СОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ РАЗВИТИЯ ПЕНИТЕНЦИАРНОЙ СИСТЕМЫ НА УРАЛЕ В 1920-е ГОДЫ
ВЕСТНИК ЧЕЛЯБИНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА 2008
Е. А. Игишева
Дается историографический анализ современной литературы по истории пенитенциарной системы на Урале в 1920-е гг. Рассматриваются точки зрения историков на ее периодизацию, типологию мест заключения, функционирование отдельных учреждений, режим содержания в них заключенных. Сделаны выводы о степени изученности проблемы, намечены дальнейшие пути ее исследования.
СОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ РАЗВИТИЯ ПЕНИТЕНЦИАРНОЙ СИСТЕМЫ НА УРАЛЕ В 1920-е ГОДЫ
Современные исследователи уделяют большое внимание изучению политической истории Урала в 1920-е гг. Интерес к этому периоду вызван тем, что в данное десятилетие закладывались основы советской политической системы, при этом 1920-е гг. отмечены рядом особенностей. Многие историки признают наличие в указанный период определенного плюрализма, который проявлялся в различных направлениях политического развития страны.
Одна из проблем становления советской политической системы в 1920-е гг. связана с историей правоохранительных органов. Особое место в их изучении отводится развитию пенитенциарной системы. Истории мест лишения свободы на Урале в 1920-е гг. посвящено немало работ современных уральских авторов. Тем не менее данная литература еще не подвергалась историографическому анализу.
При анализе этих работ автор статьи использовал методы историографического анализа, сформулированные в современной литературе1. Среди них как общенаучные методы — историзма и объективности, так и специальные методы историографического исследования — принцип целостности, ценностного подхода. Кроме того, применены методы конкретно-исторического анализа2.
Следует отметить, что в советской историографии история мест заключения на Урале в 1920-е гг. с точки зрения наказания людей по политическим мотивам практически не рассматривалась. В современной литературе эта тема получает освещение в работах многих исследователей3. Авторы изучают периодизацию становления пенитенциарной системы края, типы мест заключения, количественный и качественный состав заключенных, режим их содержания и другие вопросы.
Часть современных исследователей полагает, что уральский регион как место ссылки политически неблагонадежных слоев населения приобретает значение с момента проведения массовой коллективизации, сопровождаемой раскулачиванием. В. М. Кириллов считает, что законодательно политика спецколонизации была закреплена в постановлении СНК СССР от 18 августа 1930 г. «О мероприятиях по проведению спецколонизации в Северном и Сибирском краях и Уральской области»4.
Однако уже «в 1928-1929 гг. появляются первые узники, осужденные по ст. 58 и числящиеся за Полномочным представителем ОГПУ по Уралу»5.
Вторая точка зрения высказывается Л. И. Футорянским, который указывает, что, например, судебно и административно высланные в Оренбургский край стали прибывать ранее 1927 г. К этому году заключенных насчитывалось 160 человек. Этот вопрос, подчеркивает историк, рассматривался на заседании горсовета, где было отмечено «весьма вероятное увеличение их в будущем»6.
Следующая группа историков считает, и мы разделяем их точку зрения, что места принудительного размещения политических заключенных стали создаваться на Урале с начала 1920-х гг.7
В современной юридической и исторической литературе нет единства по вопросу о периодизации истории пенитенциарной системы в советской России на протяжении 1920-х гг. С. И. Кузьмин выделяет в ее развитии в первые десятилетия Советской власти два этапа: октябрь 1917 — 1920 гг. и 1921–1929 гг., связывая развитие второго этапа с нэпом8. По мнению А. А. Рябинина, первые этапы в развитии пенитенциарной системы в советской России были следующие: 1917–1924 и 1925–1934 гг.9
А. С. Смыкалин выделяет этап «формирования и развития пенитенциарной системы советского государства (1917–1924 гг.)» и этап «пенитенциарной системы РСФСР в период административно-командного управления страной (1925–1940 гг.)». По его мнению, границей между ними стало принятие в октябре 1924 г. первого советского Исправительно-трудового кодекса РСФСР10.
П. Е. Нежданов считает, что и в начале 1920-х гг. «пенитенциарная система Советского государства практически не жила своей самостоятельной жизнью, подчиняясь общим законам государства. Эта жизнь регулировалась массой секретных и совершенно секретных приказов, инструкций, циркуляров. Принцип социалистической законности здесь был заменен принципом государственной целесообразности»11.
Анализ современной литературы о пенитенциарной системе советского государства в 1920-е гг. позволил автору данной статьи выделить три этапа в ее функционировании на протяжении этого десятилетия. Первый этап пришелся на 1920–1922 гг., когда на Урале происходил переход от политики «военного коммунизма» к нэпу; второй — на годы новой экономической политики; начало третьего совпало со свертыванием нэпа и переходом к политике форсированной модернизации.
Изучая первый этап, исследователи описывают различные типы мест заключения, которые существовали на Урале в начале 1920-х гг., и приходят к выводу, что в это время большевиками использовались для заключения своих политических противников пенитенциарные учреждения как дореволюционного периода, так и созданные уже при новой власти. Е. А. Бушаров указывает, что «из прежних мест заключения продолжали существовать только тюрьмы и арестные дома»12.
Особое внимание историки уделяют изучению тех типов мест заключения, которые появились уже при большевистском режиме. В. М. Кириллов замечает, что «с 1920 по 1929 г. в нашей стране существовали лагеря особого назначения»13. Л. П. Рассказов отмечает, что в ведении ОГПУ кроме них находились политизоляторы: Верхне-Уральский, Челябинский, Тобольский, которые подчинялись с 15 мая 1925 г. Тюремному отделу ОГПУ14. А. С. Смыкалин пишет о деятельности исправдомов в Екатеринбурге15. Е. А. Бушаров указывает на то, что в 1920–1922 гг. были учреждены исправдома в Тобольске, Тюмени, Ишиме и арестные дома — в Ялуторовске, Туринске, Сургуте, Березове. Кроме того, он пишет о существовании сельскохозяйственных колоний16.
История концлагерей на Урале в 1920-е гг. изучается в работах А. В. Букреева, Е. А. Бушарова, А. В. Ефанова, В. М. Кириллова, П. Е. Нежданова, Н. В. Подпрятова, Т. И. Славко, А. С. Смыкалина, А. В. Чевардина и др.17
В современной литературе показывается отличие данного типа заключения от других. В. М. Кириллов пишет, что согласно законодательству, в концлагерях содержались «лица, совершившие различные преступления и проступки (обвиняемые в спекуляции, саботаже, преступлениях по должности и пр.), заведомые угнетатели, эксплуататоры труда и приверженцы буржуазного и царского дворянского строя»18.
По другим данным, «в отличие от обычных мест лишения свободы, концентрационные лагеря создаются тоталитарными режимами в период террора либо колониальными — в период военных действий; заключение в концентрационных лагерях не носит обычно характера уголовного наказания»19.
Е. А. Бушаров рассматривает концлагерь «как место массового заключения гражданского населения или военно- пленных, как правило, во внесудебном порядке»20. По этому поводу следует заметить, что правовой статус этого типа заключения был определен декретом ВЦИК от 1919 г. «О создании лагерей принудительных работ»21.
В литературе высказываются различные мнения о начальной дате создания концлагерей на Урале. В. М. Кириллов пишет: «Декрет о красном терроре положил начало созданию концлагерей»22.
По его словам, этим декретом «официально вводятся термины “террор”, “концлагеря” и воплощаются в жестокой практике с частым обращением к высшей мере наказания — расстрелу»23. Е. А. Бушаров считает, что «с лета 1918 г. советская власть стала использовать концентрационные лагеря, в которых ранее содержались военнопленные, для изоляции своих активных классовых противников»24.
В современной исторической литературе можно обнаружить данные о функционировании конкретных концлагерей в Уральском регионе. По сведениям В. Степанова, в Екатеринбургской губернии было создано 3 концлагеря25.
Современные исследователи описывают деятельность исправительно-трудовых лагерей № 1 в Екатеринбурге, № 2 в Нижнем Тагиле (на Малой Кушве), № 3 в Верхотурье.
Г. И. Степанова обнаружила в архивах документы о создании Екатеринбургского губернского концлагеря № 1 в 1920 г.26 По данным А. С. Смыкалина, в 1921 г. в нем находилось 812 заключенных, однако из-за болезней, эпидемии тифа и высокой смертности, которая достигала 12,7 %, работоспособность заключенных составляла лишь 25 %27. С. П. Мельгунов указывал на то, что в этом лагере царили дикий произвол и полное беззаконие. После побега 6 заключенных, пишет автор, заведующий отделом принудительных работ Уранов в назидание оставшимся лично расстрелял 25 человек из числа белых офицеров, содержащихся в лагере28.
В современной литературе накоплен значительный материал по истории лагеря принудительных работ на Малой Кушве (Н. Тагил) (концлагерь № 2), который существовал в конце 1920 — июле 1922 г. Исследователи на основе изучения регистрационных книг заключенных данного лагеря восстановили социальный состав осужденных, их национальность, виды преступлений.
По мнению А. В. Букреева, «основная масса заключенных относилась к социальным низам. Большинство составляли крестьяне, на втором месте по численности рабочие, как правило, неквалифицированные (чернорабочие). Среди верхов были выходцы из интеллигенции (преподаватель Московского университета), духовенства»29.
По подсчетам П. Е. Нежданова, до 80 % осужденных были крестьяне, среди которых около 66 % относились к участникам восстания А. С. Антонова; 13 % составляли мещане, в основном квалифицированные рабочие, 2 % — крупные чиновники, 2 % — белогвардейцы, бывшие жандармы, полицейские, 2 % — дворяне30.
А. В. Букреев считает, что в 1921 г. более трети заключенных составляли уроженцы Тамбовской губернии, осужденные за дезертирство и бандитизм. По его подсчетам, всего в Нижнетагильском лагере содержались жители более чем 20 губерний31. П. Е. Нежданов отмечает, что большинство из заключенных лагеря были переведены на Урал из Центральной России32.
О национальном составе заключенных пишут П. Е. Нежданов и А. В. Чевардин. По их подсчетам, в лагере находилось 39 польских гражданских лиц и 19 военнопленных, которые вместе составляли 6,2 % всех заключенных лагеря. Кроме того, здесь отбывали наказание латыши и литовцы33.
По данным А. В. Букреева, «в Нижнетагильском концлагере № 2 содержались заключенные, осужденные за более чем за 30 видов преступлений, начиная с “безбилетного проезда”, кончая стандартной формулировкой “враг революции”»34. П. Е. Нежданов отмечает, что большинство заключенных были осуждены за дезертирство и бандитизм — 61 %, за контрреволюционные выступления и агитацию — 9 %. Сроки заключения за эти преступления составляли от года до 5 лет.11 % были осуждены за проезд на железнодорожном транспорте без билета. За экономические преступления: кражи и грабежи — 3 %, взяточничество — 2 %, спекуляцию — 2 %, покупку и сбыт краденного — 2 %. Эти типы преступлений карались сроками от 7 до 20 лет35.
А. С. Смыкалин отмечает, что в ноябре 1921 г. в этом лагере содержалось 7 человек, у которых в графе «окончание срока заключения» стояла запись «до ликвидации бандитизма». По мнению автора, «такие неопределенные приговоры выносились, как правило, в отношении изобличенных в преступлениях представителей эксплуататорских классов, которых, по мнению большевистского правительства, в условиях гражданской войны нельзя было освобождать, ибо была велика вероятность, что они вновь активно включатся в борьбу с Советской властью»36.
В литературе встречаются данные о режиме содержания заключенных в концлагерях в других районах Урала. Н. В. Подпрятов описывает функционирование концлагеря в Прикамье, который формировался из пленных белогвардейцев, перебежчиков из белой армии, осужденных красноармейцев37.
С. П. Мельгунов опубликовал данные, свидетельствующие о том, что в лагерях принудительных работ широко практиковались расстрелы заложников. По его данным, в Перми за покушения на Урицкого и Ленина погибло множество не причастных к этому делу людей; тысячи были взяты заложниками38.
А. С. Смыкалин пишет: «Те, кого не расстреляли, были обречены на медленную смерть от истощения». Он указывает на то, что весной–летом 1922 г. в Пермском исполкоме составлялись сотни сохранившихся до наших дней актов о фиксировании ненасильственной смерти. Диагноз — «истощение организма»39.
Е. А. Бушаров и Ф. Р. Усманова пишут о лагерях в Тюменской области. Ф. Р. Усманова отмечает, что в 1920–1922 гг. на территории Тюменского края существовали концентрационные лагеря (лагеря принудительных работ)40. Е. А. Бушаров уточняет, что «после восстановления советской власти в Тюменской губернии было организовано два концентрационных лагеря: в Тобольске и Тюмени»41.
Судя по работам данных исследователей, лагеря, которые существовали в Тюменской губернии, заметно отличались от лагерей Екатеринбургской и Пермской губерний по численности и по местам, из которых прибывали заключенные (данные лагеря были предназначены, прежде всего, для крестьян, участвовавших в западно-сибирском восстании). Е. А. Бушаров сообщает, что «заключенные в лагеря поступали из исправительных домов (тюрем) Тюмени, Тобольска, Ишима. Среди них были люди, подвергнутые наказанию как в судебном (по приговорам ревтрибуналов и уездных народных судов), так и во внесудебном (по решению ЧК) порядке. Все заключенные были жителями Тюменской губернии. Их средняя численность в каждом из лагерей составляла около 100 человек. Впрочем, в Тюменском концлагере эта цифра в отдельные месяцы доходила до 150 человек»41.
Но самое главное отличие тюменских лагерей, по мнению Е. А. Бушарова, заключается в том, что «режим содержания в лагерях губернии был довольно мягким». Автор пишет: «Победившая в гражданской войне и еще не утратившая “революционного романтизма” власть распространила на заключенных почти все права, предоставляемые трудящимся — 8-часовой рабочий день, оплату за труд, предоставление отпуска и т. д.»42
Действительно, в постановлении ВЦИК «Организация лагерей принудительных работ» говорилось: «Для заключенных устанавливается 8-часовой рабочий день. Сверхурочные и ночные работы могут быть введены с соблюдением правил кодекса законов о труде»43. Но как это контрастирует с описанием режима заключения и условия труда в концлагерях соседней Екатеринбургской губернии!
Е. А. Бушаров пишет: «В ноябре–декабре 1922 г. общее число заключенных в лагерях губернии составляло 150 человек. Причина сокращения лагерников была связана с тем, что по постановлению ВЦИК от 6 февраля 1922 г. право чрезвычайных комиссий на внесудебную репрессию было отменено, а ведь именно чекисты являлись до сих пор “поставщиками” заключенных в концентрационные лагеря»44.
Изучая историю пенитенциарной системы в 1920-е гг., исследователи обратили внимание на то, что она не была статичной, а трансформировалась по мере изменения политической и экономической обстановки в стране. Первая реорганизация мест заключения в новых условиях была проведена большевиками в 1922 г. Смысл ее, считают историки, заключался не только в том, что произошла определенная эволюция типов мест заключения, в частности, в конце 1922 г. были реорганизованы концентрационные лагеря, но и в самой концепции пенитенциарной системы.
Описывая процесс реорганизации концлагерей на Урале, Е. А. Бушаров считает, что «главной причиной их ликвидации были не материальные издержки или недостатки в организации. Изменилась политическая ситуация в стране: были ликвидированы очаги открытого сопротивления, закончилась гражданская война, власти уже не боялись реставрации старого строя, и повсеместное существование лагерей, где отбывали сроки политические противники, было сочтено излишним. Часть лагерей закрыли, другие преобразовали в исправительно-трудовые дома, сельскохозяйственные и ремесленные колонии и т. д.»44.
О существовании концлагерей в дальнейшем говорит Положение о правах ОГПУ в части административных высылок, ссылок и заключении в концентрационный лагерь, утвержденное ЦИК СССР 28 марта 1924 г. В нем перечислялись категории лиц, которых следовало заключать в концлагерь. К ним относились: причастные к контрреволюционной деятельности, шпионажу и другим видам государственных преступлений; подозреваемые в контрабандной деятельности, подделке денежных знаков, спекулянты советской и иностранной валютой и др.45
Характеризуя советскую пенитенциарную систему в годы нэпа, А. С. Смыкалин пишет: «В 1924 г. в РСФСР имелось уже 417 мест заключения (включая исправительные дома, сельскохозяйственные колонии, трудовые дома и т. п.)». По его словам, «в описываемый период количество мест заключения имеет тенденцию к росту. Пенитенциарная система страны укрепляется, увеличивается ее контингент». Он приводит данные по Екатеринбургской губернии, где на этот момент имелись Екатеринбургский, Нижне-Туринский, Шадринский, Камышловский, Красноуфимский, Нижне-Тагильский исправдома, Екатеринбургский, Ирбитский и Верхотурский дома заключения. По его данным, наполняемость пенитенциарных учреждений губернии была немногим выше установленной нормы46.
М. Б. Смирнов, С. П. Сигачев, Д. В. Шкапов обращают внимание на то, что в годы нэпа преобладали сравнительно небольшие колонии и другие места лишения свободы. Этот факт они объясняют отсутствием в 1920-е гг. крупномасштабных государственных промышленных объектов и малой востребованностью принудительного труда в условиях безработицы47.
А. С. Смыкалин, Ф. Р. Усманова и другие исследователи отмечают, что под влиянием новой экономической политики серьезно изменились условия и режим содержания заключенных. Во-первых, произошло определенное облегчение условий заключения. Об этом, в частности, свидетельствует законодательство того времени. 16 февраля 1925 г. ВЦИК издал декрет «Об утверждении комиссий для надзора за постановлениями губернских (областных) комиссий в области применения ими досрочного освобождения и сокращения срока отбываемого наказания»48.
21 апреля 1925 г. был принят Закон РСФСР «О предоставлении отпусков из мест заключения на полевые работы заключенным крестьянам»49. 1 марта 1926 г. ВЦИК принял декрет «Об освобождении от отбывания принудительных работ без содержания под стражей лиц, присуждаемых к таковому до 1 января 1925 г.»50.
Исследователи обратили внимание на попытку перевода мест заключения на своеобразный «хозрасчет» из-за недостаточных у государства средств на их содержание. НКЮ РСФСР даже составил список мест заключения, которые должны были содержаться исключительно на государственные средства. В Уральском регионе это были Вятская изоляционная тюрьма; Уфимский центральный исправдом для содержания лиц, приговоренных к заключению со строгой изоляцией и других долгосрочных заключенных; Златоустовская центральная пересыльная тюрьма51.
Как сообщает А. Б. Суслов, «на протяжении 20-х гг. в недрах НКВД и Наркомюста возникали разнообразные проекты “рационализации” тюремного дела. В основном их смысл сводился к некоторому сокращению расходов на содержание заключенных за счет привлечения их к труду»52.
Любопытные сведения о поисках дополнительных средств для содержания заключенных дают законы того времени. 4 ноября 1925 г. был принят декрет СНК РСФСР «Об обращении на нужды помощи заключенным и освобождаемым из мест заключения вещей, не востребованных собственниками по выбытию из мест заключения»53.
Историки пишут об изменениях, которые происходили в составе заключенных в уральском регионе в годы нэпа. По наблюдениям Д. Б. Павлова, в декабре 1922 г. политбюро ЦК РКП(б) вынесло решение «удалить меньшевиков из всех государственных, профессиональных и кооперативных учреждений»54. С. В. Тютюкин считает, что «“удалить” означало отправить в административную ссылку или в лагерь (если не было объективных данных для предания суду)». Основным местом заключения меньшевиков, пишет он, были Соловецкие лагеря, но их помещали и в тюрьмах на территории всей страны, в том числе в тюрьму Екатеринбурга и Верхнеуральский политизолятор55.
По мнению Ф. Р. Усмановой, «в общих местах заключения на протяжении 20-х гг. преобладают осужденные за имущественные преступления, что объясняется трудностями гражданской войны, иностранной интервенции и восстановительного периода. Но постепенно традиции, связанные с дореволюционной каторгой и ссылкой, возобновляются».
Проанализировав деятельность тюрьмы-изолятора при Тобольском исправительно-трудовом доме, она пишет: «Установлено, что на протяжении 20-х гг. корпуса политизолятора, вследствие усиления репрессий в отношении политических противников советской власти, были постоянно переполнены не только уголовниками, но и осужденными за контрреволюционные преступления. Рост количества заключенных вызывали также кампании по ликвидации кулачества…»56
По состоянию на 7 августа 1928 г., указывает В. М. Кириллов, в Нижнетагильском исправдоме по ст. 58-10 находилось 2 человека, чуть позже за Полномочным представителем ОГПУ на Урале числилось в этом исправдоме уже 20 человек. Были единицы таких заключенных в Надеждинском и Верхотурском труддомах. В декабре 1929 г. в Нижнем Тагиле по ст. 58 осудили 28 человек. Автор пишет: «Все они являлись крестьянами, попавшими под суд за хулиганство»57.
Некоторые исследователи полагают, что теоретическая база под произвол по отношению к «классовым врагам» закладывалась не в 1930-е гг., а значительно раньше. А. С. Смыкалин, например, указывает, что уже в 1920-е гг.«перед советскими судами ставилась задача внимательно отслеживать классовую принадлежность подсудимого, от чего в большинстве случаев зависел приговор и его исполнение в системе ИТУ страны»58.
Современные исследователи отмечают, что отмена нэпа, начало форсированной индустриализации, сопровождавшееся появлением крупных объектов, требующих привлечения большого количества работников, стали объективными условиями для изменения пенитенциарных концепций и структур, привели к новой реорганизации мест заключения на Урале. А. Б. Суслов полагает, что ее начало связано с постановлением ВЦИК и СНК РСФСР «О карательной политике и состоянии мест заключения» от 26 марта 1928 г. В нем, пишет автор, наркоматам юстиции и внутренних дел предлагалось разработать проект законодательства о принудительных работах, который, в частности, должен был базироваться на принципах: а) бесплатности, б) хозяйственной выгодности, в) такой их организации, чтобы они представляли собой реальную силу репрессии и т. д.»59.
По мнению Н. А. Морозова, в 1929 г. начинается «переход от “соловецкой модели” режима содержания и “трудового использования” заключенных к модели ГУЛАГа (разделение пенитенциарной системы на две подсистемы — исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ) и исправительно-трудовые колонии (ИТК)…), ужесточение репрессивных сторон законодательства»60.
Таким образом, можно констатировать, что историки уже проделали определенную работу по изучению пенитенциарной системы на Урале в 1920-е гг. Авторы изучают вопрос о времени превращения уральского региона в место политической ссылки, периодизацию становления пенитенциарной системы, типы мест заключения, количественный и качественный состав заключенных, режим их содержания.
К недостаткам современной исторической литературы по данной теме можно отнести то, что материалы носят пока разрозненный характер, не всегда полно отражают отдельные стороны проблемы. Кроме того, историки высказывают различные мнения о роли мест заключения в репрессивной политике советского государства в 1920-е гг.
В дополнительном исследовании нуждается функционирование отдельных лагерей на территории края. При изучении пенитенциарной системы на Урале в 1920-е гг. исследователям необходимо выделять политзаключенных как особую категорию содержащихся в местах лишения свободы и попытаться составить их более полный социальный портрет.
Примечания
1 См.: Прядеин В. С. Актуальные вопросы методологии историографических исследований. Екатеринбург, 1995; Историография истории России до 1917 г. / Под ред. М. Ю. Лачаевой. М., 2003. Т. 1 и др.
2 См.: Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. 2-е изд. М., 2003.
3 См.: Кириллов В. М. История тюрем и лагерей Нижнего Тагила в советский период // Тоталитаризм и личность. Пермь, 1994; Он же. Тагиллаг НКВД // Уральский областник: Краеведческий альманах. Екатеринбург, 1996; Он же. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала. 1920-е — начало 50-х гг.: В 2 ч. Н. Тагил, 1996; Маламуд Г. Я. Генезис системы принудительного труда в СССР и Уральском регионе (1920–1930-е гг.) // История репрессий на Урале: идеология, политика, практика (1917–1980-е гг.). Н. Тагил, 1997; Смыкалин А. С. Колонии и тюрьмы в советской России. М., 1998; Он же. Пенитенциарная система Урала (1917–1940 гг.) // Урал индустриальный. Бакунинские чтения: Материалы VIII Всерос. науч. конф. Екатеринбург, 2007. Т. 2; Бортникова О. Н., Усманова Ф. Р. Некоторые проблемы кадрового обеспечения в исправительно-трудовых учреждениях Тюменской губернии (1918–1923 гг.) // Словцовские чтения – 2000. Тюмень, 2000; Они же. Формы и способы исправления асоциальных элементов в 20-е гг. // Проблемы философии государства и права. Тюмень, 2003; Рубинов М. В. Становление и развитие советской пенитенциарной системы. 1918–1934 гг. (по материалам Урала): Автореф. дис. … канд. ист. наук. Пермь, 2000; Боркова Е. В. Трансформация тюремной системы в СССР в 20-х — 50-х гг. ХХ в. (на примере Тюменской области) // Диалог культур и цивилизаций: Тез. IV науч. конф. молодых историков Сибири и Урала. Тобольск, 2002; Она же. К вопросу о реформировании системы Государственного управления лагерей на территории Обь-Иртышского края 1918–1940 гг. // Вестн. Тобол. пед. ин-та им. Д. И. Менделеева. 2003. № 1; Усманова Ф. Р. Использование труда заключенных в местах лишения свободы Тюменского края в первые годы советской власти // Мат. науч. конф., посв. 100-летию со дня рожд. проф. П. И. Рощевского. Тюмень, 2003; Она же. История становления и развития советской пенитенциарной системы в Тюменском регионе (1918–1956 гг.): Автореф. дис. … канд. ист. наук. Тюмень, 2004; Пашина М. В. Использование труда заключенных в концентрационных лагерях Среднего Урала в 1918– 1921 гг. // Урал индустриальный. Бакунинские чтения: Материалы VIII Всерос. науч. конф. Екатеринбург, 2007. Т. 2; и др.
4 См.: Кириллов В.М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала. 1920-е –начало 50-х гг. Ч.1. С. 113.
5 Там же. С. 181.
6 См.: История Оренбуржья. Оренбург, 1996. С. 239–240.
7 См.: Алексеева Л. В. О политических ссыльных и репрессиях в Северо-Западной Сибири (первая половина ХХ в.) // Тез. докл. и сообщ. III регион. музейной конф., посв. 70-летию ХМАО. Нижневартовск, 2000; Горшков С. В., Попов Н. Н. Советская ссылка на Обь-Иртышский Север (1920–1960-е гг.) // Русские старожилы: Материалы III Сиб. симп. «Культурное наследие народов Западной Сибири», Тобольск, 11–13 дек. 2000 г. Тобольск ; Омск, 2000; и др.
8 См.: Кузьмин С. И. Политико-правовые основы становления и развития системы исправительно- трудовых учреждений советского государства (1917–1985 гг.): Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. М., 1992. С. 16.
9 См.: Рябинин А. А. Основы исправительно-трудового (уголовно-исполнительного) права Российской Федерации (вопросы дифференциации и индивидуализации наказания). М., 1995. С. 11.
10 См.: Смыкалин А. С. Указ. соч. С. 33.
11 Нежданов П. Е. Социальный состав заключенных концлагеря на Малой Кушве // Тагильский край в панораме веков: Материалы науч.-практ. конф., Н. Тагил, 12–13 мая 1999 г. Екатеринбург, 1999. С. 98.
12 Бушаров Е. А. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь… // Сиб. ист. журн. 2004. № 1. С. 9.
13 Кириллов В. М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала. 1920-е — начало 50-х гг. Ч. 2. С. 3.
14 См.: Рассказов Л. П. Карательные органы в процессе формирования и функционирования административно-командной системы в Советском государстве (1917–1941). С. 218.
15 См.: Смыкалин А. С. Указ. соч. С. 63–64.
16 См.: Бушаров Е. А. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь… С. 9.
17 См.: Букреев А. В. Социальный облик заключенных Нижнетагильского концентрационного лагеря № 2 (по материалам регистрационных книг за 1921 год) // Междисциплинарный подход в историческом исследовании. Екатеринбург, 1993; Подпрятов Н. В. Организация карательного воздействия на военнослужащих в начале 20-х гг. в Прикамье // История репрессий на Урале в годы Советской власти. Екатеринбург, 1994; Славко Т. И. Исправительно-трудовые лагеря на Урале в 20-е гг. (проблемы формирования банка данных) // Круг идей: развитие исторической информатики: Тр. II конф. Ассоциации «Историк и компьютер». М., 1995; Ефанов А. В. Судьба Нижнетагильского Скорбищенского женского монастыря при советской власти // Тагильский край в панораме веков; Нежданов П. Е. Социальный состав заключенных концлагеря на Малой Кушве // Там же; Чевардин А. В. Репрессии против поляков и польских граждан в Свердловской области и Нижнем Тагиле в 1920–1940-е гг. // Там же; Бушаров Е. А. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь… и др.
18 Кириллов В. М.История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала. 1920-е — начало 50-х гг. Ч. 1. С. 57–58.
19 Большой юридический словарь. М., 1997. С. 316.
20 Бушаров Е. А. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь… С. 9.
21 См.: Сборник декретов. 1919. М., 1920. С. 80.
22 Кириллов В. М. История тюрем и лагерей Н. Тагила в советский период. С. 164.
23 Он же. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала 1920-е — начало 50-х гг. Ч. 1. С. 56.
24 Бушаров Е. А. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь… С. 10.
25 См.: Степанов В. Красный террор // Радуга. 1991. № 2. С. 65.
26 См.: Степанова Г. И. Документы ЦДОССО о репрессиях на Урале в 20-е — начале 50-х гг.
// История репрессий на Урале в годы Советской власти. С. 123.
27 См.: Смыкалин А. С. Колонии и тюрьмы в советской России. С. 83.
28 См.: Мельгунов С. П. Красный террор в России. М., 1990. С. 76.
29 Букреев А. В. Социальный облик заключенных Нижнетагильского концентрационного лагеря № 2. С. 28.
30 См.: Нежданов П. Е. Социальный состав заключенных концлагеря на Малой Кушве. С. 97.
31 См.: Букреев А. В. Социальный облик заключенных Нижнетагильского концентрационного лагеря № 2. С. 28.
32 См.: Нежданов П. Е. Социальный состав заключенных концлагеря на Малой Кушве. С. 97.
33 См.: Чевардин А. В. Репрессии против поляков и польских граждан в Свердловской области и Нижнем Тагиле в 1920–1940-е гг. С. 105.
34 Букреев А. В. Социальный облик заключенных Нижнетагильского концентрационного лагеря № 2. С. 28.
35 См.: Нежданов П. Е. Социальный состав заключенных концлагеря на Малой Кушве. С. 97.
36 Смыкалин А. С. Колонии и тюрьмы в советской России. С. 55.
37 См.: Подпрятов Н. В. Организация карательного воздействия на военнослужащих в начале 20-х гг. в Прикамье. С. 119–120.
38 См.: Мельгунов С. П. Красный террор в России. С. 25.
39 Смыкалин А. С. Колонии и тюрьмы в советской России. С. 62.
40 См.: Усманова Ф. Р. Использование труда заключенных в местах лишения свободы Тюменского края в первые годы советской власти. С. 125.
41 Бушаров Е. А. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь… С. 10.
42 Там же. С. 12.
43 Цит. по: Смыкалин А. С. Колонии и тюрьмы в советской России. С. 239.
44 Бушаров Е. А. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь… С. 15.
45 Цит. по: Смыкалин А. С. Колонии и тюрьмы в советской России. С. 245.
46 См.: Бушаров Е. А. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь… С. 67–68.
47 См.: Смирнов М. Б., Сигачев С. П., Шкапов Д. В. Система мест заключения в СССР. С. 25.
48 См.: Собрание узаконений правительства РСФСР. 1925. № 12. Ст. 84.
49 Там же. № 25. Ст. 181.
50 Там же. 1926. № 13. Ст. 102.
51 См.: Еженедельник советской юстиции. 1922. № 34. С. 24.
52 См.: Суслов А. Б. Спецконтингент в Пермской области (1929–1953 гг.). Екатеринбург ; Пермь, 2003. С. 12.
53 См.: Собрание узаконений правительства РСФСР. 1925. № 76. Ст. 591.
54 Павлов Д.Б.Большевистская диктатура против социалистов и анархистов.С. 82.
55 См.: Тютюкин С. В. Меньшевизм. С. 520.
56 Усманова Ф. Р. История становления и развития советской пенитенциарной системы в Тюменском регионе (1918–1956 гг.). С. 19–20.
57 Кириллов В. М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала. 1920-е — начало 50-х гг. Ч. 1. С. 181.
58 Смыкалин А. С. Колонии и тюрьмы в советской России. С. 40.
59 Суслов А. Б. Спецконтингент в Пермской области (1929–1953 гг.). С. 12–13.
60 Морозов Н. А. ГУЛАГ в Коми крае. 1929–1956 гг.: Автореф. дис. … д-ра ист. наук. Екатеринбург, 2004. С. 5.