зре­ния не нова.

Еще сто лет назад историк В. Рожков писал: «Нельзя не заметить что правительственная сила была на стороне Акинфия Демидова про­тив него не слышно было ни одного голоса, а только смерть его порвала эту силу… По-видимому, не в пору умер Акинфий Никитич, и последнее слово, принадлежащее ему по праву, не было им сказано» [55, с. 335].

1744-1745 гг. были периодом наивысшего могущества знаменитого уральского заводчика. 24 июля 1744 г. царица официально узаконила то, что обещала Демидову еще в феврале при их личной встрече: Сенату был дан указ о привилегии действительного статского советника Демидова, по­жалованной ему за особые заслуги перед Отечеством. Отныне, «ежели где до него Акинфия Демидова будут касаться какие дела… о том наперед доно­сить Нам», — требовала царица [53, с. 178]. В благодарность за верную служ­бу императрица объявляла о своем покровительстве знаменитому уральско­му заводчику. Нет сомнения, что в появлении этого закона основную роль сыграло колыванское серебро. Начало его добычи как раз и стало одной из главных «государственных услуг», о которых шла речь в указе.

Аргумент 11: указом 1 мая 1747 г. заводы были отобраны (конфиско­ваны) у Демидовых в наказание за тайную плавку серебра.

Поскольку ни о каком следствии над А. Демидовым речи не шло, то и по­явление указа 1 мая 1747 г. нельзя связывать с наказанием заводчика и его наследников. Изначально, в 1745 г., вопрос о взятии Колывано-Воскресенских заводов в казну не стоял, предприятия хотя и перешли в ведение импе­раторского Кабинета, оставались собственностью наследников Демидова.

7 декабря 1745 г., по приезде в Санкт-Петербург, Андрей Беэр предста­вил Елизавете Петровне подробный рапорт о результатах работы комиссии. Интересно отметить, что в нем ни о каком взятии алтайских заводов речи еще не шло. Начальник комиссии предложил Елизавете запретить выплавку на Колыванском заводе медных руд (т. е. остановить завод, поскольку вы­плавка демидовского серебра закончилась уже в начале 1745 г.), оставив лишь Барнаульский завод в качестве медеплавильного предприятия.

Для вы­плавки серебра из алтайских (змеиногорских) руд Беэр советовал постро­ить на реке Таре (за сотни километров от рудников) большой казенный за­вод и серебряные руды возить туда водным путем по Иртышу. «А покамест… вновь казенные заводы построены будут, плавить серебряные руды… при Колыванских заводех», — предлагал Беэр. То есть алтайские предприятия оста­вались за Демидовыми, но на Барнаульском разрешалось плавить только медь, а Колыванский полагалось временно взять для выплавки казенного се­ребра [35, с. 353-362].

Таким образом, Беэр предполагал совместную разра­ботку алтайских месторождений: медных — Демидовыми (на Барнаульском заводе), золото-серебряных — Кабинетом (сначала на Колыванском, а затем на вновь построенном «Тарском»).

Однако уже через две недели в докладе о развитии горного дела на Ал­тае Андрей Венедиктович предложил взять в казну не только Колыванский, но и Барнаульский завод «для плавки серебра, пока новые на Убе или Таре реках построены будут» [16, л. 10 об.].

Предложение о взятии всех алтайских предприятий «в казенное содержание» определялось не желанием наказать Демидовых (Акинфия вообще уже не было в живых), а сугубо производст­венной необходимостью. Примечательно, что Беэр советовал царице «подчи­нить под дирекцию Колыванских горных промыслов и под одно особливое смотрение ея императорского величества Кабинета» и государственные Нерчинские заводы в Забайкалье, поскольку там выплавлялся свинец, необходи­мый в больших количествах для выплавки серебра [16, л. 12 об.].

Получает­ся, что по плану Беэра будущее Колыванское горное ведомство должно бы­ло охватывать территорию от р. Тары на западе до Забайкалья на востоке!

Алтайские заводы фактически были взяты в казну уже в августе 1746 г., но только 1 мая 1747 г. это было юридически закреплено императорским указом. По указу заводы полагалось не конфисковать у наследников, а взять «с описью», чтобы затем возместить эту сумму наследникам. Кроме то­го, А. Беэру приказывалось собрать подробные сведения о долгах Акинфия Никитича казне, которые также полагалось учесть при проведении взаимо­зачетов.

Демидовские приказчики оценили предприятия в 50 799 руб. 18 коп., од­нако представители Кабинета определили стоимость заводов по их реально­му состоянию на 1747 г. и получили сумму значительно меньшую — 29 445 руб. 27 коп. Долги же А. Н. Демидова различным государственным ве­домствам составили 68 945 руб. 98 коп., то есть в два раза превысили стои­мость всех алтайских предприятий [8, л. 168, 173-175; 12, л. 108-110; 13, л. 14-14 об.; 15, л. 86 об.; 21, л. 42].

Однако наследники не признали эти дол­ги, препирательства длились почти два десятилетия. В результате вопрос о долгах так и не был решен, но и наследники не получили компенсации за алтайские предприятия.

Аргумент 12: в 1977 г. при анализе дымоходов Невьянской башни в саже было обнаружено серебро.

Как уже отмечалось ранее, именно этот аргумент стал завершающей точ­кой в утверждении версии о тайной плавке серебра на Урале, ведь наличие серебра в дымоходах подтверждалось объективными данными химической науки.

Ответ на вопрос, почему в саже из дымоходов знаменитой башни со­держалось большое количество серебра, дал еще в феврале 1744 г. сам Акин­фий Никитич. Объясняя, каким образом Юнггансу удалось получить драго­ценный металл, Демидов сообщал, что на Невьянском заводе «сначала плав­лена [была] медь черная. И не зная, что оная чернота в меди была от свин­цу… вычищали [ее] многими плавками, и тот свинец весь тратили в огне на­прасно» [35, с. 326].

Таким образом, в огне медеочистительных горнов, выго­рая вместе со свинцом, исчезало и серебро, которое имеет прочную химиче­скую связь именно с этим металлом. Драгоценный металл в буквальном смысле вылетал в трубу. Поэтому нет ничего удивительного, что сажа гор­нов Невьянской башни в большом количестве содержала примеси серебра (в феврале 1744 г. Демидов еще не знал, что вместе с серебром выжигалось и золото).

Получается, что спектральный анализ сажи доказывает как раз обратное — большое содержание драгоценного металла указывает на то, что демидовские специалисты, не зная о наличии серебра в алтайской ме­ди, десятилетиями избавлялись от самого ценного — свинцовой «черноты», следовательно, и от серебра.

Но остается еще один вопрос: если Демидов не плавил на Урале серебро, то почему в 1746 г. на Невьянском заводе имелись сереброразделительные печи, на которых Улих плавил привезенные 246 пуд. «комисской» черной ме­ди?

Объяснения это может быть два: во-первых, как мы уже говорили, сам Юнгганс в конце 1743 или начале 1744 г. должен был построить такие печи для выделения первого алтайского серебра.

Во-вторых, в счетной ведомости Улиха о себестоимости выплавленного на Невьянском заводе серебра зна­чится статья расходов «за кладку печек каменщикам» и даже есть прямое указание о плате «за починку крышки на круглой печке» — т. е. сереброраз­делительном горне (трейб-офене) [17, л. 178-183].

Косвенные данные свиде­тельствуют, что Невьянский завод был в середине 1740-х гг. единственным предприятием на Урале, где имелось оборудование для выплавки серебра.

Как видим, то, что при отсутствии документов выглядело как самая боль­шая тайна А. Демидова и служило пищей для всевозможных версий и исто­рических легенд, на деле находит вполне обыденное объяснение. Это, впро­чем, не делает историю с открытием алтайского серебра менее драматич­ной и захватывающей.

Рассмотрение истории складывания легенды и проверка аргументов ее сторонников, на наш взгляд, позволяют сделать достаточно интересные ме­тодологические выводы.

Любая историческая легенда всегда базируется на каких-то реальных ис­торических фактах. Недостающие звенья исследователи всегда пытаются восполнить собственными предположениями, выстроить четкую и логич­ную цепь последовательности событий. Поэтому зачастую события, хроноло­гически стоящие одно после другого, воспринимаются как причина и следст­вие, при этом неизбежно игнорируется принцип многофакторности истори­ческого процесса.

Еще одной важной особенностью исторического познания, которая, на наш взгляд, в полной мере проявилась в истории формирования данной ле­генды, является ретроспективность исторического познания (взгляд истори­ка из будущего в прошлое).

Исследователь, в отличие от современника собы­тий, всегда знает не только изначальные факты, но и последствия того или иного явления. Соответственно он старается выстроить логику реконструк­ции прошлого, исходя из своих представлений и уровня знаний.

Например, исследователи знали, что алтайская медь содержала в себе серебро и что в 1747 г. заводы были взяты у наследников А. Демидова. Поэтому им оказа­лось сложно понять, что крупнейшие специалисты первой половины XVIII в. могли не знать о содержании драгоценного металла. Игнорирование ряда важных архивных источников привело к тому, что «белые пятна» в истории открытия алтайского серебра стали заполняться домыслами, а иногда и пря­мым вымыслом исследователей.

Немаловажное значение в формировании легенды сыграла историогра­фическая традиция: историки, переписывая друг у друга сведения без про­верки фактов, приводимых предшественниками, зачастую лишь запутывали проблему. Причем наличие в числе авторов ряда видных специалистов при­вело к тому, что к концу XX в. перестал применяться один из главных прин­ципов обоснования любой научной гипотезы: общепризнанность суждения не является доказательством его истинности.

Историк обязан отказаться от такого «способа проверки» гипотезы, как подбор подтверждающих приме­ров; напротив, следует стремиться находить аномалии, отсутствие которых будет лучшим подтверждением доказываемой версии, а присутствие — сти­мулом для коррекции или замены [58, с. 62]. Исследователь не должен от­брасывать факты, если они не вписываются в теорию.

В этой связи укажем, что и в представленной версии событий имеются вопросы, на которые мы пока не можем дать четкого ответа: 1) почему Ф. Трейгер решил ехать именно к царице и почему путь от Калывани до Санкт-Петербурга длился у него более полугода?

2) на каком основании А. Беэр забрал уже действующий демидовский Змеиногорский рудник в каз­ну не только еще до указа 1 мая 1747 г., но даже до смерти самого хозяина (рудник был взят 1 августа 1745 г., а Демидов умер 5 августа)?

3) почему Ели­завета нарушила не только свое обещание Демидову, но и берг-привилегию Петра I (1719 г.), которой царь гарантировал заводчикам, что «у них и у на­следников их оные заводы отняты не будут;

4) какие причины побудили ца­рицу в ноябре 1746 г. задним числом (!) отменить указ Петра II 1727 г.?

Впро­чем, все эти вопросы относятся преимущественно к проблеме взятия алтайских заводов в государственную собственность и не имеют прямого отноше­ния к легенде о колыванском серебре.

Мы же в заключение хотели бы еще раз подчеркнуть принципиальный вывод, сделанный на основе анализа документов: никакой тайной плавки алтайского серебра А. Демидовым не было.

 

^[1] На Выйском заводе чистая медь обходилась Демидову по 6,16-7 руб. [43, с. 193].

^[2]   Примерно такие же цены за медь, принятую с 1735 по 1739 гг., были установлены и для других заводчиков.

^[3] Отчет В. Райзера и В. Фермора под названием «Рудокопческое состояние демидовских медных заводов в Кузнецком уезде. 1732 г.» храниться в РГАДА [5]. Цит. по: 9, л. 94 об.

^[4] Подробно этот сюжет рассмотрен нами в отдельном очерке [28, с. 85-92].

^[5] О технологии производства серебра в XVIII в. см. там же.

^[6] Прошение А. Демидова опубликовано [35, с. 325-327].