КТО УЧАСТВОВАЛ В РАБОТЕ ОРГАНОВ МЕСТНОГО САМОУПРАВЛЕНИЯ В НИЖНЕМ ТАГИЛЕ В 1920–1930-х гг
«Я Б В ПОЛИТИКУ ПОШЕЛ»: КТО И ЗАЧЕМ УЧАСТВОВАЛ В РАБОТЕ ОРГАНОВ МЕСТНОГО САМОУПРАВЛЕНИЯ В НИЖНЕМ ТАГИЛЕ В 1920–1930-х гг
ГОРОД, СОЦИУМ, СРЕДА: ИСТОРИЯ И ВЕКТОРЫ РАЗВИТИЯ
Нижний Тагил, 28-29 октября 2022 г.
Сборник материалов II Всероссийской научно-практической конференции
Даренская Ирина Викторовна,
кандидат исторических наук, доцент,
социально-гуманитарный факультет,
Нижнетагильский государственный социально-педагогический институт
(филиал) Российского государственного
профессионально-педагогического университета,
г. Нижний Тагил, ivilinych@mail.ru
На рубеже 1920-х – 1930-х гг. на Урале в условиях «великого перелома» определяются новые форматы политического пространства, в рамках которого население городов и заводских поселков вынуждено осознанно выбирать стратегии взаимодействия с властью, определяя степень своей включенности/не включенности в политическую жизнь общества.
В рамках данной статьи мы сделаем акцент на анализе моделей поведения тех категорий населения Нижнего Тагила, отмечающего в 2022 году 300-летие со дня основания, которые выбирали формат активного участия в общественной жизни страны.
Одним из основных форматов «присутствия» в политической жизни государства стало участие в работе городских и сельских Советов рабочих и крестьянских депутатов и их исполнительных комитетах, которые не только являлись прямым инструментом реализации на местах принятых центральной властью решений, но и аккумулировали значительную часть обязанностей по осуществлению принятого курса.
8 февраля 1928 г. ЦИК СССР издал «Основные положения об образовании в Союзе ССР городских Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов» [6, с. 159].
Новая директива, уточняя аналогичное положение от 7 декабря 1925 г., предписывавшее организовывать городские Советы не только в тех городах, население которых насчитывало свыше 10 000 жителей, но и во всех населенных пунктах городского типа и рабочих поселках, закрепляла за горсоветами все предприятия, строения, земли, входящие в пределы городской черты и подтверждала функции этого органа, касающиеся утверждения бюджета и отчета об его исполнении, избрания делегатов на съезды Советов, решения вопросов жизнедеятельности города, проблем заключения займов.
Первый городской Совет был образован в Нижнем Тагиле в 1919 г. после получения населенным пунктом статуса города [7, л. 192].
Далее формирование Совета происходило на основании ежегодных перевыборов. Исключением являлся период с 1927 по 1928 г., когда Совет работал в прежнем составе в течение двух лет.
Городской Совет 10 созыва (1929 г.) был первым Советом, выборы в который прошли в условиях начавшегося «великого перелома», что оказало существенное влияние на ход кампании.
Порядок выборов в Совет определялся ст. 34–52 Инструкции ВЦИК «О выборах в Городские Советы» и ст. 59, 68, 69 Конституции РСФСР «О нормах представительства в Советы и лицах, имеющих избирательное право и лишенных такового», в соответствии с которыми Советы образовывались в населенных пунктах из расчета один депутат на каждые 100 избирателей [8, л. 32 об.].
В городах отчетные собрания, о начале которых население предупреждалось не позднее, чем за 5 дней, устраивались по производственным или профессиональным единицам (предприятиям, учреждениям и профессиональным союзам) [8, л. 32].
Для граждан, не занятых на производстве и не входящих в профсоюзы (кустарей, ремесленников, домашних хозяек, извозчиков и т. д.), выборы проводились по территориальным единицам. Избирательные участки объединяли в среднем по «организованному» населению до 350 человек и по «неорганизованному» до 300 человек [11, л. 8].
Количество депутатов, подлежащих избранию, определялось пропорционально числу избирателей данного участка.
Выборы депутатов Совета считались состоявшимися, если в них приняли участие не менее 35% избирателей [8, л. 136], но для сохранения социальной иллюзии о «советской демократии», при которой каждый человек мог влиять на процесс управления государством, власть проводила широкомасштабные кампании по привлечению жителей городов и заводских поселков на отчетно-выборные собрания.
Ставя своей задачей «политизировать» городских жителей, закрепить их готовность активно участвовать в отчетно-перевыборных кампаниях, руководство города делало акцент на массовость, которая являлась основным условием реализации идеологических функций выборов, в ходе которых, как отмечает О. Ю. Винниченко, все граждане становились соучастниками в создании мнимой действительности, которая благодаря участию в ней громадных масс, приобретала черты реальности [2, с. 19].
Так для привлечения населения на избирательные участки в ходе отчетно-выборной кампании в Советы в 1929 г. по Нижнему Тагилу в целях разъяснительной работы было организовано 62 собрания, на которых присутствовало 10 605 чел., 19 бесед с охватом 690 чел., 15 совещаний, 2 вечера вопросов и ответов (548 чел.), 19 женских собраний (1 071 чел.), 50 комсомольских собраний (525 чел.), несколько радиопередач, поставлено 4 живые газеты (1 350 чел.), 9 бесед-читок (730 чел.), несколько «летучих» митингов (8 000 чел.).
В рамках этой кампании было распространено свыше 10 000 агитационных листовок, потребкооперация издала 45 000 лозунгов, Госстрах отпечатал перевыборные лозунги на извещениях, посылаемых плательщикам [8, с. 135].
Примечательно оформление воззваний, в которых использовались как собственно текстовые, так и внетекстовые способы воздействия на различные категории читателей. Лозунги печатались на цветной бумаге, использовалась императивная подача текста, повелительное наклонение, выделялись жирным шрифтом ключевые слова – лозунги: «Рабкоры, улучшайте работу секций СОВЕТОВ в печати»; «Работница, используй наравне с мужчиной право управлять страной Советов – ИДИ работать в секцию»; «Рабочий, через активное участие в секции, УЛУЧШАЙ РАБОТУ СОВЕТОВ» [8, с. 136].
Представители местных советских органов стремились создать во время перевыборных кампаний атмосферу праздника и всеобщей сплоченности, используя для этого традиционные элементы русской праздничной культуры.
В воспоминаниях уральцев часто описываются сценарии организации кампаний, типичные для большинства городов и заводских поселков: «В день выборов в 11 часов раздался ружейный залп. Это был условный сигнал. Сразу явилось 3 повозки, запряженные парами лошадей, с галунами, колокольчиками, красными флагами, а вслед кавалерия из 7 всадников, гармонисты. Кавалерия галопом проскакала с криками – “собирайся на собрание”. Вслед за кавалерией показались повозки с молодежью и гармонистами. В 12 часов снова проскакали – “Иди на выборы”. Вскоре начала двигаться демонстрация, которая на обратном пути забирала всех избирателей. Явка 100%. Один старик “обескуражившись” зрелищем, говорил – “отродясь не видели столько миру на собраниях!”» [16, л. 78].
Далее возникают вопросы: «А кого же избирали в Советы?», «Кто и с какими мотивами «шел в политику»?
Анализируя большой блок источников властного и низового дискурса, можно выделить шесть мотивов участия в политической жизни.
Первая категория «активистов» рассматривала собственную деятельность как стратегию социального взаимодействия, обусловленную сугубо меркантильными мотивами: желанием улучшить материально-бытовое положение, решить жилищный вопрос, получить предлагаемый минимум социальных привилегий.
Вторая группа, представляющая собой активную часть населения с «запятнанным прошлым», использовала «политический активизм» как механизм социальной реабилитации, осознавая, что при «ежедневном надзоре за биографией» активная жизненная позиция является одним из действенных способов повышения и закрепления достигнутого социального статуса, вариантом приближения к социальному идеалу, реабилитацией «социального прошлого» за счет участия в общественной жизни.
Мотивация поведения третьей группы людей была обусловлена сохранением влияния в обществе преобразовательного импульса революционных событий. Осознание несовершенства системы, сопровождаемое «эффектом обманутых надежд», обусловливало стремление части городского населения изменить существующее положение посредством активной советской работы. Основную часть данной группы составляли коммунисты с дореволюционным партийным стажем. Их политическое влияние, особенно на молодежь и новые рабочие кадры, значительно отличалось от авторитета следующей группы, представленной членами партии с незначительным стажем ответственной работы.
Мотивы активности этой группы можно охарактеризовать как традиционно-инертные. Выдвигаемые производственными коллективами, без явной личной мотивации, они не стремились проявлять активность, внутренне не актуализируемую, и, следовательно, не являющуюся основой личностного поведения.
Мотивы обретения власти над другими людьми, служили побудительными аргументами для проявления «политического активизма» следующей группы населения. Этот тип достаточно трудно выделить, поскольку, не отдавая порой отчета об истинных мотивах своего поведения, они, тем более, не могли гласно о них заявлять из этических соображений.
Активность следующей группы «активистов» была обусловлена «компенсаторной» функцией. Стремясь ликвидировать отсталость в политическом образовании, становившуюся причиной внутренних комплексов, они воспринимали разные формы проявления политической активности как экспериментальную площадку для повышения политической культуры. Дополнительным аргументом проявления активности становилось стремление достигнуть преимущества перед другими людьми, тем самым устраняя приобретенные внутренние барьеры.
Для уточнения мотивов участия необходимо сконструировать социальный портрет депутата городского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов и его исполнительного комитета. В качестве базы анализа выберем состав Совета 1929 года созыва, в который было выбрано 227 депутатов.
Для реализации поставленной задачи была создана источнико-ориентированная база данных (БД), реализованная в СУБД Access, в основу которой были положены личные карточки депутатов городского Совета Нижнего Тагила, относящиеся, согласно классификации В. А. Перевертень, к группе ограниченно-массовых анкет [13, с. 53].
Обратимся к рассмотрению социального портрета депутатов городского Совета, отталкиваясь от социальной классификации общества и ее основных критериев. Основным фактором, влиявшим на формирование состава депутатов, являлась высокая социально-профессиональная мобильность членов общества, характерная для рубежа 1920-х – 1930-х гг.
Набирающая темпы индустриализация страны требовала увеличения численности промышленных рабочих за счет сельского населения. Эта тенденция приводила к резкому изменению социальной структуры населения, что отражалось на доле представителей каждой категории в органах власти.
Превалирующее большинство депутатов 10 созыва (65,58%) свое социальное положение определили как «рабочие». К этой категории относились лица, «основным занятием которых является и являлся физический наемный труд в производстве и на транспорте» [12].
Доля рабочих в составе городского Совета Нижнего Тагила существенно отличалась от
общесоюзных показателей (55,4% рабочих в составе горсоветов, из них 46% рабочие с производства, 9,4% – занимающие административно-хозяйственные должности) [4, л. 121], что было обусловлено промышленной специализацией города и планомерной работой местного партийно-государственного аппарата по реализации директив правительства по увеличению в составе Советов «рабочих от станка».
Стремление руководства страны обеспечить доминирование в составе Советов «рабочих от производства и крестьян от сохи» было связано с необходимостью консолидации общества и снятия напряжения во взаимоотношениях партийной власти со своей основной социальной опорой, взбудораженной принятым курсом на увеличение производительности и интенсификации труда.
Второй по значимости социальной категорий, представленной в городском Совете, являлись служащие. Поскольку в анкетах депутаты точно не указывали вид службы, то в эту социальную категорию были включены все лица, занятые на различных должностях на промышленных
предприятиях, в партийных и государственных органах, культурно-просветительских учреждениях, а также работающие в торговле, кооперации, профсоюзах и органах юстиции.
Но если общесоюзный показатель доли служащих в горсоветах составил 26,6% [4, л. 121], то в Нижнем Тагиле он равнялся 15,35% от общего числа депутатов. Уменьшение в индустриальных городах доли служащих в составе городских Советов депутатов объяснялось реализацией директивы партийного руководства о необходимости сокращения числа служащих в горсоветах и «максимального ограничения на ближайшие 2 года приема в партию нерабочих элементов» [5, с. 149].
В отличие от рабочих, крестьянство, третья группа депутатов, в которую мы включили категории населения, занимавшиеся в качестве основной хозяйственной деятельности сельскохозяйственным трудом, было менее однородной группой и составляло всего 2,3% от общего числа народных избранников (общесоюзный показатель – 3,3%) [4, л. 121].
Незначительный процент членов Совета от крестьянства закономерно объясняется производственной спецификой региона, реализуемой программой форсированной индустриализации, требовавшей перераспределение рабочей силы из деревни в город, что сказалось на изменении социальной структуры населенных пунктов и, соответственно, на социальном распределении состава депутатов городских Советов.
Характерно, что в 1929 г. доля депутатов, занятых сельским хозяйством, была гораздо ниже по сравнению с Советами последующих созывов.
В 1931 г. из 598 членов и кандидатов в члены Совета 175 человек (29,3%) были связаны с сельскохозяйственным производством [9].
Поскольку в общепринятой классификации предусмотрены три основные социальные категории, то депутатов, идентифицирующих себя как «домохозяин» либо «домохозяйка», «учащийся», «красноармеец», мы отнесли в категорию «прочие», удельный вес которой составил 12,1%.
Региональная политика советского государства оказала существенное влияние на демографический облик городских Советов.
Важным фактором, определявшим превалирование в составе городского Совета мужчин (65,5%), являлась производственная специфика региона, гендерная специфика разделения труда, характерная для развития советского общества на рубеже 1920-х – 1930-х гг.
Занятость в промышленном производстве, как и самостоятельный крестьянский труд, были, по – преимуществу, мужскими видами занятий, поэтому доля женщин среди представителей этих социальных категорий была гораздо ниже, особенно по сравнению с общесоюзными показателями. Несколько выше был процент женщин-депутатов в категории «служащие» (19,9% среди всех депутатов среди женщин и 42,4% соответственно).
Стремление властей включить женское население в активное политическое пространство, привлечь к решению производственных задач, существенно корректировалось сохранением традиционных представлений об ограниченности роли женщины в общественной жизни.
Если в общесоюзном масштабе число женщин составило 27% от общего числа депутатов
[4, л. 140] (для сравнения в 1927 г. – 21,1% [1, с. 5]), то в индустриальных городах гендерный ценз изменялся в сторону увеличения доли женщин.
Так, согласно итоговым материалам о ходе избирательной кампании 1929 г. по 10 райгорсоветам Уральской области соотношение мужчин и женщин среди депутатов Совета равнялось 69,7% к 30,3% (79,6% к 20,4% по итогам перевыборной кампании 1927 г. соответственно) [16, л. 92].
Рассматривая категорию «Возрастной состав», для определения шага возрастного интервала была использована формула Г. А. Стерджесса, что при варьировании возраста депутатов от 19 до 61 года составило 7 лет.
Большинство депутатов 10 созыва находилось в возрастном интервале 26–32 года, что стало следствием целенаправленной социальной политики руководства страны, так называемой «линией на внедрение молодняка в кадры» [14, с. 117-118].
Молодое поколение, прежде всего рабочий класс, являлось избранной группой, рассматриваемой в качестве нового поколения строителей социализма [15, с. 20].
Люди среднего и старшего поколения, как правило, отличались меньшей мобильностью. Достигнув, благодаря большому производственному стажу и высокой квалификации, определенного статуса и стабильной заработной платы, такие рабочие, в основной массе, не стремились к изменению своего положения посредством проявления активности и продвижения по партийной и общественной лестнице.
Анализ базы данных показывает, что существует устойчивая тенденция: чем старше возраст, тем больший процент беспартийных депутатов. Молодое поколение, в основной массе лояльнее относясь к новой власти, воспринимало вступление в партию как обязательный атрибут активной гражданской позиции.
Более подверженные влиянию государственной идеологии, разделяя и поддерживая ее, они активно добивались партийного билета, считая его или залогом дальнейшего продвижения и
стабильности, или документом, отражающим их идейные убеждения.
Представители старшего поколения, вступившие в партию до революции или в годы гражданской войны, в основном руководствовались идейными соображениями. Именно они составляли большинство партийных депутатов.
Другая часть людей, чей возраст превышал 35 лет, пережившая неоднократное изменение жизненных устоев, настороженно относилась к установившейся власти и не торопилась вступать в ряды партии, занимая выжидательную позицию.
Категория «партийность» в иерархии социально значимых качеств депутата городского Совета занимает одно из важнейших мест.
В 1929 г. из 215 депутатов, личные карточки которых сохранились в архиве, 37,2% были беспартийным (иное соотношение отмечается при анализе состава депутатов горсоветов на общесоюзном уровне, где число беспартийных депутатов составило – 50,3%, членов ВКП(б) – 42,5%, членов ВЛКСМ – 7,2%) [4, л. 121].
Меньший процент беспартийных депутатов (31,9%) отмечался среди рабочих, доля которых была выше в промышленных городах, поскольку для них как квазипривелигированной группы, существовали льготные условия вступления в партию. Членами ВЛКСМ являлись 3,3 % от общего количества депутатов тагильского совета.
Применительно к депутатскому корпусу городского Совета Нижнего Тагила анализ материалов базы данных показывает, что не существовало прямой зависимости между партийностью и уровнем образования членов Совета.
Если среди партийцев было больше людей с низшим и средним образованием (58,8% и 57,2% соответственно), то среди беспартийных превалировали депутаты со средним профессиональным образованием (54,3%). Члены ВЛКСМ, в основном (85,7%) имели или получали среднее образование.
Прямая зависимость существует между категориями «партийность» и «пол». Если 66% мужчин, в основном занятых на производстве и относящихся к «организованной» группе избирателей, были партийными, то 59,4% женщин-депутатов оставались беспартийными.
Одной из причин такого дисбаланса, наряду с действиями факторов традиционного характера, является принадлежность большинства представительниц женского населения к «неорганизованной» группе избирателей, для которых не существовало льготных условий вступления в партию.
Существенной характеристикой социального портрета депутата городского Совета являлся уровень образования. Анализ образовательного уровня депутатов местных Советов показывает, что в целом он был аналогичен по этому показателю составу центральных Советов.
Из 215 депутатов, указавших уровень своего образования, лишь 0,9% были неграмотными. Превалирующее число депутатов (76,7%) имели начальное образование. Из них 154 человека определяли свой образовательный уровень на основании обучения в начальных, народных и сельских школах, 11 человек (5,1%) считали себя малограмотными, то есть научившимися
лишь читать (в основном самостоятельно).
Хотя большинство депутатов было занято в промышленной сфере, среднее профессиональное образование получили только 35 человек. Высшее образование имели 7 человек, 5 депутатов имели либо незаконченное высшее образование, либо обучались на рабочем факультете.
Если по образовательному и партийному составу депутаты 10 созыва были неоднородны, то национальный состав отличался превалированием одной группы – депутатов русских по национальности (95,5%).
Остальные народности, проживавшие на территории Нижнего Тагила, были представлены в Совете следующим образом: белорусы – 1,4%, зыряне – 0,9%, татары, чехи, немцы, поляки по 0,46%, что не соответствовало пропорциям этнического состава населения г. Нижнего Тагила.
Следующая группа параметров относится к вторичным признакам социального облика депутата и включает в себя: самоидентификацию членов Совета как ударников коммунистического труда, выбор ими секции для работы, количество раз избраний в Совет, прохождение воинской службы.
Стремление квалифицировать себя как ударников коммунистического труда, имея производственный стаж от 1 года до 3 лет, характеризует 63% членов Совета, но преимущественно рабочих (80,2%). При анализе данной черты прослеживается тенденция: чем меньше возраст, а следовательно, стаж, тем большее количество рабочих считали себя ударниками.
Большинство депутатов, считавших себя ударниками коммунистического труда, первый раз избирались в городской Совет. Данная тенденция прослеживается и на материалах других городов Урала, где в первый раз избирались в Совет в 1929 г. 76,8% депутатов [16, л. 92].
Выбор секции для работы в городском Совете являлся еще одной составляющей социального портрета депутата, который отражает наиболее существенные проблемы жизнедеятельности города и проживания в нем человека.
С начала 1920-х гг. по-прежнему оставалось актуальным решение вопросов снабжения города, распределения продовольственных и промышленных товаров, проблем здравоохранения и образования, коммунально-бытового обслуживания, административно-правового и административно-хозяйственного управления. Значимость этих вопросов подтверждает проблематика прений и предложений на заседаниях секций, где перечисленным темам отводилось приоритетное внимание [10, л. 230-238].
На выбор секции существенно влияла и половая принадлежность депутата. Из общего числа женщин-депутатов 29% предпочитали работать в секции здравоохранения, что составляло 66,6% всех желающих осуществлять работу в рамках этой проблематики.
Для сравнения в секции образования изъявили желание работать 16% женщин, в кооперативной – 20,2%. Предпочтения мужчин-депутатов имели иную направленность. Изъявили желание работать в кооперативной секции 13,7%, в коммунально-бытовой – 11,6%, промышленности, здравоохранении, образовании – по 6,8%, финансово-налоговой и административно-хозяйственной – по 5,5% депутатов.
Таким образом, на основании обработки личных карточек депутатов, с привлечением документов, отражающих результаты деятельности местных Советов, а также материалов периодической печати, можно представить социальный облик той части населения, которая рассматривала работу в городском Совете как форму активного сотрудничества с властью.
Основу активного типа граждан составляли рабочие как квазипривилегированная группа, которая рассматривалась в качестве авангарда строителей социализма. Социальной базой данной категории были представители молодого поколения, с начальным уровнем образования, преимущественно занятые на производстве и утратившие связь с крестьянским хозяйством. В большинстве своем они избирались первый раз, причем как по собственной инициативе, так и при выдвижении их рабочими коллективами.
В силу особенностей этнического состава Нижнего Тагила, 95,5% из них были русские, хотя выдвиженцы от национальных меньшинств при избрании в Совет активно поддерживались местной властью.
Членство в партии было не обязательным условием для работы в городском Совете, но поскольку большинство депутатов Совета составляли рабочие, имеющие льготы при вступлении в ряды Коммунистической партии, то «партийность» депутата постепенно становилась распространенной характеристикой социального облика члена Совета.
Именно эта категория «новых людей», сформированная в результате компаний по «призыву во власть», стала фундаментом обеспечения социальной базы поддержки выбранного политического курса и формирования лояльного общественное мнение в отношении политики партии и государства.
Список литературы
1. Буткевич А. Я. Работница и крестьянка в советах / предисл. Н. Пахомова. – Москва: Оргкомиссия ЦИК Союза ССР по созыву Съезда работниц и крестьянок членов гор. и сел. советов и виков (риков), 1927 (тип. Хоз. отд. ВЦИК). – 38 с.
2. Винниченко О. Ю. Советы Урала в механизме государства 1929–1941 гг.: автореф. дис. … д-ра юрид. наук: 12.00.01 / Ур. гос. юрид. акад. – Екатеринбург,– 46 с.
3. Воробьев С. В. Современная отечественная историография партийногосударственной номенклатуры Урала 1920-х – 1930-х гг. // История и современное мировоззрение. – 2019. – № 4. – URL: https://cyberleninka.ru/article/n/ sovremennaya-otechestvennaya-istoriografiya-partiyno-gosudarstvennoynomenklatury-urala-1920-h-1930-h-gg (дата обращения: 05.08.2022).
4. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 3316. Оп. 12. Д. 32. Л. 121.
5. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК (1898–1970). Т. 4 (1927–1931). – Изд. 8-е, доп. и испр. – М.: Политиздат, 1970. – 342 с.
6. Коржихина Т. П. История государственных учреждений СССР: Материалы к источниковедению и историографии (1917–1990 гг.) / Рос. гос. гуманит. ун-т. – М.: РГГУ, 1992. – 234 с.
7. Нижнетагильский городской исторический архив (НТГИА). Ф. Р-70. Оп. 2. Д. 86
8. Нижнетагильский городской исторический архив. Ф. Р-70. Оп. 2. Д. 66.
9. Нижнетагильский городской исторический архив. Ф. 70. Оп. 2. Дд. 226,Т227.
10. Нижнетагильский городской исторический архив. Ф. Р-70. Оп. 2. Д. 107.
11. Нижнетагильский городской исторический архив. Ф. Р-70. Оп. 2. Д. 94.
12. Об определении социального состава организаций в партстатистике. – М.: Издательство ЦК ВКП(б), 1927. – 15 с.
13. Перевертень В. А. Модели организации информации в информационных системах для просопографическимх исследований // Круг идей: традиции и тенденции исторической информатики. Труды IV конференции Ассоциации «История и компьютер». – М., 1997. – 320 с.
14. Протоколы и стенографические отчеты съездов и конференций Коммунистической партии Советского Союза / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Тринадцатый съезд РКП(б). Май 1924 г. Стенографический отчет. – Москва: Госполитиздат, 1963. – 883 с.
15. Фицпатрик Ш. Классы и проблемы классовой принадлежности в советской России 20-х годов // Вопросы истории. – 1990. – № 8.
16. Центр документации общественных организаций Свердловской области (ЦДООСО). Центр документации общественных организаций Свердловской области. Ф. 4. Оп. 7. Д. 417.