ЦЕНЗУРА И БОРЬБА СО СЛУХАМИ НА УРАЛЕ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ 1941-45 гг
«Невьянск бомбили немцы…»: военные письма, цензура и борьба со слухами
ГОРОХОВСКИЕ ЧТЕНИЯ
Материалы одиннадцатой региональной музейной конференции
Челябинск
2020
В. В. Кашин Член Общества изучения истории отечественных спецслужб (Нижний Тагил)
С началом фашистской агрессии почтово-телеграфный обмен между СССР и Германией с ее союзниками был прекращен. При этом резко выросли объемы внутренней переписки. За четыре года войны было доставлено 10,7 млрд писем 1.
В условиях постоянных перемещений миллионов людей, отсутствия массовой телефонизации и доступного транспорта рукописные тексты в эпистолярном стиле стали поистине связующими нитями между людьми. Так как довоенные запасы конвертов быстро закончились, сами письма заменили их. В условиях дефицита почтовых карточек самым массовым видом отправления стал так называемый «солдатский треугольник».
Любой прямоугольный лист бумаги сначала сгибался по диагонали справа налево, затем — слева направо, так чтобы текст оказался внутри. Оставшаяся внизу полоска бумаги заправлялась внутрь, как клапан. На наружной стороне импровизированного конверта писали адрес, фамилии получателя и отправителя, а военная цензура и почта ставили свои штампы. При этом не нужно было приобретать марку, так как пересылка с фронта и в армию производилась бесплатно.
После нападения Германии на СССР встал вопрос о сохранении государственной тайны, недопущении распространения антисоветских и клеветнических, пораженческих и провокационных сообщений, подрывающих обороноспособность страны и дух народного сопротивления.
6 июля 1941 г. ГКО принял постановление «О мерах по усилению политического контроля почтово-телеграфной корреспонденции».
При этом НКГБ был обязан «организовать стопроцентный просмотр писем и телеграмм, идущих из прифронтовой полосы, для чего разрешить… соответственно увеличить штат политконтролеров <…> ввести военную цензуру на все входящие и исходящие почтово-телеграфные отправления», а на вскрытых и прочитанных документах ставить отметку.
Таким образом, была повсеместно введена военная цензура, направленная на решение задач по сохранению государственной и военной тайны, отслеживанию политических настроений, а также пресечению распространения панических слухов, упаднических настроений и готовящихся преступлений.
В письмах и телеграммах запрещалось сообщать сведения военного, экономического и политического характера, в частности о дислокации воинских частей и оборонных заводов, пересылать их фотографии и виды.
В июле 1941 г. на вскрытых и просмотренных документах стали появляться чернильные оттиски штампа «Просмотрено военной цензурой». Если письмо содержало запрещенные, с точки зрения контролера, сведения, соответствующий текст вымарывался. В более серьезных случаях документ конфисковывался, а отправитель ставился на оперативный учет в местных органах безопасности.
По данным Наркомата связи СССР, в 1940-е гг. в среднем население и учреждения отправляли более 6 млн писем и 375 тыс. телеграмм в сутки. По расчетам исследователя Т. М. Горяевой, для полного контроля переписки спецслужбе потребовалось увеличить штат специалистов на 41 тыс. человек, исходя из норматива, по которому один цензор просматривал 150 писем или 600 телеграмм за день 2.
Согласно штатному расписанию, в августе 1943 г. в Управлении НКГБ по Свердловской области числилось 278 военных цензоров, из них 200 контролеров работали непосредственно в областном центре 3.
Один из крупных пунктов военной цензуры (ВЦ) Свердловской области находился в Нижнем Тагиле, где во время войны производили самолеты-штурмовики Ил-2, танки Т-34, а три крупных завода Наркомата боеприпасов ежемесячно изготавливали, снаряжали и испытывали миллионы снарядов. В настоящее время достаточно хорошо известны устремления германских спецслужб к оборонным предприятиям Урала, вплоть до заброски разведчиков и диверсантов на 60-й меридиан 4.
Вся страна превратилась в военный лагерь, военная цензура решала важные оборонные задачи, но полного контроля над почтовыми отправлениями не удалось достичь даже на Урале. Об этом свидетельствуют материалы ведомственных архивов ФСБ России.
Так, в спецсообщении о прохождении писем через Нижнетагильский пункт ВЦ УНКВД по Свердловской области за январь 1942 г. было отмечено:
Общий поток корреспонденции за месяц — 25 000.
За отчетный период прочитано военной цензурой корреспонденции, исходящей в области, объявленные на военном положении — 12 000. Из них: отмечено сообщений положительного характера — 5600; отрицательного характера — 1785; бытового характера — 7615.
Корреспонденция на иноязыках и языках народов СССР направлена во 2-й спецотдел УНКВД для переводов — 20. Подвергнуто «К» (конфискации. — В. К.) — 50. Передано в Н.-Тагильский отдел НКВД для оперативного использования — 6.
В качестве примера приведем безобидный, с позиции сегодняшних реалий, текст адресату в столицу: «…и нам, москвичам, приходится целыми днями работать на улице и восстанавливать свой завод. Но очень и очень медленно, не мешало бы за такие темпы кое-кого как полагается взгреть… 23.12.1941 г. Н.-Тагил, Чкалова, 7. И. П. Соколов». Письмо из-за упоминания авиазавода было конфисковано 5
Согласно спецсообщению Свердловского УНКВД, за период с 15 по 30 марта 1943 г. пункты цензуры в 42 районах «обработали документов» — 1 339 895 (писем в действующую армию — 942 130), из них с изъятием текста — 39 974, конфисковано — 4406, направлено справок-меморандумов в городские и районные подразделения органов безопасности — 529.
Анализ корреспонденции показал, что преобладали бытовые послания (35 %), наряду с сообщениями положительного характера и патриотическими чувствами (20 %) отмечено существенное количество писем (7 %), в которых были выражены упаднические и даже паникерские настроения 6.
Масштабы деятельности военной цензуры по просмотру и анализу огромного количества корреспонденции поражают воображение. Полагаем, что в целом специфические органы выполнили поставленные перед ними во время Великой Отечественной войны задачи.
Борьба со слухами
В условиях войны мало было просто ввести и наладить военную цензуру, поэтому 6 июля 1941 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения». Обвиненные и виновные в указанном преступлении приговаривались военным трибуналом к тюремному заключению на срок от двух до пяти лет.
Распространение слухов приводило к панике, об этом сохранилось много воспоминаний участников тех событий. Чтобы пресечь панику, приходилось применять исключительно жесткие меры наказания. На фронте могли расстрелять паникера и распространителя слухов, не менее жестко реагировала исполнительная власть и в тылу.
Так, в сентябре 1941 г. в городе Марксштадте (АССР немцев Поволжья) был арестован гражданин Р. Фаллер. Его изобличитель О. Нихельманн донес в органы НКВД, что в конце августа Фаллер «сказал в мастерской сапожной артели “Шустер”, что немцы взяли город Ленинград, поэтому оттуда не прибывают письма и телеграммы и туда их не принимают».
Малообразованный сапожник не отрицал своих слов. Областной суд Саратовской области в г. Энгельс зафиксировал 30 октября 1941 г., что подсудимый Раймунд Раймундович Фаллер, 1897 г. р., католик, с начальным образованием и беспартийный, немец, говорил, что «Красная армия не двигается, что Германия бомбардировала Москву, нас отрежут от Москвы, и скоро будет конец, что в священной книге Библии сказано о том, что маленькая страна победит весь мир, что может быть восстание, потому что в СССР массовые аресты, сначала арестовали кулаков, а теперь стали арестовывать рабочих, у кого отец, у кого брат осужден. Рабочий сам себе не хозяин, если опоздаешь на работу на 20 минут, то тебя в тюрьму посадят…» В суровых условиях войны скорняку не помогли его пролетарское происхождение, отсутствие судимости и добросовестный труд в течение 20 лет. Скорый суд приговорил Р. Р. Фаллера по ст. 5810 ч. 2 УК РСФСР за распространение домыслов и слухов к высшей мере наказания 7.
Осенью 1941 г. вермахт завершил блокирование Ленинграда, а большинство немцев Поволжья были переселены вглубь страны и зачислены в так называемую трудовую армию. Раймунд Фаллер был реабилитирован в мае 1992 г.
В руках автора оказались письма выпускников школы № 1 города Невьянска Свердловской области. Их владелица и хранительница Тамара Моисеевна Сырова (1925–2004) в зрелые годы возглавляла Клуб краеведов (1986–1989) в Нижнем Тагиле и понимала ценность искреннего общения людей, положенного на бумагу. Несколько строчек из адресованного лично ей письма, датированного 17 июля 1943 г., заинтересовали сенсационным сообщением:
Привет из грязного и душного Невьянска! — о котором вы все мечтаете и, вероятно, каждую ночь видите во сне, и который вам, верно, представляется райским садом!
Тамарка! Ты просишь написать о новостях Невьянска. Я думаю, у вас в Киприно 8 за 30 км они известны лучше, чем мне здесь.
Вы, может быть, слышали уже, что Невьянск (дорогой сердцу каждого невьянца) бомбили немцы, а у нас этого не слышно. Вернее, ничего нового у нас нет, да я и сама не бываю в Невьянске целый день — работаю…
В это время шла ожесточенная битва на Курской дуге, а современница переломного сражения прямо и однозначно своей рукой написала о том, что «немцы бомбили» старинный уральский город, расположенный за две тысячи километров от линии фронта.
Восемнадцатилетняя Анна Мичкова отправила подруге письмо-треугольник на адрес «с. Киприно, общежитие школы № 1, Сыровой Т. М.» с наклеенной почтовой маркой за 20 копеек. Импровизированный конверт был погашен почтовым штемпелем «Невьянск К. С. Свердл. обл., 18.7.43». Кроме того, имеется оттиск штампа «ПРОСМОТРЕНО Военной Цензурой 14153» с гербом СССР. Пятизначный номер в нем означал личный номер контролера: например, другое письмо Анны, от 20 октября, просмотрел цензор № 14348.
Для того чтобы выявить различные аспекты «сенсации», необходимо кратко представить переписчиц. Две подруги и недавние соученицы вступили в переписку сразу после окончания средней школы в 1943 г. Получатель Тамара Сырова работала на уборке урожая в селе, а осенью поступила на историко — филологический факультет Уральского госуниверситета.
С учетом отвлечений студентов на различные работы курс обучения был продлен на один год — до мая 1948 г., после чего Тамара была распределена на работу в одну из школ Нижнего Тагила и позднее возглавила учебное заведение.
Отправитель письма Анна Мичкова после летней отработки (охрана посадок турнепса) поступила в Уральский индустриальный институт, но после первого курса перешла на заочную форму обучения. Военная пора вынудила ее совмещать учебу с работой счетоводом и учителем на ст. Аять Свердловской железной дороги.
Анализ текста позволяет сделать некоторые выводы. Рядовые советские люди не подозревали о военной цензуре в далеком тылу и небольших поселениях. Они смело излагали на бумаге собственные мысли и уличные новости, надеясь на незыблемость конституционных постулатов. Полагаю, что контролер проглядел цитируемые слова о бомбежке уральского городка, иначе указанное место вымарал бы тушью. Наконец, письмо вряд ли вообще читал посторонний! Допускаю, что при огромной зрительной и эмоциональной нагрузке цензоров внутриобластные письма ими просматривались «через одно». Служебная переписка НКГБ военной поры свидетельствует, что так и не удалось контролировать весь объем писем, отправляемых даже в действующую армию 9.
Специалистам и военным историкам хорошо известно, что люфтваффе не смогло сбросить ни одной бомбы на предприятия и города Урала. При этом в окружении Невьянска и в самом городе работало несколько боеприпасных и снаряжательных заводов, а также производились боевые и промышленные взрывчатые вещества. Причем на пожаро- и взрывоопасных предприятиях периодически случались чрезвычайные происшествия, которые замалчивали официальные источники.
Анна Мичкова могла сама слышать хлопок или даже взрыв на производстве и сделать собственное умозаключение. В то же время эмоциональная девушка из провинции могла неверно интерпретировать услышанное от окружения либо искренне поверить «новости» от уважаемого взрослого человека без всякой проверки.
Кстати, 8 марта 1947 г. Анна сообщила в своем письме со ст. Аять: «…здесь крепкая цензура, свои письма всегда отправляю из Невьянска». Однако на конверте уже нет отметок о цензуре в связи с ее отменой ввиду окончания войны. Предполагаем, что цензор мог ранее вычеркнуть какие-то слова и предложения из писем девушки, о чем ей стало известно от друзей по переписке. Возможно, поэтому она так реагировала на цензуру после войны.
Письма как источник персональной истории и повседневной жизни выпускников 1943 года
Понимая непреходящую ценность переписки, краевед Т. М. Сырова сохранила для потомков письма своих одноклассников военной поры. Вот перед нами короткая жизнь одного из них.
Геннадий Федоров родился 30 мая 1925 г. в Невьянске. В феврале 1943 г. ученик 10-го класса был призван в Красную армию и зачислен на курсы подготовки младших командиров. Он сожалел, что ему не дали получить аттестат о среднем образовании.
В его письмах домой в течение всей учебы сквозит непреходящее ощущение голода:
«не хватает хлеба». Тяжело приходилось курсантам военных училищ — молодой организм требовал хорошего питания, а его не хватало даже для будущих офицеров.
И это тоже суровая правда войны. Курсанты вынужденно продавали на рынке свои вещи, чтобы купить хоть немного хлеба. Геннадий в письмах постоянно просил выслать ему сухари, продуктовые посылки или деньги на еду.
Окончив училище, в качестве командира пулеметного взвода младший лейтенант убыл на фронт из города Молотова (ныне Пермь), отпраздновав свое 19-летие в боях.
Вот несколько отрывков из его писем домой:
Сегодня выходной, был в городе, на базаре встретил Костоусова из Невьянска, поговорили о доме, велел передать вам привет (14.03.1943).
С 1 апреля перешли на летний паек (на 100 г хлеба меньше в сутки. — В. К.), т. е. гораздо
меньший, чем зимний, и сухари как раз пришлись кстати (02.04.1943).
Спасибо тебе, мама, за твою заботу обо мне. С каким удовольствием поел я кральки, состряпанные тобой! За эти дни я чувствую себя превосходно. И еще бы, ведь ем-то я как дома, а это самое главное для нас. Не знаю, мама, может быть, тебе это кажется удивительным, но поверь, что ребята, начиная от подъема, думают о завтраке, а от завтрака об обеде и т. п. Вообще-то нас кормят ничего, конечно лучше, чем рабочих у нас в Невьянске (07.05.1943).
Сегодня получили известие, что по Указу т. Сталина срок нашего обучения продлен до 1 года (23.05.1943).
В город совсем не отпускают, т. к. свирепствует возвратный тиф. Дали две пары портянок новых.
Сменили ботинки, выдали кителя стяженные, в общем, на зиму обеспечили (21.11.1943).
Если, мама, сможешь послать как-нибудь посылочку, то шли больше луку, т. к. цинга снова возобновилась. Срок обучения для нашей роты удлинили в связи с пропуском занятий во время работы в колхозе летом (02.12.1943).
Подробно о дне отъезда сообщу телеграфом 15 февраля. Про В. Костоусова10 слышал — читал в газете. Молодец — заслужил такую высокую награду (10.03.1944).
Стояли на ст. Балезино два часа. Смутно вспоминается эта станция еще с детства. Продукты здесь значительно дешевле, молоко 15–20 руб. литр и буханка хлеба 150–200 руб. В общем, если есть деньги, то насчет питания здесь лучше, чем на Урале. Продукты, чем дальше на запад, дешевеют (07.04.1944).
12 апреля выехали из Москвы, где стояли двое суток. Ходил смотреть, покатался в метро, ходил на Красную площадь. Вчера наблюдали великолепное зрелище — салют войскам, освободившим Одессу. В общем, Москва произвела на меня большое впечатление и самое замечательное, что видели салют Москвы войскам, освободившим г. Одессу и г. Керчь. Чем дальше на запад, тем больше заметны следы войны. Брянск очень сильно разрушен. Больших зданий в городе сохранилось мало. Хлеб и хлебные изделия, чем дальше, тем дешевле. В Брянске килограмм хлеба (зерна. — В. К.) — 40, буханка — 100–110, литр молока — 60 рублей (13.04.1944).
Обо мне не беспокойтесь, насчет питания здесь (Западная Украина. — В. К.) хорошо. Сады еще не распустились, но на огородах картошку уже вовсю садят. Хлеба дают сколько угодно, да плюс ко всему получаем офицерский дополнительный паек: масло, консервы, печение. Что пишет папа (с Ленинградского фронта. — В. К.)? Передайте ему, что я здоров, пусть не беспокоится за меня11. Сегодня ради праздника дали 300 г водки, так что праздник отметили хорошо (01.05.1944).
Стоим пока в резерве в отдельном офицерском полку. Послал вам перевод на 550 руб. по почте. С июня будете получать в райвоенкомате 300 руб. в месяц по моему аттестату, если буду жив (13.05.1944).
Сегодняшний день — особый для меня. Да, сегодня мне стукнуло 19 лет. Этот день застал
меня на дороге к передовой. Стоим пока в замечательном заграничном городе (здесь и в заголовке название вычеркнуто цензурой. — В. К.). Вам трудно поверить, что цены на продукты здесь так низки, как это было в мирное время у нас. Повсюду магазины, рестораны и закусочные. Молоко литр — 3 руб., яйца десяток тоже 3 руб. Хлеба едим — сколько хотим. Ну, в общем, если бы привести сюда уральца и отпустить прямо на базар, то он бы сошел с ума (30.05.1944).
Любящий сын часто писал матери, будучи курсантом и офицером… Последнее письмо Г. В. Федоров написал 12 июля 1944 г. в стихах: «Здравствуй, мать, привет тебе родная / Пишет сын письмо издалека…» Окопные поэты переделали известную песню узников царской каторги:
Здравствуй, мать, прими письмо от сына,
Пишет сын письмо издалека.
Жив и я, но жизнь моя разбита,
Одинока, нищенска, горька.
Пить, курить я рано научился,
А затем пошел и воровать.
Пил, гулял все ночки до рассвета,
Про тебя забыл, родная мать…
Однако вместо безысходной тоски о загубленной молодой жизни появились высокие слова совершенно иного смысла:
Мама! Я за Родину сражаюсь,
Смерть несу на головы врагов,
Умереть, конечно, не сбираюсь,
И, как был, по-прежнему здоров.
Только, мама, знаешь, дорогая,
Писем я давно не получал,
По тебе и по дому скучая,
Я письмо сейчас тебе начал…
День гибели и место захоронения Геннадия неизвестны. В общем, пропал без вести, как многие другие сотни тысяч воинов Красной армии. Даже спустя 75 лет Центральный архив Минобороны России не располагал данными о судьбе лейтенанта Геннадия Васильевича Федорова.
Через сорок лет на встречу выпускников 1943 г. в невьянскую школу № 1 пришли 15 человек, среди них только двое мужчин: участники Великой Отечественной войны Гертруд Иванович Крылов и Герой Советского Союза Виктор Федорович Костоусов.
Военное поколение уходит от нас в силу возраста, но остаются еще их письма, в которых зафиксированы моменты личной жизни и переломные для страны события
Сотрудники Нижнетагильского поста военной цензуры УНКГБ (ноябрь 1944)
1. Копылова Нина
2. Кривошеина Вера
3. Красноселова Галина
4. Сырцева Мария
5. Вдовина Нина
6. Калинина Любовь
7. Девятьярова Идея
8. Ляпцева Нина
9. Греташко Нина
10. Якубович Надежда Сергеевна
11. Низовкина Людмила
12. Клюкинских
13. Коровина Людмила
14. Перепелкина Катерина
15. Бушина (дев. Дудина) Владилена Арсеньевна (1925–2009)
16. Овчинникова Катерина
17. Скутина Маргарита Васильевна (1918–1984)
18. Тимохина Нина
19. Меньшикова Анна
20. Кузнецова Вера
21. Сычева Валентина
22. Быстрова Зоя
23. Скородумова Муся
24. Бородина Нелли
Примечания
1 Родина. 2020. № 3. Приложение «Письмо».
2 Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР 1917–1991 гг. М., 2009. С. 86.
3 Вольхин А. И. Деятельность органов государственной безопасности Урала и Западной Сибири в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. : дис. … д-ра ист. наук. Екатеринбург, 2001. С. 89.
4 Подробнее см.: Кашин В. В. Урал под прицелом. Операция «Ульм». Нижний Тагил, 2015. 296 с.
5 Архив Управления ФСБ России по Свердловской области. Ф. 1. Оп. 1. Д. 218. Л. 136–139.
6 Там же. Д. 185. Л. 112–119.
7 Там же. Архивно-следственное дело № 240 в отношении Р. Р. Фаллера.
8 Село Киприно расположено восточнее Невьянска, у слияния речек Пашковка и Сал.
9 Смыкалин А. С. Перлюстрация корреспонденции и почтовая военная цензура в России и СССР. СПб., 2008. С. 149, 150.
10 Указом Президиума Верховного Совета СССР младшему сержанту Виктору Федоровичу Костоусову 22 февраля 1944 г. присвоено звание Героя Советского Союза за героические действия при форсировании Днепра. Газетную информацию об однокласснике подтвердили и родные в письмах из Невьянска.
11 Письма между воинскими частями доставлялись плохо из-за частой смены дислокации, поэтому связь через место жительства была надежнее.