БУРАЧНИКИ ВЕРХОТУРСКОГО УЕЗДА
Бурачники Нижнесалдинского завода
Художественная культура уральских заводов конца XVIII — первой половины XIX века: сборник докладов всероссийской научно-практической конференции. 9-12 октября 2019
Андрей Анатольевич Бобрихин, кандидат философских наук, заведующий сектором наивного искусства, Екатеринбургский музей изобразительных искусств, Екатеринбург
О существовании бурачного1 промысла в городе Нижняя Салда на Урале известно давно. Однако до сих пор расписные туеса из Нижней Салды существуют как бы в тени соседей—нижнетагильских расписных подносов и бытовых предметов.
О кустарных промыслах Верхотурского уезда Пермской губернии писали ученые и публицисты, а бурачники Нижней Салды уже в XIX веке участвовали в региональных и российских выставках. В «Хозяйственном описании Пермской губернии», подготовленном к 1804 году и переизданном в 1811–1813 годах, Н. С. Попов пишет об изготовлении здесь бураков [10, с. 30].
В 1915 году выходит «Очерк кустарных промыслов Верхотурского уезда Пермской губернии» под редакцией В. Сумарокова, являющийся кратким статистическим отчетом и фиксацией явления. Более близкие нам по времени публикации о бурачных промыслах выходят в 1988 году, когда известный исследователь народных росписей В. А. Барадулин издаёт книгу «Народные росписи Урала и Приуралья (Крестьянский расписной дом)», где вскользь упоминает о мастерах Нижней Салды, отдавая приоритет качеству и известности бураков из Нижнего Тагила.
Первый Почётный гражданин Свердловской области, подвижник и коллекционер Иван Данилович Самойлов в 1988 году систематизирует свою коллекцию, ставшую музеем, публикуя «Каталог уральской народной росписи крестьянских домов и предметов быта в собрании Нижне-синячихинского музея-заповедника», где нашлось место буракам из Нижней Салды [6].
В 1992 году в научно-популярном ежегоднике «Лес и человек »выходит статья исследователя А. Дмитриева «Тагильские бураки », которой автор уделяет несколько строк бурачным прославлением промыслам, существовавшим в селах вдоль реки Салды [5].
И, наконец, в 2000 г. году директор Нижнесалдинского музея Ирина Николаевна Танкиевская издаёт книгу «Нижняя Салда », где отдаёт должное городским бурачникам, что именно этот промысел был самым крупным на Салдинском заводе.
Упомянутый «Очерк ..»свидетельствует , что на начало ХХ века в Верхотурском уезде Пермской губернии было зарегистрировано 43 бурачных кустарных заведения.
Таковыми составители признали «Заведения, где занятие промыслом представляет более или менее постоянное занятие », причём статистика обогащает наше исследование занимающими важными фактами.
Во-первых, численность занятых в производстве «рабочих» в 21 из 43 заведений составляет 1 (один!) человек, в остальных—2–3. Очевидно, что здесь подразумевается «работник мужеского пола», то есть промысел осуществлялся в домохозяйстве, когда глава семьи организует и основные кустарные работы.
Около 55% хозяйств работали из своих материалов и «на вольную продажу», то есть практически в рамках товарного обмена, когда сбыт продукции осуществлялся самостоятельно, прямо из усадьбы или на ярмарках, а не под заказ или скупщику.
О сущности промысла свидетельствует и его доля в структуре хозяйственной деятельность мастеров: для 74,4% «заведений »промысел является попутным занятием, для 20,9%—главным и для 4,7% основной.
Обобщая эти данные, можно отметить, что бурачный промысел Верхотурского уезда, за исключением артелей Нижнего Тагила, осуществлялся крестьянскими семьями, когда производство бураков сопутствовало земледелию, разделение труда соответветственно»[9,с.39].
Возникновение и расцвет малых городов, посёлков-заводов (таких, как Нижняя Салда и десятки других городков Урала) связаны с бурным развитие промышленности в России XVIII – XX веков. Как правило, эти поселения формировались вокруг горных или металлургических заводов, а весь бытовой уклад и повседневная жизнь населения были организованы по-крестьянски: срубное жилище, домотканая одежда, пищевые продукты от собственного натурального хозяйства
Одновременно с промышленным развитием горного и металлургического дела формировался и особый, специфический набор сопутствующих ремесел и промыслов. Литейщик, углежог , рудознатец, камнерез, горных дел мастер—вот основные профессии, характерные для горнозаводского населения того времени.
На Урале возникли и получили распространение не только промыслы, напрямую производные от горно-металлургической промышленности, но и соединенные с крестьянским бытом различными связями: традициями и привычками потребления, технологической и экономической интегрированностью с сельским хозяйством, художественно-образными ориентирами.
В 1760 году на реке Салде близ Нижнего Тагила Никитой Акинфиевичем Демидовым были основаны металлургический завод и Нижнесалдинский рабочий поселок. Быстрое развитие и распространение бурачного промысла в немалой степени стало развиваться из-за обилия бересты. Ведь для металлургического производства в больших объёмах требовался древесный уголь, который вырабатывался путём пережигания берёзовых стволов.
При заготовке березового сырья для угля образовывалось большое количество бересты. При вырубке одного кубометра березняка выходит бересты—обшивки и сколотней—на 300–400 бураков. «Один рабочий в среднем березняке может заготовить 60 шт . сколотня или 300–400 шт. обшивки в день » [9, с. 41].
Так бурачный промысел стал попутным промыслу углежогов. Обилие и доступность бересты способствовали широкому распространению бурачного ремесла, которое к середине XIX века уже было известно как развитый промысел. В 1837 году тагильские крашеные бураки впервые демонстрировались на Пермской губернской выставке [5, с. 64], в 1887 году в Нижней и Верхней Салде бурачным делом занималось 27 хозяйств [2, с. 90], в Нижнем Тагиле –11 [5, с. 64], а объем производств достиг 85 тыс. шт . [4, с. 22].
Салдинские бурачники производили от пятнадцати до двадцати тысяч бураков в год и продавали их на ярмарках. «Яркие уральские сундуки и шкатулки, берестяные бураки и многие другие изделия привлекали внимание на ярмарках—Ирбитской (Ирбит), Крестовской (с. Маслянское возле Шадринска), Макарьевской (Нижний Новгород) и вывозились на восток—в Среднюю Азию, Иран »[1, с. 7]. Поистине всероссийской была география вывоза берестяных изделий с Ирбитской ярмарки [5, с. 63].
Пониманию идейно-художественных истоков салдинского бурачного промысла способствуют данным о социальных атрибутах мастеров. Производство бураков в Нижней Салде наладило несколько семей кержаков—бывших крепостных крестьян, выходцев из Нижегородской губернии, занимавшихся сезонной работой при заводе — заготовкой и поставкой березового угля.
Известны фамилии потомственных бурачников—Волгины, Головановы, Бородины, Масленниковы.
Основателем самой крупной и известной династии бурачников Масленниковых является «коробного плетения мастер Терентий Иванов сын Маслеников »(1725–1791), переведенный с семьёй из Нижегородского наместничества Ардатовской округи села Фокина2.
Терентий Масленников с женой Ксенией Петровой, дочерью и сыном Иваном прибыли сначала на Выйский завод, а затем вечноотданными господина статского советника и кавалера Никиты Акинфиевича Демидова «по указом исчисленные в равно с крепостным составия в том же симегривенном подушном окладе; переведены в нижнетагильский имянованного господина Демидова завод и в скасках будут показаны там »3
Кержаки не стремились попасть на завод, старались быть подальше от разного рода государевых людей, чтобы иметь возможность молиться и жить по старообрядческому уставу. Большей частью они занимались подзаводскими работами (выжигом и поставкой угля, заготовкой дров) и сопутствующими им коробо-плетением и бурачным промыслом, имея, в отличие от заводских крестьян, привилегии.
«Большинство кустарей, занятых выделкой посуды, бураков, корзин и проч., принадлежит к 1 группе земледельческой. Кустари, не имеющий своей запашки, в общем их всего 17% заводских селениях Екатеринбургского, Верхотурского и Красноуфимского уездов. К производству кустари приступают по окончании полевых работ , с осени—с Семенова дня и Покрова. Большинство их заканчивает работы весной »[8, с. 145].
К концу следующего XIX века разросшееся семейство Масленниковых уже знаменито своим мастерством. Федор Васильевич Масленников участвовал в выставке. 1887 года в Екатеринбурге, Лука Васильевич Масленников—на выставке 1902 года в Петербурге. Самый известный бурачник Нижней Салды—Иван Филиппович Масленников (1889–1976), племянник Луки Васильевича, принадлежал к старообрядцам– беспоповцам страннического согласия, которых там называли «пахтеями».
Бураки Ивана Филипповича хранятся в музеях Екатеринбурга, Нижней Салды, Нижнего Тагила, Тюмени, Москвы, хотя он изготавливал не только бураки и кадки. С уходом из жизни этого мастера бурачный промысел в Нижней Салде прекратился.
Рассчитывая, что принадлежность к загадочной «секте пахтеев », о которой краеведы и музейщики Нижней Салды, приоткроет хозяйственно-бытовые условия бурачного помысла, мы предприняли разыскания свидетелей, участников и потомков членов общины. В результате создано четыре круга источников.
Первый—архивные данные и публикации по раскольническим общинам Урала. Второй—свидетель-современников И. Ф. Масленникова, салдинцев, не входивший в круг заказчиков или родственников бурачников– «пахтеев». Третий—близкие знакомые, постоянные покупатели или члены общины. И, наконец, четвёртый— члены и потомки Масленниковых.
Выяснилось, что название «пахтеи» нигде, кроме Верхней и Нижней-Салды не встречается. Принадлежат они к странному согласию или бегунам. О «пахтеях» на Урале было известно, поскольку в 1901 году священники прихода Верхнесалдинской православной церкви жаловались, что секта бегунов– «пахтеев», известная здесь еще с 1820-х годов, в последнее время сильно умножилась и насчитывает уже не 2–3 семьи, как раньше, а более трех десятков последователей [3, с. 262].
У никониан, мирян и светских салдинцев к «пахтеям» сложилось негативное отношение, подозревали, что в их молельных домах исчезают люди, в связи с чем периодически проводились дознания и суды [3, с. 270].
О названии «пахтеи» доподлинные данные отсутствуют, есть лишь две версии. Первая:«пахтеи»—кличка семейства Масленниковых, связанная с производством масла и пахтой—продуктом маслоделия. Вторая версия отсылает название общины к фамилии одного из «благодетелей» (то есть наставника и вероучителя) и тоже бурачника из странников: «Хозяева специализированных мастерских Копыловы, Постниковы, Злыгостевы, Пахтеевы, Серебряковы сбывали продукцию в Поволжье, Сибири и даже на Русском Севере» [5, с. 63].
Инокиня Наталья, недавняя глава общины бегунов, рассказывает, что эту кличку им присвоили никониане по фамилии «благодетеля» Пахтеева («вон, пахтеи пошли») и она членами общины считается обидной 4.
Местный краевед Виктор Иванович Голованов, характеризуя нравы «пахтеев», свидетельствовал, что в миру их называли «нелюдимыми», определяли, как народ «скупой, прижимистый, осторожный и расчетливый». Их не любили и даже боялись, потому что они могли «огневаться» (обидеться) или начать «дековаться» (насылать порчу).
«Секту пахтеев», по словам Голованова, отличал неумолимый режим подчинения. Их вера была строгой, с суровыми порядками, а сами они отличались крайней обособленностью, скрытностью и фанатизмом на грани изуверства. Поскольку крещения в церкви они не признавали, про них говорили: «Пахтей немаканой, в лоханке бряканой»5.
И. Ф. Масленников был главой местной общины бегунов, в его большом доме по праздникам собирались многочисленные молельщики. Как рассказал его сын, построен дом был на берегу Нижнесалдинского пруда «на бураках» (то есть на доходы от продажи бураков). В его подполе были устроены просторные комнаты для моления, а в самом доме постоянно жили странники и «сёстры».
Информаторы, близко знавшие И. Ф. Масленникова, описывают его как человека щедрого и открытого. Ольга Александровна Татаринова, в детстве и юности часто бывавшая в его доме, рассказывает: «Не было у них отдельной посуды, скупости какой-то. Мы с Иваном Филипповичем часто ездили на рыбалку. Когда моего мужа забрали в армию, я была на третьем месяце. Он матушке Фаине (т. е., жене) благословил дать мне овечку на пропитание. Не скупой был».
Сестра Наталья из общины странников сокрушается: «Очень хорошо вёл себя. Тихонечко, не закричит. Боже упаси, чтобы худого слова сказал. Почто-то я-то не по им?» (то есть, «почему у меня не такой добродушный характер?»).
Другая жительница Нижней Салды, Алиса Петровна Малинина( 1940 г. р.), проживающая ныне в доме И. Ф. Масленникова на ул. Береговой, вспоминает: «Разговорчивый, общительный. С ним интересно было держать беседу, много знал»6.
В рассказах людей, знавших И. Ф. Масленникова, перед нами предстаёт неординарная личность. Во-первых, это был подвижник и хранитель веры, за что неоднократно преследовался властями: его арестовывали, давали срок, разоряли жилище (служившее и общежитием для единоверцев, и молельным домом), отнимали богослужебные книги и иконы.
Во-вторых, это был добрый, хлебосольный и приветливый человек, помогавший соседям и странникам, принимавший у себя в праздники всю общину. Инокиня Наталья подтверждает: « содержал или милостыню давал, давал помещения»7
В-третьих, несмотря на четыре класса приходской школы, он был начитанным и образованным, например, знавшим наизусть многое из поэзии Лермонтова и Кольцова. Кроме того, Иван Филиппович был усерден в богословии, участвовал в диспутах со старцами и «стоял насмерть в вопросах веры».
В-четвертых, это был трудолюбивый и талантливый в ремесле мастер. Работая круглогодично и ежедневно в сельскохозяйственной артели имени Стаханова в пяти километрах от Нижней Салды, Иван Филиппович при этом содержал общину единоверцев и занимался ремеслом, обеспечивал Нижнюю Салду своедельными кадками и бураками, вывозил их на ярмарки.
Роспись бураков в Верхотурском уезде возникла как дополнение к их украшению тиснением для придания яркости и броской привлекательности на ярмарках. В Нижней Салде, в отличие от артельного производства в Нижнем Тагиле, создание бураков—семейное дело: мужчины их изготовляют, а «окраской бураков занимаются преимущественно женщины» [9, с. 41].
Они варили олифу и расписывали бураки масляными красками. «Нам норму давали, норма—штук по 20 в день. На полатях сидели, рисовали»,—рассказывала Зинаида Павловна Тарасова (Масленникова)8
Типичная композиция нижнесалдинской росписи на бураках наклонный букет S-образной формы, композиционным центром которого являются два больших симметричных цветка. Букет этот скромнее, а занимаемая цветами поверхность на этих бураках несколько меньше, чем на тагильских.
Знакомство с личностью и трудами Ивана Филипповича Масленникова, последнего из династии салдинских бурачников, приблизило нас к пониманию хозяйственно-бытовой культуры ремесленников, атмосферы в общине бегунов, наставником и «благодетелем» которой он являлся.
На наш взгляд, бурачный промысел Нижней Салды является самобытным и уникальным, в том смысле, что технологически и эстетически производители ориентировались на иную социальную группу потребителей и другую мировоззренческую систему, нежели артельщики Нижнего Тагила.
Тем не менее, до последнего времени в литературе прослеживается неразличение, до степени смешения, этих очагов бурачного промысла. Причина того, мы считаем, состоит в следующем. Основные исследования по изучению уральских росписей были осуществлены НИИХП в 1950-х– 1960-х годах, а публикации вышли в 1980-х, в период известных идеологических и атеистических приоритетов в научных установках.
Ведь так полюбившиеся авторам тагильские мастера работали в артелях,«протопролетарских» производственных формах первичной кооперации конфессиональный аспект которой не обозначался (в отличие от того, что мы знаем об истории бурачников Нижней Салды).
Этот «классовый» подход, приводящий к игнорированию самобытности салдинского промысла, доминирует и в постсоветское время. Так, в обстоятельной диссертации 2007 года, основанной на большом количестве статистических данных и архивных документов, Ю. А. Кашаева пишет: «В Пермской губернии располагаются два крупных центра производств берестяных изделий. Один центр находился в Чусовской волости Пермского уезда, второй—в Нижнем Тагиле Верхотурского уезда» [7, с. 88].
Очевидно, что бураки, произведённые в различных поселениях Верхотурского уезда Пермской губернии, на российских и региональных ярмарках для простоты называли «пермскими», «верхотурскими», «тагильскими», как свидетельствуют многие исследователи.
Однако рыночная номинация становится бессодержательной и даже ложной в случае историко-искусствоведческого анализа. Полагаясь на выводы, сделанные в советский период, Ю. Кашаева снова повторяет: «Расписные берестяные изделия являлись частью продукции живописного промысла. Отсюда прямое влияние украшений металлических предметов—подносов, столов, шкатулок—на украшения бересты. Особенности художественного исполнения бураков изучались В. А. Барадулиным». Таким заключением автор как бы закрывает вопрос о верхотурских бураках [7, с. 89].
Методологические причины этих заблуждений являются следствием того, что для поиска информации авторы использовали институциализированные источники (музейные коллекции, структурированные архивные и статистические данные), игнорируя полевое этнографическое исследование, в частности, знакомство с мастерами, их потомками и знакомыми, что позволило бы реконструировать историко-бытовые и психологические условия труда бурачников.
Обобщив итоги полевой работы в Нижнем Тагиле и Нижней Салде, мы можем судить, что нижнетагильские росписи вряд ли могли служить образцами для салдинских художников, поскольку «писарихи» не посещали крупных ярмарок, куда отвозили свой товар нижнетагильские артели, а в быту салдинцев отсутствовали дорогостоящие предметы с тагильской росписью.
Салдинские бурачники не испытывали на себе особого влияния живописных промыслов, «худояровских» традиций, на их быте и творчестве больше сказалась принадлежность к раскольничьему согласию бегунов (странников), а стилистика их росписи развивалась под воздействием старообрядческого письма и крестьянской домовой росписи.
1 «Бураком» на Урале называют берестяной туес.
2 РГАДА, л. 47 (5519,5520) (Ревизские Сказки 1763 г.)
3 ГАСО. Ф. 643. Оп. 1.245. Л.21, 190 об, 195, 233–233 об. — 1782 г
4 Полевой архив автора.
5 Там же.
6 Там же
7 Полевой архив автора.
8 Там же
Библиографический список:
1. Барадулин В. А. Народные росписи Урала и Приуралья (Крестьянский расписной дом). — Л.: Художник РСФСР, 1987. — 200 с.
2. Барадулин В. А. Уральский букет. Народная роспись горнозаводского Урала. — Свердловск: Сред. Урал. кн. изд-во, 1987. — 128 с: ил.
3. Боровик Ю. В. «Камень претыкания» и «противогосударственный раскол»(о странниках в Пермской губернии в начале XX в.) // Уральский сборник. История. Культура. Религия. — Екатеринбург, 2003. [Вып. 5]. — С. 261 272.
4. Боков В. Е. Деревообрабатывающая промышленность в Пермской губернии — Пермь: Пермское губернское земство, 1899. 349 с.
5. Дмитриев А. Тагильские бураки // Лес и человек: Ежегодник, 1992. — М.: Лесная промышленность, 1991. — 192 с.
6. Каталог уральской народной росписи крестьянских домов и предметов быта в собрании Нижнесинячихинского музея-заповедника: коллекция И. Д. Самойлова / под ред. Е. В. Кордяк и А. Р. Кантор. — Свердловск: «Уральский рабочий», 1988.209 с.
7. Кашаева Ю. А. Кустарные промыслы Пермской губернии: конец 1880-х —1914 г. Дисс. к. и.н., Пермь, 2007.
8. Обзор Пермского края «Очерк состояния кустарной промышленности в Пермской губернии» // Пермь, Типография Губернской земской Управы, 1896. — с. 145.
9. Очерк кустарных промыслов Верхотурского уезда Пермской губернии.Пермь, 1915.
10. Попов Н. С. Хозяйственное описание Пермской губернии по гражданскому и естественному её состоянию в отношении к земледелию, многочисленным рудным заводам, промышленности и домоводству, сочиненное по начертанию Императорского вольного экономического общества. — СПб., 1813. — Часть 2